ЛЮДИ И ФИЛЬМЫ: СТРАТЕГИЯ КОНФЛИКТА

51(526)
Date: 16-12-2003
Author: Алексей Изуверов
ЛЮДИ И ФИЛЬМЫ: СТРАТЕГИЯ КОНФЛИКТА
ЛЮДИ БОЛЬШОГО ЭКРАНА: АНАЛИТИКА И ЕВГЕНИКА
Театр начинается с вешалки, кино — с разговоров о кино. "Что посмотреть? — спрашивают друзья. — А из "наших"?" Всякий раз мнусь с ответом: Муратова, Сокуров? Хорошо, но нет, не то — люди ждут позитива! Вместо ответа предъявляю спасительную формулу: "Три Б" и… вручаю кассету с фильмом Басковой. БББ — аббревиатура фамилий режиссеров — Балабанов ("Брат" и "Война"), Бальцер ("Даже не думай!"), Буслов ("Бумер"); Светлана Баскова — валькирия российского андеграунда, доступна исключительно в видеоформате.
Несмотря на то, что именно "3Б" являются чемпионами отечественного проката последних лет, а Света, будучи допущена на большой экран, могла бы далеко переплюнуть всех трех, наши фавориты нимало не реабилитируют отечественное кино в качестве насущного зрелища широких зрительских масс. "Постсоветский кинематограф" был и остается узкосословным явлением, в целом наиболее любопытным и продуктивным в аспекте стариковского "кэмпа". Этим словом в западной культуре определяется род произведений, в которых, в глубокой тайне от автора, форма торжествует над содержанием.
Поздние Михалковы, Герман, Соловьев, Сокуров и прочие "уважаемые авторы", как и в подцензурную эпоху, предаются несуществующим воспоминаниям "о времени и о себе". Безвременный побег российских слонов в ретроспекцию, в "осмысление родимых пятен истории", не объясняется ни перманентным кризисом идентичности, ни стариковским резонерством. Межеумочные "шестидесятники" — мастера советского экрана — упорно не желают видеть ни Страны, ни современного русского героя. Даже скромный паренек, балабановский Брат, провоцирует Господ на публичную истерику.
Между тем, нечаянные и часто сомнительные успехи современных молодежных героев российского кино— и телеэкрана ("Бригады", например), как ни парадоксально звучит, продолжают славные гуманистические традиции советской кинематографии. Ведь от Эйзенштейна до Эйрамджана, в основном, все обстояло у нас похожим образом: группу отчаянных парней — матросов с "Потемкина", худосочных красных дьяволят или отбортованных жизнью, но вполне сочных Бабников — прессуют втемную — систематически! Они же, вконец озверев, объединяются в дружный коллектив и берут свое: Броненосец вместо червивой жрачки, поезд золотой, холеную Любу Полищук на пару с сытой Васильевой Таней. В конечном счете — Империю. Конечно, с точки зрения банальной морали любимые киногерои действовали порой уголовными методами, но, поверьте, им было не до морали, ведь и обращались с ребятами не по-людски, и время такое было… ну, в общем, прямо как сейчас! Казалось бы, как раз сегодня, как встарь, у нас не может не быть, что "поглядеть в кино"! Но нет! В славной русской истории все ведь куда благороднее!
Отхватив жирный бюджет на очередную костюмную драму, шестидесятники попадают в ситуацию "чиста человеческой трагедии". Типа обиды. Пристальней всех взглянул в глаза неуютной правде режиссер Леша Герман — в его последнем полотне "Хрусталев, машину!" имеется жестокая обида обделенного Властью "настоящего мужика" с его последующей дефлорацией. Натуралистичная такая драма полковника медицинской службы, личного врача Сталина, арестованного и тут же, по пути следования, изнасилованного злыми пацанами в особо извращенной форме — палкой с намотанной на конец тряпкой — не иначе как Сталин подсказал!
