КЛИНОК

КЛИНОК (Мы — не рабы)
Его брали красиво. "Чехи" за год зарылись здесь в землю, как говорится, "по самые брови". Настроили "дотов", "дзотов", нарыли траншей, ловушек и блиндажей. Командовал обороной один из любимцев Дудаева, правая рука Масхадова Ахмед Закаев. Под ружьем у него было около тысячи боевиков из отборных дудаевских частей. Полк "спецназа" "Борз" (Волк), личная гвардия Дудаева, отряды наемников с Украины, Афгана, Саудовской Аравии и Турции. Артиллеристы, инженеры и корректировщики- дезертиры, перевербованные пленные из России, безнадежные предатели — а потому озверевшие, отчаянные. Под сотню гранатометов, птурсов, танки, орудия, системы залпового огня. Плюс выгодный рельеф — село почти на три километра утягивается в ущелье, извиваясь среди лесистых вершин, господствующих над равниной, где стояли русские части. Плюс подземелья бывшей ракетной базы, способные выдержать ядерные удары. Плюс "братская" Ингушетия с тыла, которая, как верная собака, облаивает и не пропускает через себя русских "гяуров". В общем все для того, чтобы сделать Бамут неприступной твердыней...
"Бамут — никогда не возьмут!"— эту скороговорку, как заклинание, твердили на грозненских базарах, писали на стенах, скандировали из толпы.
Войска развернулись перед фронтом обороны, отвлекая и обманывая "привычной тупостью" чеченцев, не подставляясь, впрочем, под их огонь. А через горы, по лесам в обход Бамута, пошли ударные штурмовые группы мотострелковых бригад, усиленные разведротами и ротами "спецназа".
Привыкшие считать леса своей вотчиной, жившие здесь как дома, дудаевцы не позаботились о том, чтобы хоть мало-мальски укрепить Бамут со стороны гор. Не ждали, не верили.
…На четвертые сутки разведчики 166-й бригады водрузили красное знамя над Бамутом. Потом, правда, по указанию свыше, заменили его на новодел — власовский штандарт. И все же первое знамя над Бамутом было красным...
К полному позору дудаевцев, сам Бамут был взят практически без боя. Ужас и паника парализовали их волю к сопротивлению.
К субботе 25 мая все было кончено. Бамут пал.
С утра мы лениво обходили село. На армейском сленге такое фланирование получило меткое определение — "военный туризм". Осторожно, страшась мин и растяжек, заходили в брошенные дома. С любопытством наблюдали местный быт: причудливую смесь российской деревни, с ее старинными комодами, сундуками и прочей самодельной мебелью,— и средневековых тюрем, с их цепями, пыточным инструментом и подвалами, чьи стены были исписаны страданиями томившихся здесь узников. "Сижу уже год. Скорее бы сдохнуть! Володя. Краснодар", "Господи, спаси! Арсен. Нальчик", "Умираю…"
Неожиданно, на одной из улиц до слуха донесся странный перезвон. Словно где-то неподалеку били не то в рельс, не то в подвешенную трубу. Заинтригованные, мы пошли на звук. Миновали полуразрушенную ферму, в которой, судя по пробившимся сквозь крышу верхушкам деревьев, уже лет десять никто не держал скот, и завернули во двор бывших ремонтных мастерских. Звон стал совсем близким. Он доносился из-за полуоткрытой двери одной из пристроек.
Осторожно мы заглянули внутрь.
В высокой каменной печи с широким зевом полыхал огонь. Около нее в одной нательной рубахе стоял невысокий, лет сорока солдат. Рядом с ним второй, помоложе, старательно вращал ручку какого-то устройства.
— Чуток сбавь, Костя!— скомандовал старший. Молодой стал крутить помедленнее, и пламя в горне опало, утянулось к углям.
Здоровенными щипцами старший зацепил что-то из самого жара и поднял вверх. Это был раскаленный добела метровый обрывок цепи. Кузнец ловко перенес его на мощную наковальню и, уложив в кольцо, подхватил небольшой молот.
— Ну, давай!
Молодой поднял прислоненный к наковальне тяжелый молот и с плеча, почти без размаха обрушил его на горку цепи. В разные стороны брызнули искры, горка осела, а через мгновение в нее вонзился очередной удар, за ним еще и еще. Кузнец между ударами, задавая молотком ритм, успевал ловко переворачивать металлический блин, в который превратилась цепь, уминая его, сбивая в некое подобие бруска. Края его уже остыли и налились угрюмой чернотой, но середина по-прежнему светилась багрово-желтым жаром.
— Стоп!— скомандовал кузнец. И, подхватив получившийся брусок, одним движением вогнал его в самую гущу углей.
— Жару дай, Костя!
Помощник, голый по пояс, мокрый от пота, опустил молот на землю и вновь взялся за ручку горна. Вновь загудело пламя.
Кузнец заметил нас. Кивнув на приветствие, он взял с верстака мятую пачку сигарет, черными, замасленными пальцами втянул из нее белый клык сигареты и, воткнув ее между губ, чиркнул зажигалкой.
— Сильнее крути, ее прожечь надо хорошо!— деловито бросил он своему помощнику.
— Что куем? — не выдержал я.
— Да пару ножей заказали,— выдохнув дым, ответил кузнец.— Один вот, земляк просит…— он кивнул в сторону своего помощника.— А второй — взводному на день рождения. У него завтра. Ребята по чечиковским подвалам цепей нарвали, на которых рабов они держали, вот из них и сделаем. Чтобы клинки позлее были... Хорош, Костя!
Кузнец снова подхватил брусок из огня и опустил его на наковальню. Зазвенели молоты. Прямо на глазах металл вытягивался, утончался, приобретал форму багрового широкого языка. Спустя несколько минут уже узнаваемая "ножевая" форма вновь погрузилась в огонь, и появилось время задать пару вопросов.
— И кем ты здесь служишь?
— Пулеметчиком в третьей роте.
— А кузнечному делу где учился?
— В Вологде в семьдесят пятом ПТУ закончил.
— В Чечню как попал?
— Как и большинство. После развала Союза совхоз наш окончательно сдох. Кузню мою закрыли. Два года был без работы. И в Москву ездил устраиваться и торговать пытался. Потом вот сюда устроился.
— А почему именно ножи?
— Штык-ножи у нас полное дерьмо. Ломкие и неуклюжие. А в магазинах хороший нож стоит мою месячную зарплату. Да еще и не продадут без охотничьего билета. А солдату без ножа — никуда…
И вновь зазвенели молотки. Теперь все чаще стучал кузнец, умело, точно доводя заготовку до задуманной формы…
На следующий день в мотострелковой роте поздравляли взводного. Смущающемуся молодому лейтенанту вручили боевой нож в грубых, из воловьей кожи ножнах. Непритязательная, но приемистая деревянная рукоятка, вырезанная из листа бронзы гарда...
Лейтенант вытянул из ножен отливавший легкой синевой клинок. Скованный из цепей, в которых держали рабов, он мстительно и хищно подмигнул на солнце своему хозяину. В глазах взводного смешались радость и гордость…
Владислав СМОЛЕНЦЕВ