ВСЯ РОССИЯ — СИБИРЬ? Мобилизационная модель — вместо “окрошки” из Фридмана, Столыпина и Дэн Сяопина

29(504)
Date: 15-07-2003
Author: Владимир Попов
ВСЯ РОССИЯ — СИБИРЬ? Мобилизационная модель — вместо “окрошки” из Фридмана, Столыпина и Дэн Сяопина
Окончание. Начало в № 28.
"Экономика брезентовых рукавиц"
Россия 2003 года — "Большая Сибирь". Ее производительные силы неузнаваемо изменились за годы "реформ". Если Сибирь, по скрытой сути, была внутренней индустриальной колонией Советского Союза, то теперь вся российская экономика того же предназначения по отношению к развитым странам Запада. Произошел переворот в мировом разделении труда. Значение его в полной мере не выявилось. Внутренний рынок огромной евразийской страны уменьшил свою емкость втрое-вчетверо. К примеру, черных металлов Россия потребляет столько же, сколько экономика острова Тайвань. Россия производит менее двух третей своего скудного продовольственного пайка. Обрабатывающие отрасли и высокотехнологичный сектор (ВПК) разорены, лишились рынка и заказов правительства. Энергоемкость хозяйства и коммунальной сферы страны возросли в обратной пропорции с падением ВВП. Непроизводительные расходы разбухли сверх всякой меры. Природная рента расхищается. Треть госбюджета уходит на выплату напрасных, проеденных внешних займов.
Таков "сухой остаток" опрокидывания страны в анархо-либерализм. Обобщенный смысл свершившегося: "Россия, Инкорпорейтед", как образ целостного экономического предприятия, — нерентабельна. Хозяйство с такой структурой и издержками не может существовать сколько-нибудь долго. Это непостижимо, но избыточными, "лишними", неликвидными оказываются: высококвалифицированная рабочая сила, основные фонды наукоемкой промышленности, фундаментальная наука и социальная сфера. Целые области, территории, технополисы и бывшие житницы, по существу, выключены из экономического оборота. Идет перетягивание бюджетного одеяла между регионами-донорами и дотационными. Своей бессмыслицей это напоминает свару в богадельне, где завелись свои "богачи". Дележка крох и остатков является основным сюжетом российской политики. Экономический уклад "богадельни" непродуктивен. Время в ней остановилось, а ведь это самый ценный ресурс экономики. Сегодня он затрачивается на кройку Тришкина кафтана. Миллионы клерков этим заняты и новые сотни тысяч на подходе. Так, по нелепому "плану Грефа", грошовую, но теперь "адресную" помощь предоставят только тем из 40 миллионов неимущих, кто представит ворох справок, доказывающих их неплатежеспособность.
Многие страны Азии, в том числе те, что прозябали или жили в хижинах, когда СССР послал человека в космос (Малайзия, Корея, Индонезия), стали самодостаточными и зажиточными. Они пробились в экономику "синих воротничков". Нам же в России светит участь экономики "брезентовых рукавиц".
ВТО: Чиновник нам не судья!
Финансисты из МВФ и Парижского клуба кредиторов — по отношению к России — что погонщики слона. На Краснопресненской до сих пор не избавились от странного политеса по отношению к иноземным ростовщикам. По-прежнему экономические планы правительства проходят "визу" в западных столицах. Между тем складная "концептуальная" говорильня записных либералов с Краснопресненской забывает реальности. Затушевываются неоднозначные для России последствия введения режима "открытой экономики", "свободной конкуренции" на нашем чахлом рынке. Либералы рвут постромки, чтобы водворить страну в ВТО. И этим свершением, под венец, обессмертить подвиг реформаторства 90-х. Присоединение России к Всемирной Торговой Организации для реформаторов — искупление грехов, а для "простых" людей, оказавшихся в накладе из-за всего, что сотворили с экономикой — утешение, что не вовсе все пропаще и напрасно.