Шутка. Подсказал Михалков: лет десять назад, в своем дебюте на территории тоталитаризма, он дошел до отважного изувечивания себя самого — в шкуре "Утомленного солнцем" военспеца Котова. Протагонистом, то есть персонажем, связывающим все сюжетные линии (нашими глазами, руками, ногами — фигурально выражаясь) в этом полотне выступил антагонист военспеца — его тайный враг, Митя: именно он был посредником между миром Котова и миром вальяжной интеллигентской дачи, которой Котов впоследствии овладел. Вместе с Митей мы возвращаемся в усадьбу и встречаем его "опущенную" богемную семью; в финале пальцами Мити судорожно мнем папироску, пока его врага, подмявшего (было!) Родину, дом, невесту, мочат энкэвэдэшные "гниды" — наши, до боли знакомые, товарищи! А Митя курит. Он ведь тоже интеллигент — вместо личного взлома харизмы кровного врага Митя предпочитает суицид, неожиданно обрекая нас серьезному унижению от обиды и смерти. Бессмысленная смерть Мити, этого негодяя, которого на наших глазах слепили из протагониста, — вот изуверский произвол всамделишнего антагониста — недобитого Котова, мастера постсоветского киноэкрана! С выжившими персонажами режиссер обошелся еще жестче: перед титрами приписал: все умерли!
Содержательно, как ни странно, картина сводится не к проклятиям "сталинизьма", а к демонстрации "брезжущего" архетипа единства и согласия: символический паритет недоопущенного Зевса и кастрированного Гермеса моделирует интеллигентский вариант общественной конвенции — патерналистский архетип отношений типа "художник-толпа", "власть-народ". Авторское послание Михалкова состоит в фиксации подобного паритета: вы, народ, иногда творите историю, уж какую способны, но главным по любому остается человек, интеллигент, в вашем случае — автор, режиссер! Так было и будет всегда — режиссер глядит неулыбчиво-строго, даже вызывающе: вы все у меня знаете где?!
Догадаться несложно: примеряя дырявое очко лирических полковников или комдивов, пожившие кокетки намекают на собственные услуги в таком роде. Вот уж неблагодарная кругом работа — постсоветский художественный кинематограф!
Что говорить, произведения авторского кинематографа с течением времени не теряют ни эстетической, ни этической актуальности.
Кроме шуток, убийство Героя, Отца, Хозяина, любого претендента на ключевую роль — не безобидный "прикол" мастеров экрана, это тотальный поколенческий проект. В собственной "художественной вселенной" бывший советский автор осознает лишь себя самого единственным, уникальным протагонистом всесильного метафизического субъекта власти, источником ее духовного авторитета. Не удивительно, что в каждом "чужом парне", чьем-нибудь "брате", самозавербованный функционер видит кровного врага, "избыточную форму жизни".
Исторический вес пограничного поколения "шестидесятников" (лишь начавшего формироваться в 60-е годы) трагически недооценен: их взвешивают в сумме публичных единиц, а не в массе биологического вида — напрасно!
С другой стороны, на творческом счету "бэби-бума", как минимум — взаимодополняющие имитации мифов линейного времени и культуры, иллюзия открытости миру и преемственности традиций.
Во всеоружии приватных субкоординат, первое и последнее "советское" поколение, а отнюдь не воплотивший Родину народ, сформировало "среду обитания", которую ныне "эффективно приватизировало"! Поколение, лишившее советский народ социальных, ментальных, интернациональных координат, протершее его территорию до дыр, как "шагреневую кожу", продолжает энергично проседать; параметры постсоветской действительности по сию пору задаются динамикой его биологического вырождения.
Ревизия заданного жорким "шестидесятничеством" ландшафта составляет насущную задачу отечественной кинематографической культуры.
