ИНКА-ПУЛЕМEТЧИЦА

20(495)
Date: 13-05-2003
Author: Анна Серафимова
ИНКА-ПУЛЕМEТЧИЦА
У Инки интернациональная семья. Сама она считает себя болгаркой, поскольку болгарином был ее прадед, бежавший от турок и обосновавшийся в молдавском селе, откуда правнучка болгарина приехала в Кишинев после окончания школы и устроилась на стройку штукатуром. Там она познакомилась с бетонщиком Никасом. Вскоре была сыграна комсомольско-молодёжная свадьба, и в подарок от стройки молодые получили ключи от комнаты в коммунальной квартире. Когда ожидали первенца, профком выделил однокомнатную квартиру. Инна поняла, что экзотичная, почти иностранная фамилия мужа-прибалта, сыгравшая едва ли не главную роль в выборе болгарской правнучки, не компенсирует его тягу к алкоголю и патологическую лень. Но тут начались события, предшествующие распаду Союза, и литовско-молдавский семейный дуэт вдруг осознал, что всю жизнь был порабощаем русскими, отвлекся от семейных неурядиц и включился в освободительную борьбу — развал Союза.
Инка была криклива и суетлива, что часто принимается за активную жизненную позицию, и бригада штукатурщиц, состоявшая из приехавших из молдавской глубинки девушек, делегировала болгарскую молдаванку Язамайтис в "Союз освобождения". Бегать по митингам и кричать там, символизируя глас жаждущего свободы народа, нравилось Инке куда как больше, чем в жару и холод шпаклевать потолки и стены. Она с одинаковым удовольствием и гневно вопрошала с импровизированной трибуны: "Доколе?!", и задирала какую-нибудь русскую бабулю, наслаждаясь безропотностью той, а если та смела что-то сказать, орала: "Убирайся в свою… Россию! Хватит, попили нашей крови!"
В суете освободительной борьбы Инка, отсутствие ума которой, как и многим ее землякам, компенсировали хитрость и смекалка, не забыла запастись свидетельствами своего активного участия в этой самой борьбе, потому что знала: когда свободная Молдавия начнет поощрять своих героев, многие захотят примазаться к славе освободителей и полезут за наградой. Поэтому Инка таскала с собой фотоаппарат "Зенит", полученный отцом, бригадиром овощеводов, за 2-е место в соцсоревновании. Так что фотоархив у болгарской правнучки был богатый: митинги, сжигание книг на русском, сгоревший дом русской учительницы. Упоение в бою, конечно, есть. Но в хороших жилищных условиях его не меньше. И Инка беременеет от спивающегося мужа, чтобы получить квартиру побольше. Дело уже вплотную подошло к развалу Союза. Работы у штукатурной бригады, занятой в жилищном строительстве, было всё меньше, но освободительница-активистка никак не связывала программу жилищного строительства в СССР и возможность улучшения своего квартирного вопроса. Как раз наоборот! И хорошо, что штампование типовых халуп прекратилось! Независимая Молдавия вмиг превратится во вторую Швейцарию и будет селить штукатурщиков и бетонщиков, особенно из активистов, исключительно на виллах! Кто не из активистов, улучшит свои условия за счёт жилья, освобожденного русскими, которые обязательно уедут, если не по добру, то просто "будут вышвырнуты", как обещала своим товаркам Инка.
Рождение второго сына и развал Союза практически совпали. По странному стечению обстоятельств не стало работы у мужа, пособие на ребенка равнялось сумме, близкой к нулю. Появилась свобода, но исчезли работа и деньги. Зато какие перспективы! На семейном совете было решено поменять квартирку на лачужку в селе (фактически продать), и главе семейства с вырученными деньгами поехать на историческую родину в свободную Литву заниматься бизнесом с позвавшим его туда двоюродным братом. Инка с детьми уехала в село к отцу ожидать вызова от мужа. Договорились, что вызывать будет после того как полностью устроится сам, купит дом, машину. Лучше немного подождать и приехать в полный комфорт, в приближении которого не сомневались.