Левые и "антиглобалисты" без оглядки предают ВТО анафеме. В моем понимании, менеджера-практика, эта почтенная организация — не одно лишь воплощение империалистического Зла. ВТО создавали деловые люди, политики и экономисты, представлявшие сильные, сложившиеся экономики. И они верно предвосхитили главные тенденции развития мирового рынка. Объединяя соперничающие рынки под один свод и устав, они ставили во главу угла не сам "принцип" свободы движения капиталов, товаров и рабочей силы, а пеклись о выгодах своих национальных экономик. Наши же "западники" без оглядки делают упор на первом. Как если бы ВТО — подобие Английского клуба, где джентльмены всегда играют по правилам. Но грубая проза мировых рынков уж такова, что кроме уставов писаных есть обыкновение, когда сильный норовит наступить на ногу слабому, запамятовав про какую-нибудь "поправку Вэника". Двери в ВТО, как на Ильинке в Минфине, открываются только в одну сторону. А из новичков уважают лишь сильного, которому незачем ломать шапку. Пример — Китай, который десятилетие вел ожесточенный торг, прежде чем не заполучил выгодные, на взаимных уступках, условия присоединения к ВТО. Проявляет ли российская сторона такую же твердость на переговорах — вовсе не очевидно. На праздновании 300-летия Санкт-Петербурга — петровского "окна в Европу" — Герман Греф посулил завершить переговоры о вступлении России в ВТО в 2004 году. Охота пуще неволи? А на днях после последнего раунда переговоров уполномоченный Минэкономразвития Медведков заявил в сердцах: "Отступать дальше некуда!" То ли уступок уже успели сделать столько, что больше невмочь, то ли "сроки" поджимают? А ведь условия, на которых Россию "пустят" в ВТО, каковы бы они не оказались в итоге, чувствительно заденут интересы не только всего российского бизнеса, но и десятков миллионов домохозяйств — занятость, цены, оборот товаров, прибыли и убытки... Во что же нам встанет режим "открытой экономики"? В кругу деловых людей торопливость правительства Касьянова вызывает настороженность. На мой взгляд, больше обнадеживает взвешенная и прагматичная позиция известного предпринимателя Алексея Мордашова, который, по поручению РСПП, настойчиво отстаивает на пороге вступления в ВТО, интересы несырьевых отраслей отечественной экономики. Успешный менеджмент А. Мордашова на Череповецком металлургическом и его практический опыт участия в конкурентной борьбе на мировом рынке стали является порукой. Аркадий Вольский на днях дал понять, что позиция РСПП упредила опрометчивые уступки нашим конкурентам, на которые люди с Краснопресненской, увы, горазды. Наши предприниматели-металлурги, у которых более трети товара сбывается за кордоном, уже прошли через "медные трубы" антидемпинговых расследований, всякого рода рогаток и подвохов на рынках "семерки". Потому, на мой взгляд, последнее слово в деле об условиях, сроках, выгодах и уступках вхождения России в ВТО должно принадлежать не чиновникам правительства, а лобби всего делового сообщества России — не только сырьевиков.
Российский чиновник нам не судья и не душеприказчик в таком серьезнейшем деле! Довольно нам и тех напастей, которые причинили российской экономике, предпринимательству и наемному труду, те, кто насаждал у нас "рынок", как "чертово яблоко"-картошку при Екатерине. Джордж Сорос, свертывая свою "миссию" в России, неспроста ведь обронил: "дело сделано" и ему, дескать, не жаль даже миллиарда долларов, который он потерял, польстившись что тот поп на дешевизну акций "Связьинвеста". Делец и филантроп и человек рассудка, Сорос, глядя, что называется, нам в глаза, признал, что никакого стоящего рыночного порядка в экономике России не построено. Но зато впредь нет и бельма в глазу тех, кто "держит" мировые финансы.
Россия — Большая Сибирь — навязываемый т.н. мировым сообществом кабальный вариант участия нашей страны в мировом разделении труда, надеемся, не пройдет. Пока для построения вполне справного, самодостаточного, основанного на национальном капитале — природных ресурсах, технологиях, знаниях, человеческом потенциале и внутренних накоплениях — хозяйства еще остается полный шанс.