ЛЮДИ МАЛОГО ЭКРАНА: КОНТЕКСТ И КОНТРТЕКСТ
Дремотное прозябание среднерусской "возвышенности" гарантирует иллюзию линейного течения времени: пока пробуждается степь, обыватель спит. И просыпается лишь однажды — вечно некстати — то ли от щекочущей горло стали, то ли от стонов насилуемой бок о бок подруги. И не то чтоб снились дивные сны… Просто в вертикальном — взрослом мире от "степняка" ведь ничего не зависит — степь от начальства географически далеко… Так далеко, что начальство можно лишь отменить. Или подменить. Что безопасней. Вот сонтюхи и подменили в собственной жизни — как на экране. Перетасовали "нечуемую под ногами", но внятно хлюпающую под веками, страну сальной колодой карт. Пораскинули "пасьянс" — да все никак не складывается: карты поистерлись, обезличили, опустели, попрятались под стол, да по рукавам… Сны улетели. Но "игра" продолжается!
Обычные люди, даже во сне, рискуют подчас не только домом, но и шкурой: эти шкуры стали заметно толще, сон глубже, степь, коварной табуреткой, рванула из-под ног... Что вокруг? Самодовольное беспробудье обожравшейся сволочи в качестве публичного развлечения обездоленных миллионов. Такой вот традиционно жестокий, но предельно демократичный русский авангардный анекдот. Как все анекдоты, он поддается интерпретации, что и делает его содержательно отвратительным.
Кинематографический геноцид киногероев и кинозрителей давно превращен бывшими советскими авторами в приватную забаву. Основная сфера их публичной деятельности — работа с электоратом, вербуемым из телеаудитории "этой страны". Публичное тело машинально имитирует режиссуру и конферанс, ложноклассическую живопись и цивильную политическую игру, бесперебойно предъявляя себя в качестве элитарной фигуры легитимирующей власть. Самостоятельной ролью на этом поприще может похвастаться лишь Кинорежиссер: лишь он располагает собственными персонажами и значительным бюджетом на подконтрольной территории ввиду эстетического, то есть в данном поколенческом контексте, идеологически безупречного результата.
Однако вглядимся: персонажи фирменных "Карманных вселенных" мастеров экрана выглядят не менее странно, чем собутыльники Регины Дубовицкой. Как правило, мы встречаемся с ними в часы старательной имитации досуга от их чисто интеллигентных занятий: чем все-таки заняты эти люди, чего они добиваются? Ничем, ничего — именно публичным досугом и заняты: брокеры, азартно оборачивающие капиталец собственной публичности, взаимозаменяемые функционеры медийной фабрики! В плотно забитом "Авторами" информационном потоке, какой-нибудь Михалков в кругу несвежих собеседников всеблагих муз равнозначен какому-нибудь Удоеву в ожерелье из свежерезанных голов. Информационное поле в качестве non-stop-шоу, подразумевает травестию и исчерпывающе взаимную конвертируемость подведомственных функционеров.
Весь этот "Детский праздник" сводится к обструкции "реципиентов": правила "телеигр" не столько корректируют, сколько подавляют процесс развлечения; индивидуальная свобода "участвующих" делигитимирована здесь радикально, существование "неучаствующих" не подразумевается вовсе! Вытесненное за рамки "целевой аудитории" самостоятельное, непредсказуемое, деятельное и своевольное человечество (История, Народ, Мужчина (Отец), Подруга (Мать), Ребенок) — может не рассчитывать на заботу о собственном времяпрепровождении.
Единообразие просчитанных имиджей и поведенческих стереотипов допускает поименование сообщества синтетических "публичных лиц" биороботами. Именно профессиональное бесчувствие взаимоконвертируемых биороботов понуждает их к беспрестанной имитации эмоций. "Актуальность" замкнутых мирков составляющих единое информационное пространство сертифицируется градусом истерии "участников": "Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!", — исчерпывающий информационный повод публичности торжествующего поколения. Эта нечеловечески бессодержательная публичность обретает идеальную форму в тоталитарном ролевом телешоу, с "насущными темами", от которых собравшиеся прыскают в анекдоты и взаимные комплименты. "Темы", между прочим, расписаны вплоть до планового абгрейта "системы жизнеобеспечения", остроумно наименованного "Выборами". "Выборы" — предмет официального культа биороботов. А вот еженедельное тыканье в телеэкран лоснящейся мордочки министра-биоробота — суть для причастных к шоу поистине "Культурная революция" — авангардное оформление праздника механической жизни!
