ЯДЕРНЫЙ ВЕТЕР

Author: Владислав Шурыгин-старший
ЯДЕРНЫЙ ВЕТЕР (К 15-летию аварии на Чернобыльской АЭС)
18(387)
Date: 24-04-2001
СВЯТЫЕ ЛЮДИ
Еще в 1986 году я писал о подвиге пожарных Чернобыля, о том, как в ту роковую апрельскую ночь сражалась они с огнем на вязкой от расплавленного гудрона крыше АЭС, о простых смертных людях, вокруг которых бушевал вроде бы невидимый смертельный тайфун радиации. Но этот смертельный тайфун был виден. Фигуры пожарных, когда они боролись в ночи с огнем на крыше ядерного реактора, окружал голубой светящийся ореол! Это мне известно от офицера в отставке Николая Кузьмича Кибенка — отца чернобыльского героя. Ему об этом в больничной палате поведал его сын... Их, пожарных, ставших на пути разбушевавшегося реактора, было, как гвардейцев-панфиловцев в 41-м под Москвой, — двадцать восемь человек.
Святые люди! Понимая, что вокруг них бушует радиация, они боролись с огнем, отсекали ему путь к соседнему реактору. Боролись, пока не укротили пламя, против которого всегда выходят огнеборцы, но то голубое, что было вокруг них, не просто исчезло, а затаилось внутри них. Получившие страшную дозу радиации, они были помещены в лучшую клинику Москвы, где их, казалось бы, должны были спасти. Но не спасли. А перед тем как они умерли, их командир лейтенант Виктор Кибенок, почти теряя сознание, обошел клинические палаты и в них товарищей своих. Поздравил с наступающим майским днем Победы, призвал держаться и не сдаваться. (Так на войне, в паузе тяжелейшего бесконечного боя, обходит своих бойцов и обрушенные траншеи боевой командир...). Они умерли в один день. Слишком велика была доза облучения...
Но давайте припомним, что между Хиросимой и Чернобылем была еще одна атомная авария. На советском подводном ракетном крейсере К-19. Авария в Северной Атлантике близ американской базы на острове Ян Майен. Тогда экипаж нашей атомной подлодки впервые в мире столкнулся с тем, как укротить внезапно оставшийся без охлаждения и выходивший из подчинения людей ядерный реактор... Моряки-подводники Александр Петрачков, Игорь Харченко, Николай Смаглюк, Сергей Преминин не пощадили себя во имя того, чтобы не рванул ни сам ядерный реактор, ни ядерные боеголовки находившихся на подводном крейсере ракет. Ведь каждая из боеголовок могла стереть с лица земли такой мегаполис, как Нью-Йорк! Это могло произойти 4 июля 1961 года...
В своих записках командир атомохода К-19 капитан 1 ранга Н.В. Затеев позже писал: "В общем-то, на нас советская медицина отрабатывала тактику лечения лучевой болезни, хотя в Японии уже был накоплен немалый опыт после американской ядерной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Ввиду засекреченности нашей аварии к японцам, как я понял, не обращались. Лечили нас по двум методикам, которые принципиально различались в вопросе, с чего начинать противолучевую терапию: с пересадки костного мозга или с переливания крови. Первая методика, предложенная начальником кафедры военно-морской терапии профессором З.Волынским, вернула к жизни на многие годы переоблученных мичмана Ивана Кулакова, старшего лейтенанта Михаила Красичкова и капитана 3 ранга Владимира Енина. Вторая — погубила Юрия Поветьева и Бориса Рыжикова. Казалось бы, положительный опыт военно-морских медиков должна была взять на вооружение вся советская медицина. Но чернобыльская трагедия этого не подтвердила. Не могу понять, почему было так много смертельных исходов в практике врачей, спасавших ликвидаторов последствий ядерной катастрофы. Некоторую ясность внес американский профессор Роберт Гейл. Он заявил, что мы лечили своих страдальцев неправильно, и предложил методику... профессора Волынского! Ту самую, которую тот блестяще отработал на моряках К-19. И это при том, что с момента аварии до начала оказания квалифицированной медицинской помощи прошло более трех суток. Тогда как чернобыльцев госпитализировали сразу же после облучения. Неужели ведомственная разобщенность медиков послужила причиной неоправданных жертв?"
Нет, конечно, не ведомственная разобщенность или неверно выбранный путь лечения стали причиной гибели чернобыльских пожарных. Тогда еще могучая страна, ее светила медицины сделали все от них зависящее, но слишком гигантской была доза полученного облучения у чернобыльских пожарных — специалисты говорят, что около тысячи рентген. После такого облучения люди не выживают, и сами жертвы, по существу, являются, как это ни кощунственно звучит, мощнейшими источниками излучения...