Лицемеры лукавят, что временно севшие на мель рецессии развитые страны завидуют темпу роста российской экономики. Завидовать-то особенно нечему. Начавшийся после финансового краха спекулятивного сектора экономики в августе 1998 г. рост ВВП России — вовсе не путь к самодостаточной экономике. Трезвые аналитики и менеджеры промышленности не обольщаются по поводу качества такого роста. События происходят в канве прежней бесперспективной модели воспроизводства 90-х годов. Львиная доля роста ВВП приходится на конъюнктурный фактор — кратный рост мировых цен на нефть. В машиностроении лишь слабые сдвиги. Емкость внутреннего рынка увеличилась незначительно. Не поднялась эффективность народного хозяйства в целом. Душевые доходы едва вернулись к уровню августа 1998 года. Положительный эффект девальвации, на поверку, свелся к удешевлению стоимости рабочей силы. Настоящее качество роста, которое достигается лишь крупными инвестициями в основной капитал, так и не достигнуто. 50 млрд. долларов положительного торгового сальдо не пошли впрок. Зато ежемесячный вывоз из страны капитала вновь достиг 2,7 млрд. долл. Тогда как при "консервативном" правительстве Примакова утечка упала до 0,7 млрд. долл. Сегодня, когда целые города бедствуют без света и отопления, уже не так на слуху откровения об "избытке" денег в стране, которые некуда пристроить. В госбюджете же инвестиции в экономику составляют жалкие крохи. Зато бюджет громогласно объявлен "социальным". Идея раздачи в канун выборов пряников оголодавшим бюджетникам, пенсионерам, врачам и учителям — вот главный толк "искупления грехов" реформаторов.
Наследников Демидовых — с воза?
Никакие прибавки, трансферты и лукавая "идеология бюджетных отношений" погоды в макроэкономике не сделают. Все эти благонамеренные потуги власти — смазывание "телеги". В обобщенном экономическом смысле это — усердное карабканье вверх по лестнице, ведущей вниз! Почему? Ни текущая экономическая политика правительства, ни "умеренная" среднесрочная программа Минэкономразвития не решают, а скорее уклоняются от крупной постановки проблем, которые и образуют гордиев узел кризиса. В реестре неотложных мер и шагов государства — восстановление изношенных на 70 % фондов промышленности и инфраструктуры страны. Превращение положительного сальдо внешней торговли в инвестиции реального сектора. Учет векселей эффективных и высокотехнологичных предприятий (авиастроение, космос, тяжелое машиностроение) Центральным Банком. Золотовалютные резервы послужили бы при этом залогом инвестиционных кредитов. Перераспределение природно-сырьевой ренты (нефть, газ, никель и пр.) от олигархов — к титульному собственнику — гражданам России. Наконец возвращение незаконно вывезенных капиталов (300 млрд. долларов на 1998 год по оценке осведомленного журнала "Форин афферс"). А вместо мелочной "торговли" вокруг ставок налогов — резкое перераспределение налогового бремени в пользу высокотехнологичных отраслей…
Все эти меры должны опираться на комбинацию монетарных, административных и законодательных мер. Придется отказаться раз и навсегда от губительной идеи "ухода" государства из экономики. Свято место пусто не бывает: экономика страны исподволь подпадет под безраздельный контроль транснациональных корпораций. Это означало бы "добровольное" пресечение зачинавшейся еще в петровские и демидовские времена 300-летней самостоятельной промышленной деятельности в России.
Государство — бедный родственник
Генеральная ревизия экономического строя, навязанного стране "сверху" ли, извне ли, — против которой российского обывателя заклинают со всех сторон, подразумевает выбор, противоположный и самоедству "шокотерапевтов", и блаженному намерению "довериться" кормчим-олигархам. Дескать, "цель — ничто, движение — все". Бернштейн — вывернутый наизнанку. На самом деле, национальная цель, от которой нам никуда, как ни крути, не уклониться — возврат на переходный период под руку государства уже не "единой фабрики", а действенного властного контроля над рыночной экономикой и финансами страны. Государство — уполномоченный граждан, всех 146 миллионов, а не десятка невесть откуда взявшихся олигархов.
