СОЗИДАЮЩИЕ: ЖЖЁНОВ

| | | | |
08(535)
Date: 18-02-2004
Author: Савва Ямщиков
СОЗИДАЮЩИЕ: ЖЖЁНОВ
Принимая сегодня какие-то важные решения, ища ответа на вопросы непростого нашего бытия, мысленно я всегда обращаюсь к истокам — к основам, которые определили мое отношение к жизни. Детство моих сверстников пришлось на войну и первые послевоенные годы, когда взрослели рано. Шестилетнему пацану надо было с ночи, каким-нибудь 1188-м номером отстоять очередь за подсолнечным маслом, раздобыть уголь или своровать полешек, чтобы протопить барачное жилище. Но помимо трудного быта — школа, библиотека, без которой не мыслил я своей жизни. Каждая принесенная домой книжка воспринималась как родное существо. Любуешься ею, рассматриваешь, радость чтения предвкушая. И конечно, одним из главных воспитателей был кинематограф. И свои, советские, фильмы, и хлынувшие после войны трофейные, западные. Ничего общего тот, романтический, Голливуд не имел с нынешним потоком продукции на порно-криминальные темы. Прошло несколько лет, и мы узнали шедевры итальянского неореализма, увидели потрясающих Лоуренса Оливье, Жана Габена, Жерара Филипа, Ива Монтана. Я уж не говорю о женщинах-актрисах: Вивьен Ли, Лилиан Гиш, чудесной Симоне Синьоре, молодой Джине Лоллобриджиде, о нашей соотечественнице Милице Корьюс из "Большого вальса" или потрясающей актрисе Софи Лорен. Эстеты говорили, что "Мост Ватерлоо" чересчур сентиментален. Но, видно, нужна была нам такая сентиментальность, ибо она заменяла и сахарин, и другие сладости!
Да, в жизни нашего поколения кино сыграло колоссальную роль. Большевики храмы позакрывали, Церковь для большинства населения была недоступна, и какие-то очень важные духовные основы в нас закладывали сценаристы, режиссеры, актеры. Никогда не забуду, как в 57-м, будучи студентами второго курса МГУ, мы с другом сбежали с лекции в "Ударник" на "Летят журавли". В фильме не было того, что сейчас называют "сексом", героиня носила длинную юбку. Но вы видели, что это любовь. Та любовь, из-за которой совершаются и героические поступки, и страшные ошибки.
Я благодарен нашему кинематографу за то, что он вырастил таких замечательных мастеров, как Татьяна Самойлова, Алексей Баталов, Олег Стриженов, Николай Афанасьевич Крючков, Борис Андреевич Бабочкин, Василий Васильевич Меркурьев. Один из любимых фильмов моей молодости — "Слепой музыкант", где Борис Николаевич Ливанов играет в дуэте со своим сыном Василием. Это был настоящий идеал мужской красоты, мужского благородства.
Любовь к кинематографу помогла впоследствии, когда стал я работать консультантом у Тарковского на "Рублеве". Может быть, потому, что я реставратор, в мире кино меня больше тянуло к людям "ручной" профессии — операторам. Мои ближайшие друзья это и Вадим Иванович Юсов, и только что ушедший Сергей Аркадьевич Вронский. Очень я дружил с Сашей Княжинским, с Гошей Рербергом. С режиссерами и актерами приятельствовал меньше, но с двумя актерами жизнь свела близко. Это Иван Герасимович Лапиков, с которым мы сошлись на "Андрее Рублеве" и дружили до его героической, я подчеркиваю — героической гибели, когда он больной все-таки поехал на встречу с ветеранами Великой Отечественной, да там на площадке и умер. Второй дорогой мне человек — Василий Ливанов. Я считаю его не только блистательным актёром. Он хороший писатель и замечательный режиссёр.
Актера Георгия Жженова я давно знал по фильмам, и всегда воспринимал его как блистательного актера, прекрасно физически сложенного человека. Мне нравились и большие и эпизодические роли Жженова. Подобно большинству кинозрителей, я предполагал, что у исполнителя роли резидента в популярнейшем советском сериале вполне благополучная жизненная и творческая биография со своими коллизиями, романами, триумфами. И вот узнаю, что у этого человека за плечами гулаговская Голгофа…
Так сложилось, что все мои университетские преподаватели пришли в аудитории после тюрем и лагерей. Однако ни Лев Николаевич Гумилев, ни Николай Петрович Сычев, ни Леонид Алексеевич Творогов, отсидевшие по "двадцатке", никогда, даже в самой дружеской, неформальной обстановке, не рассказывали нам о лагерных ужасах. Гумилева я как-то спросил: "Лев Николаевич, вы так блистательно пишете, почему не написали книгу о лагерной жизни?" Он тогда сказал: "Савва, мне надо успеть завершить научные труды. Если же я стану писать про лагерь, придется все заново пережить. Мне это уже не под силу".
Какой же должен быть в человеке стержень, чтобы, пройдя через лагерь, не озлобиться, не уйти в конфронтацию с миром, а сохранить в себе способность любить, жалеть, желать? Способность творить, созидать…
Очень было радостно, когда жизнь в конце концов свела меня поближе с Георгием Степановичем Жженовым, этим сильным, и, не смотря на свой почтенный возраст, очень активно впитывающим в себя жизнь, человеком.