И на малой родине Инка не смирялась с несправедливостью присутствия в селе русской: учительница-пенсионерка, приехавшая сразу после войны из Ленинграда, похоронившая здесь мужа-фронтовика и сына, не уезжала из-за дорогих могил. Учительница жила своим огородом (эксплуатировала молдавскую землю), пенсией на молдавские деньги жировала, держала кур и козу. Инка, время от времени собиравшая толпу таких же неравнодушных к несправедливости односельчан, ходила скандалить к нежелавшей "убираться восвояси" своей бывшей учительнице, и на ее смешные аргументы относительно могил заявляла: "Выкапывай своих покойников и увози в свой … Ленинград! Нечего нашу землю занимать!". Училка все-таки убралась после того, как у неё была отравлена скотина, вытоптан огород и подожжен дом. А по-хорошему она просто не понимала!
Вскоре из Литвы вернулся муж, обобранный кузеном до копейки в какой-то афере. Поселился с Инкой, но будучи городским и страшным лентяем, вскоре изгнан "с шеи".
Брат, принимавший активное участие в поджоге дома учительницы, мешавшей своим присутствием чувствовать себя свободными, вскоре понял, что дела в независимом государстве идут не туда, и уехал на Камчатку к давно обосновавшемуся там родственнику, стал работать в структуре, ведающей выловом морских ресурсов. Помимо нехилых доходов, гарантирован правом на получение жилья в любой точке России.
После обретения независимости много надежд связывали с братской Румынией, с которой чаяли объединиться. Как дорогого гостя встречали дальнего родственника-румына, заявившего, что тоже одобрительно смотрит на идею объединения и сразу после такового приедет, снимет черепицу на отцовском доме, уложит ее в мотоцикл "Урал" с прицепом и увезет к себе, поскольку у него крыша соломенная и такого внедорожника нет. "Вы же все равно на нас батрачить будете. А разве у батраков дома должны быть лучше, чем у панов?" — изложил свое понимание справедливости заграничный братский гость
Если раньше все помидоры, выращиваемые в овощеводческом совхозе, сжирали русские, то с изгнанием их из республики и жрать их стало некому; на мировом рынке, на котором мечтали выставить свой товар, томатов, оказалось, некуда девать, совхоз захирел настолько, что деньги перестали платить вообще. Инка, оставив детей на отца, поехала в город искать хоть какую-нибудь работу. Буквально за кусок хлеба бралась за любое дело. Пристроилась возле старика-алкоголика в коммуналке, пока не встретила, "обслуживая" в вокзальном туалете проезжающих селян, мужчину своей мечты, корейца-сутенёра, подторговывавшего наркотиками, чем склонил заниматься и ее. Доходы туалетной наркомафии были не особенно велики, но денег хватало на аренду квартиры, где внучка болгарина и узбекский кореец одного за другим родили собственных детей по фамилии Язамайтис. Рожать пришлось поневоле, т. к. состояние беременности и наличие малых детей спасало Инку от ареста за распространение наркотиков — с ней просто не связывались.
Но если для милиции беременность и дети являются ограничивающими в действиях факторами, то для цыганской наркомафии — отнюдь. Кореец был избит на глазах сожительницы и детей до полусмерти, отлежался, из-за отсутствия денег на врачей, дома, а потом смылся в Узбекистан, оставив Инку с двумя детьми.
Инка, напросившись с водителем, приехавшим на "фуре" в Кишинев, подхватив детей, уехала в Москву, где остановилась у бывшей коллеги по бригаде, русской, приезжавшей в Молдавию на комсомольско-молодежную стройку. Подкинув детей в дом ребенка, устроилась торговать на рынке, где такие же беженцы-страдальцы научили её, болгарку по паспорту Язамайтис, как оформить документы на получение статуса, влекущего и не снившиеся нам, счастливым аборигенам, льготы и всякие приятности: жильё, пособие, проезд, подъёмные… Мать четверых детей, ни один из которых с ней не живет, она получила трёхкомнатную квартиру. Разведясь с окончательно спившимся прибалтом, заключила брак с корейцем, развернувшимся в московской квартире во всю мощь сутенерско-наркодельческих навыков: днем квартира действует как бордель, ночью, помимо живущих здесь же сексслужанок, находят оплачиваемый приют торговки с рынка. Детей Инка забирать не собирается, чтобы не тратиться на питание, одежду, не лишаться койкомест в квартире. Деньги ей очень нужны, поскольку хозяйка нескольких лотков на рынке планирует строить магазин. Но и отказываться от детей официально не хочет: ее многодетность защищает лучше всякой депутатской неприкосновенности и от претензий со стороны милиции, и домовой общественности.
Архив свой она бережно хранит в московской квартире, не теряя надежды, что Молдавия начнёт в конце концов благодарить своих освободителей, и тогда Инка и от родины получит свое, много лет ожидаемое.