Следует ли, спохватившись, выносить в повестку дня сегодня национализацию, когда общество охвачено безразличием к происходящему, а олигархи, напротив, приосанились? Национальное богатство стало источником миллиардных личных состояний. Тем часом социальные службы государства считают каждый грош. И все в России, даже в недоедающих губерниях, напоминает, к великой нашей досаде, долготерпение некрасовского "сеченого" Калинки. Этот упадок духа схож с отрешенностью погорельцев. Горячность в политике в такое время опрометчива. Равно как и коленопреклонное отношение к "священной частной собственности" скороспелых олигархов. Доводы о законности, за давностью стяжаний мало чего стоят, даже если дать зарок на них всем миром согласиться. Ведь ничто не священно, если само государство, выписавшее подвернувшимся вовремя под руку молодцам купчую-дарственную на свое бывшее достояние, — не в чести. Это простое соображение почему-то в расчет не берется. Рановато сдувать пылинки с того, что нагородили в ельцинскую бестолковщину.
В странах с развитым рыночным законодательством природная рента делится между добывающими компаниями и государством в соотношении, примерно, 20 на 80. У нас — наоборот. Но стоило лишь академикам Дмитрию Львову и нобелевскому лауреату Жоресу Алферову громко заявить, что такое распыление ренты, что у нас сподобились, губит экономику и рано или поздно превратит нас в Заир, как все телеканалы как в рот воды набрали. А печатная пресса подала дело так, что академики призывают чуть ли не "раскулачить" нефтяные компании, бизнес которых "кормит" страну, а их "чистые балансы" наконец-то, обнадеживают иностранных инвесторов. Довольно морочить головы неискушенному люду: национализация — средство не единственное и никакая не самоцель. Вовсе ни о каком раскулачивании справных хозяев нет речи, потому как таковых и нет в сырьевых отраслях. Регулирование рентных отношений — обычные меры экономического управления и распоряжения государства своим достоянием — землей и всем, что в ее недрах. А приватизация — тем более такая, как у нас приключилась — вовсе не синоним эффективности. Про эту азбучную сторону экономики наши реформаторы словно сроду не знали. Лживые, на кухаркином уровне, "ультралиберальные" трактовки отношений собственности настырно навязываются общественному мнению — денно и нощно. Замминистра втолковывает телезрителям, что посылки на почте якобы крадут потому, что бывшая Минсвязь еще не распродана частному бизнесу.
Искомое решение находится не в идеологической, а в прагматической плоскости. Источником сегодняшних сверхприбылей российских нефтяных компаний является природная рента — не произведенный, но заполученный при продаже барреля за 27 долларов доход. Рента является, по определению, собственностью всего общества. Равно — что при капитализме, что при социализме. Что бы там ни городили стряпчие сырьевиков. Если финансовое состояние государства и граждан плачевно, государство обязано национализировать ренту. Отчисления от ренты в капитал частной добывающей компании должны регулироваться законами федеративного государства и местной властью. И так делается почти повсюду — от Эмиратов до Техаса.
Почему Россия должна быть нелепым исключением? Государство — "бедный родственник" им самим порожденных частных сырьевых компаний? Активы этих компаний вовсе не были приобретены на свободном конкурентном фондовом рынке, а по существу, переданы в траст акционерным обществам. Метаморфоза трастов в частные компании — одно из безрассудств "ельцинского способа производства".
Толки о всякого рода "откатах" и "революциях" лукавы, пусты и вредны. На наш взгляд, национализация всех рентных доходов в промышленности и полноправное участие государства в капитале акционерных компаний добывающих и экспортоориентированных отраслей, связанных с переработкой природных богатств, могла бы стать ключевой и популярной идеей экономической программы российских государственников на грядущих выборах.