Потому и похоронены они в Москве, на Митинском кладбище в железобетонных мини-саркофагах им память!
"НАДО СПАСАТЬ КИЕВ, КАПИТАН!"
Мне довелось встречаться с человеком, который в апреле 1986 года тоже предотвратил термоядерный взрыв, но уже на Чернобыльской АЭС.
Прежде чем на борьбу с разбушевавшимся ядерным реактором, с радиоактивным заражением близлежащих населенных пунктов были брошены полки химзащиты и гражданской обороны, первыми к реактору пошли радиационные разведчики. С земли и с воздуха. Приборы показали страшные цифры. Радиоактивные поля, в которых человек не должен был нисколько находиться. Но находиться вынуждала сама чрезвычайная обстановка. Тем более, что сразу же выяснилась — страшная опасность — под кипящим ядерным реактором скопилось двести-триста тонн воды. Прогори днище или нижняя стенка, экологическая катастрофа была бы столь велика, что были бы отравлены Днепр и все подземные водоисточники. А кто-то прогнозировал даже термоядерный взрыв!
Над многими населенными пунктами, в том числе над столицей Украины Киевом, нависла смертельная опасность. Требовалось очень срочно разведать кратчайший подход к этой воде и выяснить возможности ее экстренного удаления из-под реактора. Пройти под реактор можно было в одном месте, которое условно назвали бойлерной. Но к ее железной двери надо было подобрать ключи. Никто толком не знал, какой ключ из связки подойдет. Подрывать дверь, даже малым зарядом, нельзя... Потребовался специалист, который бы проник в помещение этой бойлерной. При этом вероятность не уцелеть при выполнении этой сложнейшей задачи была очень велика... Капитан полка гражданской обороны Петр Павлович Зборовский в добровольцы не напрашивался, но когда в силу определенных обстоятельств выбор пал на него, отказываться не стал. Был у него разговор с самым высоким начальством — с председателем Государственной комиссии и с военачальником в ранге генерала армии или маршала. Напрямую сказали: "Надо спасать Киев!" Председатель Госкомиссии напрямую сказал: "Что бы там ни случилось, выполните задание — звание Героя Советского Союза мы вам вытребуем! Решайся, сынок.." Думалось, конечно, обо всем человеческом. О матери, о детях, о жене. Но ведь и его семья жила в Киеве... Так почему же кто-то должен спасать их, а не он, Петр Зборовский?!" "Сделаю все, что сумею", — таким был его ответ. Правда, передавать жене прощальную записку, как ему мудро посоветовал кто-то из комиссии, он не стал... Только срочно и тщательно подготовился к заданию.
То была "ядерная рулетка" и ставка в ней — больше, чем собственная жизнь. Теоретически у него на подбор ключей к бойлерной было тридцать секунд, ну от силы минута (и то в этом "от силы" он уже хватал такую дозу радиации, что рассчитывать на будущую здоровую жизнь не приходилось...). Его подвезли на бронированной машине, по возможности, ближе к дверям "бойлерной..." Он еще при подъезде выбрал в связке свой первый шанс — первый ключ, ну а дальше, как говорится, "война план покажет!" Выскочил, подбежал к двери и — чудо — первый же ключ подошел, лязгнула, открылась дверь! Он заскочил вовнутрь, закрыл за собой дверь и — второе чудо! Уровень радиации в помещении оказался намного ниже наружной.
После его разведки ринулись вперед бойцы полка гражданской обороны, установили насосы и протянули пожарные рукава... можно только догадываться какой ценой! И воду из-под реактора откачали.
Звезду Героя Петр Зборовский не получил. Представление на звание майора ему, "ржавому капитану", якобы послали, да и на орден тоже. Через полгода после всего я узнавал в штабе округа, где так долго бродят документы. Штабные чиновники долго выясняли, потом сказали что-то вроде "надо еще подождать" — главное, мол, что офицер остался жив, не погиб ведь...
Выходит так: пусть будет наградой за его геройский подвиг — его же собственная жизнь! Прав был поэт, когда-то сказавший: "Ах, как мы уважаем мертвых! Ну, хоть ложись — и помирай!"