"Коней на переправе не меняют!", — общий бренд "политических" функционеров демонстрирует прискорбную уязвимость биороботов: самоупоенный волюнтаризм восторжествовавших "авторов" обернулся неспособностью предугадать ход вещей на шаг вперед и водрузить напротив собственноручно изготовленную вещь, какое-нибудь нетленное произведение, да хоть и "свалить с вещичками" вовремя.
Одновременно, в этой слабости обнаруживается источник мощи: информационный поток оперирует имиджами, замещающими язык и самый вид насущных архетипов — Воли, Хлеба, Родины, Героя и Отца — публичный Режиссер прилежно имитирует фигуру их универсального заместителя.
Но звезды не становятся ближе: крупнейшие кинематографические биороботы неудобопоказуемы на международных фестивалях. Нашими последними успехами на них мы целиком обязаны инопланетной форме кинематографической жизни — продюсерам. Продюсеры существуют за счет потребления и выделения свободно конвертируемого успеха. Наиболее расторопные продюсеры все активнее обслуживают политический заказ вероятного инвестора: Желаете смирных упырей a-la russe? Встречайте, "Змей" Мурадова (лауреат европейской киноакадемии)! Опостылел урюпинский палач? Не угодно обезлюдевших прерий с одухотворяющими нефтеносный простор аутичными отроками? Нате "Возвращение" Звягинцева! Вот, разве, пугало Котта, обчечененный психдом Кончаловского, да пяток оттаджиченных сидоровых старух …
Из всей этой пластилиновой сволочи Канны и Голливуд здесь, конечно, не слепишь. Никого из своих не порадуешь. На фоне тотальной фрустрации населения, из русской культуры (прежде всего, у "важнейшего из искусств") экспроприирован мобилизующий фактор. Эта экспроприация и является единственно внятным продюсерским заказом. Лишь фирменной пьянке-Сельяновке ("Особенностям охоты", "Свадьбе", "Олигарху"), отведена роль консолидирующего электорат общего дела . В целом, продюсерская модель кинематографа остается на сегодня мелкой, условно-ботанической формой жизни, вынужденной процветать и плодоносить на территории оккупированной архаичными биороботами, куда эффективнее продюсирующими себя самих, нежели кто-либо чтобы то ни было.
Действительность, разутюженная мощным потоком имитаций, слоится, делается плоской в калькулируемом ассортименте слоев. Частная территория, жуткая степь, исправно поставляющая млеко и яйки "наверх" — в удушающую пустоту, продолжает давиться своей крайне неказистой жизнью: тужится, набухает, хрипло бредит реваншем…
Человеческий детеныш, вооружившись кино, а чаще видеокамерой, заново открывает для себя щедрую монотонность позаброшенного ландшафта. Буйный горизонтальный мир ущербен лишь в одном. Здесь отсутствуют координаты, социально вменяемые критерии успеха и качества. Небо и земля. Советоваться не с кем. Любой труд пляшет от абсолютного нуля. Любая вещь блещет абсолютной актуальностью, задавая собственный социокультурный контекст. Бессмысленно уповать на широкую публичность результата: медийная вселенная потребляет лишь то, что переваривает. Культура современной России — явление внесистемное, внепроизводственное — закономерно ориентирована на презентацию сфер маргинальной публичности.
Таковы здесь и сейчас общие правила честной игры non-fiction культуры.
