03(530)
Date: 14-01-2004
В свое время известный философ и теоретик марксизма Вальтер Беньямин на примере послереволюционной России доказывал тезис о том, что базис общества меняется быстрее, чем его надстройка. В двух словах эту мысль можно свести к фиксации различной скорости социального и культурного развития. Иначе говоря, уже сформированный базис достаточно долгий период может иметь не соответствующую ему надстройку. Чаще всего противоречие наблюдается между идеологическими целями и состоянием культуры общества. Задачей политиков в этом случае становится максимально быстрая ликвидация существующего разрыва.
Проблема, интересовавшая Беньямина, актуальна в России и сейчас. Причем отмеченное противоречие касается не только установившегося строя (кардинальное различие ориентиров элиты и потребностей социума), но и радикальной оппозиции режиму. Даже едва возникшее антиглобалистское движение использует в своей риторике идеологемы, которые не вполне или совсем неадекватны происходящим процессам. Прежде всего речь идет о заимствовании интеллектуального опыта западных "новых левых" в условиях мирового порядка XXI века. (Неплохую пародию на одержимость французской мыслью недавно сочинил скептик Пелевин). Для более глубокого понимания современности неофиты "левой" традиции предлагают тщательнейшим образом изучать Фуко, Деррида, Делеза, т.е. брать на вооружение всю плеяду прославленных европейских критиков Системы. Несомненно, чтение классиков занятие необходимое и полезное. Россия была слишком долго изолирована от интеллектуальной эволюции "левого марша", чтобы пренебрегать историческим и философским опытом. Другое дело вопрос о границах применения этого опыта в принципиально новых социальных реалиях. Основные книги "великих" писались еще до появления глобализма в его нынешнем виде и были направлены против репрессивного характера классического буржуазного общества. (Во многом их анализ Системы исходил из веберовской концепции религиозного буржуа-накопителя, сдерживающего естественные человеческие инстинкты. С веберовским влиянием связано и противопоставление буружазного аскетизма свободной чувственности молодежного бунта). Тем не менее, многие тенденции, проявившееся сегодня с особой силой, были угаданы абсолютно верно. Одномерный человек стал основной трудоспособной единицей всемирного общества спектакля.
Но не сыграла ли история скверную шутку? Не оказалась ли репрессивная система, которую "левые" принимали за мировое зло, лишь переходным этапом к чистому социал-дарвинизму? И не являлось ли тогда разрушение сдерживающих механизмов, невольной помощью самой Системе?
Интересный анализ аналогичных вопросов предложил русский ученый Александр Панарин. На примере работ Жака Деррида и других постструктуралистов было рассмотрено, каким образом деконструкция текста постепенно приводит к исключению из интеллектуальной среды любых однозначных утверждений. Как в процессе размывания смысла высказывания слово теряет связь с соответствующим ему явлением и превращается в условный знак, блокирующий, а не освобождающий мышление. Согласно этой критике, "подрыв логоцентризма" превращает человека в незащищенное от реальности, легко управляемое существо. Индивид больше не может противопоставить понятие понятию и вынужден удовлетворяться навязываемыми ему знаками. В такой ситуации общественная жизнь и политика легко переходит под полный контроль тех, кто распоряжается рынком всевозможных брендов, подменяющих действительность. Избавляясь от внешней репрессивности однозначных понятий, язык и структура Системы становятся еще более тотальными, чем прежде.
Можно сказать, что А. Панарин был традиционалистом, не признававшим позитивных аспектов постмодернизма. Однако пиетет Деррида и множества других бывших "новых левых" к глобалистскому миропорядку вряд ли объясняется простым коллаборационизмом. По всей видимости, глубинные причины этой позиции все же содержатся в их давних философских установках.
Столь же закономерным было и вроде бы ничем формально не мотивированное самоубийство Делеза. Мыслитель оказался жертвой описанного им "парадоксального элемента" — "нонсенса", проявлявшегося в реальности. Разве не Делез утверждал, что в сфере чистого действия нет ничего, кроме события, связанного только с самим собой. Следуя до конца своей "логике смысла", он не мог выбрать в Настоящем ничего, кроме смерти.
Все классики "новых левых", дожившие до современного глобализма, шли либо к соглашательству, либо к онтологическому пессимизму в духе Бодрийяра. Их некогда радикальные теории сегодня выглядят как описание или даже предвестие внутренней трансформации Системы. Избавление общества от буржуазного псевдоаскетизма в мыслях и действиях привело не к свободе, а к кристаллизации уже ничем не скрываемого принципа "господство — подчинение". С одной стороны, этот переход снимает с повестки дня дискуссии об истинной природе буржуазии, с другой — ставит под сомнение адекватность "левой" трактовки свободы. При нынешнем состоянии социума, интеллектуальный инструментарий "новых левых" с трудом позволяет (если вообще позволяет!) определить критерии, по которым свобода отличается от хорошо управляемого хаоса. Не случайно многие требования антиглобалистов, в сущности, являются развитием имеющихся в Системе тенденций. В качестве примера можно привести феминизм или абстрактно-пацифистские движения, ратующие за свободу чувств, а не воли. Между тем, именно индивидуальная воля (в отличие от предоставленной самой себе чувственности) становится главным объектом агрессии в войне против человека. Подлинное же понимание свободы воли невозможно без метафизического измерения, явно недостающего практически всем "левым" движениям.
Пока силы сопротивления остаются в пределах дискурса прошедшей эпохи, ни один вызов, брошенный глобализмом, не получит достойного ответа. В последнее десятилетие изменение базиса происходило значительно быстрее, чем обычно протекает эволюция надстройки. Свободе теперь противостоит машина угнетения, посягающая на само существование человека как индивидуально воспринимающего реальность субъекта. Чтобы окончательно не превратится в собрание безответственных болтунов, оппозиция должна произвести настоящую революцию в сознании, прийти к пониманию провиденциальности своей миссии в истории. Основой этой революции может стать только идеология освобождения, построенная на метафизическом, экзистенциальном и политическом отрицании эксплуатации субъекта в качестве объекта — метаисторического закона "господство-подчинение".