"Рыночный" ГУЛАГ
Экономическая политика в России является заложницей лживых идей и десятилетней натаски, которой подвергли либералы-западники мятущееся российское общество. В общественном сознании накрепко засело, что жесткое государственное регулирование экономики непременно связано с идеей принудительного труда, "Гулагов" и прочее. Тогда как неоплаченный, похищенный, по сути, труд "вольных" наемных работников, как все минувшие десять лет криминального капитализма практиковалось — и является худшей формой принудительного труда. Люди наемного труда скоро на горьком опыте познают, что протащенный через Думу новый Кодекс о труде превратил их в бесправных поденщиков. Авторы закона словно задались целью столкнуть лбами работодателей и наемных работников. А бесстыдная, дикая для развитой страны 13 % плоская шкала единого подоходного налога живо напоминает байку о "среднестатистической" курице, которую съели на ночь богач и голодный. Другим "благонамеренным" новшеством явилось повышение законодательного минимума зарплаты, образно говоря, с трех виртуальных грошей до шести. Воскрешение нравов щедринских Колупаевых и Разуваевых — нечаянное последствие "реформ"? Нет, на самом деле унижение и бесправие наемного труда имеют вескую экономическую причину. А все почему? Стоимость рабочей силы в России не имеет такой же экономически обоснованной цены, как тонна нефти, стали, зерна. И потому рабочая сила — ресурс бесхозяйственного, хищнического использования.
Ф.Д. Рузвельт, выводя страну из Великой депрессии, волевым решением провел через конгресс вердикт, что никто не вправе нанять работника, не платя ему оговоренный минимум долларов и центов в час. Это было прямое покушение на право работодателя заключать сделку с работником с позиции сильного. Зато с тех пор труд в Америке — самый ценный товар на рынке. Почасовая минимальная ставка — рычаг эффективности, производительности труда, конкурентоспособности, высокой покупательной способности населения и — социального мира. Магнаты промышленности негодовали против рузвельтовского "оброка" в пользу рабочих, а теперь это священный завет предпринимательства.
Вопрос о стоимости рабочей силы и перераспределения национального дохода — оселок экономики и политики во всех развитых странах. Но этот хлеб насущный для миллионов — "скоромное" кушанье на нашей либеральной политической кухне. "Кто смел, тот и съел" — весь немудреный толк политики доходов правительства Касьянова. Но вся загвоздка в том, что экономика и не сдвинется с места, пока государство не станет жестким арбитром труда и капитала. В этом контексте много пылких надежд на "цивилизованное" устройство дел в России связывают с начинающейся административной реформой. Кто только не затевал прожектов во благо матушки-России — от Сперанского до толстовского Каренина и Хрущева с его совнархозами. И никто, однако, не преуспел. Природа "вязкости" бюрократического аппарата — не только в чисто российской повинности "лица" перед казенным учреждением и привычке к мздоимству. Это порок наследственный. А вновь приобретенный грех бюрократии теперешней — в ее чуждости живым производительным силам общества. Это на слуху у всех за чугунной оградой дома на Краснопресненской. Какие же тогда далеко идущие цели, кроме "прореживания" бюрократических чащоб и насаждения западных "правильных" артикулов на госслужбе, преследует административная реформа? Даже в швейцарских кантонах, при кажущемся безвластии, в экономических ведомствах делами заправляют чиновники — отставники из военной разведки Конфедерации. И в тихой нейтральной Швейцарии не одни только "цюрихские гномы" держат бразды правления экономикой. А наше избегающее вторжения в гущу экономики немощное государство заведомо не обуздает алчную бюрократию, прокормить которую России уже невмоготу. Передача и упорядочение функций ведомств, сокращение или упразднение должностей вице-премьеров и проч. — суета сует. Не здесь корень проблемы. Американская бюрократия почище нашей, не будь на нее управы — силы законов и не "бумажных" гражданских прав. И еще. Постиндустриальная экономика, сложно устроенная, не может управляться с биржи. Государство и бизнес "у них" играют в четыре руки, но по одним нотам. ЕС со штаб-квартирой в Брюсселе и вовсе империя бюрократов, дотошно организующих рынки. И концерны-гиганты, такие, как "Сименс", не ропщут.