Подлинная цена независимости — ценностная ротация: не случайно, самые яркие кинематографисты независимой России вышли из рядов проигравших культурную игру художников— перформансистов. Их материал — проблематичная телесность неприметных "реципиентов" и публичных Биороботов. Их Дао — путь длинных ножей, прощупывающих жанровые и социальные архетипы, замеченные на подконтрольной территории. Буйство биологически полноценной крови гарантирует высокую энергетику и впечатляющую законченность частных опытов решения основной, антропологической задачи современной культуры. Реабилитация частного человеческого лица, потребляемого "обществом потребления", — может быть решена исключительно революционным актом. В независимом кинематографе она решается с опорой на сюжетные и визуальные конструкции, размыкающие экзистенциальный и повседневный горизонт частной и социальной человеческой жизни.
Сумма перечисленных обстоятельств обеспечивает универсальную вменяемость современного художественного произведения для зрительского восприятия: наслаждение и катарсис, героя и сюжет никто не отменял! Как и старикашки Люмьеры, мы гарантируем уважаемой публике Балаган. И как всякий уважаемый Балаган, мы гарантируем шок.
На всю Россию сегодня действуют четыре фестиваля независимого кино: Московский "SТЫК", Петербургский "Дебошир", Новосибирский Фестиваль сверх-короткого фильма и "Канские Львы". Без преувеличения, самым независимым из них является Фестиваль Сверх Кино в Доме Ханжонкова — Московский "SТЫК" за всю историю существования не взял ни копейки государственных денег. Этим, полагаю, объясняется его похвальное долголетие: на сегодня он — старейший и, смею отметить, наиболее представительный — он открыт для всех форматов нонконформистов. В этом году смотр радикальных творческих сил поручен одному из наиболее представительных и молодых жюри за семилетнюю историю фестиваля: "Ура"-молодец Сергей Шаргунов, поэт и прозаик, анархист Алексей Цветков, директор издательства "Гилея" Сергей Кудрявцев, актриса Алена Мартынова, культуртрегер-"Фаланстер" Алексей Юсев, кинокритик Сергей Анашкин, кинорежиссер Олег Шишков. Возглавляет жюри директор Новосибирского Фестиваля сверх-короткого фильма Дмитрий Булныгин.
"Я выбираю в рыло!" — избранные короткометражные работы неистового Владимира Епифанцева, покорившего интернет членовредительским промоушеном "Тайда", откроют конкурсную программу SТЫКа. Немедленно — вне конкурса — московской аудитории предстоит свидание с уже покорившей питерский "Дебошир" "Головой" Светланы Басковой — премьерой четвертого шедевра автора "Зеленого слоника", "Пяти бутылок водки" и "Бегущего доктора Кокки". Также впервые — прямо "с полки" — Родине откроются тайны завершающей части "Эстетики марсианских шпионов" Олега Мавроматти, скрывающегося от происков правосудия где-то в Болгарии. Бабушке питерского Эйрамджана Константина Селиверстова приоткроется интимно творческая жизнь собственного внука ("Смежные комнаты"). Ольга Столповская порадует произведениями студии "Малевич-продакшн". Свои последние достижения традиционно продемонстрируют творческие группы РАДЕК и самораспустившийся, но не унывающий ЗаиБИ (За Анонимное и Бесплатное Искусство). Семейную аудиторию подмаслит трэш-сказка "Волшебное кольцо" Бориса Гиттенбурга (автора этапного трэш-боевика "Черный фраер" Глеба Михайлова). Еврейскую Хануку решено отметить по-SТЫКовски: киевский психоделлик Шапиро угостит межконфессиональное сообщество "Цикутой" собственного приготовления. Эстетика политической борьбы будет заявлена программой НБП-фильмов.. Призовой фонд щедро сочетает в себе горбушкинский репертуар зарубежной классики независимого кино, книги от "Фаланстера" и "Гилеи".
Более подробно с программой фестиваля, открытого для зрителей ежедневно с 18 по 21 декабря с 21 до 24 часов в Доме Ханжонкова, можно ознакомиться на сайте www.styk.nm.ru.
30-рублевые билеты — в кассах Дома Ханжонкова. Журналистам, студентам и преподавателям гуманитарных вузов гарантирован бесплатный проход.