Затеянная административная реформа, ни дать, ни взять, воплощение пресловутого Вашингтонского консенсуса. А "антибюрократический " запал наших реформаторов ? всерьез ли? Безденежное, "безлошадное", сирое государство — символ веры наших "государственных семинаристов". А нам в России после всех разорений, напротив нужно сильное, с полной казной, властное и социально ответственное государство. И не для того, чтобы устроить на солончаках, оставленных реформами 90-х годов, цветущий рай земной, а чтобы повседневная жизнь людей, живущих своим трудом, не превратилась окончательно в ад кромешный.
Аргентинский синдром и "мобилизационная" экономика
Запуск машины экономического роста либералы видят как согласованную комбинацию монетарных мер. Десять лет их радений и насилия над экономикой уже и слепого убедили, что "невидимая рука рынка" — все равно, что "фокус пьяного факира". В Латинской Америке "валютное управление" и сдача местных экономик на откуп ТНК вдвое-втрое расширили зоны нищеты. Голодные бунты в "образцовой" ученице МВФ — Аргентине смели компрадорскую верхушку. Нашим "ковалло" призадуматься бы. "Сильная" экономическая политика не в том, чтобы содрать с неимущего последнюю рубашку, приговаривая: нужда — железо гнет. Либеральное "реформаторство", при всей его склонности к макроэкономическим экзерсисам, боится, как черт ладана сущего, главного сегодня — восстановления основных фондов, изношенных на 70 процентов, внутреннего рынка, нормы накопления, загрузки мощностей, обновления ветхих инфраструктур. Чтобы стронуть экономику с места, необходим трехкратный рост в машиностроении. Загрузка простаивающих мощностей и поощрение государством совокупного спроса уже достаточны для запуска экономического роста. Но следом потребуется ежегодный прирост капвложений, до 150 млрд. долларов в год, немыслимый при теперешнем порядке вещей в экономике. Пропорции распределения сырья, особенно энергоносителей на экспорт и внутреннее потребление — для целей ускоренного роста должны быть принципиально иными. Такого запрашиваемого хозяйством крупного перераспределения ресурсов рыночный механизм спроса и предложения не обеспечит заведомо. Государству придется прибегнуть к прямому регулированию стратегических финансовых и товарных потоков. Многие страны с рыночной экономикой в тяжелых обстоятельствах прибегали к подобному, вынужденному, вмешательству государства. Мобилизационные модели — это комбинация рыночных и плановых административных мер, подразумевающих баланс интересов частного капитала и государства.
Мобилизационная модель, проводимая последовательно, жестко и в партнерстве с бизнесом, позволит выйти на среднегодовой рост в 10 — 15 %. К 2010 году Россия будет иметь среднеразвитую самодостаточную экономику, сохранившую высокотехнологичные отрасли, реализованные ноу-хау ВПК, образовательный потенциал и высокую занятость. О модели экономики после 2010 года, соотношении в ней частной инициативы и государственного регулирования будет время озаботиться потом.
... Экономическая программа России на ближайшее десятилетие потребует новой повестки дня для власти. В противном случае лозунг удвоения ВВП быльем порастет. Но долгожданный, если на него решиться на деле, маневр "делиберализации" не может никак прорасти из сгнившей луковицы ельцинизма. Программа восстановления народного хозяйства не может быть ни либеральной, ни социал-демократической — в отсутствие дотла разоренного реформами среднего класса. Популистской "окрошкой" из Фридмана, Столыпина и Дэн Сяопина — на разные пристрастия избирателей — ей тоже быть не пристало. Востребованная большинством общества программа преобразований призвана быть надпартийной, на основе национального согласия и исторического компромисса. Она должна быть соразмерной тяжелой драматической реальности в экономике. И только такой подход к делу приведет в движение скованные "монетаристами" производительные силы России.