УЧАСТКОВЫЙ ИЗ ПРИПЯТИ
Аэродром на окраине Киева. За одной из рулежек — небольшой домик, почти будка. При ней бывалый, прокаленный жарой и холодом аэродромный прапорщик лет сорока. Он встречает и отправляет вертолеты, обслуживающие особую зону, — Чернобыль. Меня и моего товарища фотокора записал в пухлую амбарную книгу, между делом спросил, почему мы летим в своей одежде, а не переоделись в спецобмундирование. Моя поношенная шинель его не заинтересовала, но кожаная куртка фотокора привлекла, на нее он взглянул с сожалением... (Кто-кто, а прапорщик знал, что одежда наша "схватит ядеры", и потому "грязную" одежду из зоны не вывозят!)
Почему мы не переоделись? В штабе Киевского военного округа закоренелый чернобыльский генерал Тараканов — мужик не в меру геройский, ни себя ни других не щадивший, коротко рассказал нам об обстановке в Чернобыле. Ему явно импонировало наше стремление попасть туда как можно быстрее, и потому он как бы вскользь упомянул, что надо бы нам переодеться в обмундировку ликвидаторов, но тогда и отложится наш вылет на завтра, ибо вертолет прилетит и сразу же улетит обратно. Мы решили лететь без промедления.
К аэродромной будке приехала группа милиционеров. Мы разговорились с капитаном милиции. Оказалось, он постоянно летает в особую зону. До аварии он жил и служил в городе Припяти. Теперь ютится с семьей в какой-то общяге в Киеве, а служба стала вахтовой. Две недели — в Киеве, неделя — в Чернобыле.
Капитан милиции Николай Отрожко еще недавно был участковым инспектором в одном из жилых микрорайонов Припяти. Прекрасного, красивейшего микрорайона, в котором была вся образцовая микроструктура — детсады, школа, поликлиника, магазины... В общем, жили люди счастливо, пока не грянула беда...
— Когда вы узнали об эвакуации города?
— Люди всегда надеются на чудо. Военные сказали нам, что чуда не будет. Будет эвакуация города. С собой разрешалось брать только носильные вещи. Как в войну. А, может, и похуже...
Капитан замолчал, закурил. А мне вдруг подумалось: в войну враг был видим. Его, собравшись с силами, можно было изгнать с родной земли. Ядерная оккупация — страшнее военной. Здесь — невидимый враг захватывает земли и города на десятилетия. Если не на дольше...
— Обидно, — сказал капитан милиции. — Столько лет мечтали мы о хорошей квартире, получили, но всего-то месяц в ней и пожили... Из Припяти не разрешали даже домашних животных вывозить, хотя для многих людей их животные — как члены семьи...
— И что, совсем так никто и не вывез "братьев меньших"?
— Почему же... Нет правил без исключений. Хитрили, кто как мог.
Собачек под грудных детей маскировали, кошек в сумках прятали. И те сидели смирно и не мяукали и не гавкали. Животные, а понимали...
Один молодой мужчина, помню, шел со свой овчаркой в открытую. Он со своим псом в Афгане побывал. Документы, статью из газеты показывал. Пес у него не простой, а миноискатель. Скольких людей спас. Сам контужен был, как и хозяин его. "Хоть стреляйте нас, ребята, хоть здесь навсегда оставляйте — только мы будем вместе!"
— Ну и как разрешилась эта ситуация?
— Нормально. Что ж мы, совсем без сердца? Не телевизор же, не стиральную машину человек с собой берет...
— А что самое трудное было?
— Да все... Выделить что-то трудно... И квартиры оставлять, и заставить себя считать, что к своему имуществу и в эти квартиры уже никогда не вернешься... И по вымершему городу патрулировать... Милиционер рассказал о многокилометровой колонне автомашин, где одних автобусов было более двух тысяч. Вот где ГАИ пришлось поработать, чтобы вавилонского столпотворения не случилось...
— И сейчас на патрулирование в Припять летите?
— Нет. Припять теперь за колючей проволокой. Мертвый город...
Тяжело дались капитану слова " мертвый город", потемнел он лицом. Но в то же время чувствовалось, что ему надо было выговориться, излить свою беду.
Приземлился зеленый армейский вертолет. Мы взлетели. Заложив крен, вертолет стал огибать окраину Киева, пошел над Днепром, в затонах которого нелюдимо ютились сотни лодок и катеров. Остался позади мост Патона. Блестя в лучах вечернего солнца, нас как бы благословили золотые купола Киевско-Печерской лавры...
И вот внизу — безлюдные селенья и грустные, точно причесанные большой гребенкой поля... Вскоре начиналась тридцатикилометровая особая зона.
ЛИКВИДАТОРЫ
Как-то передали подполковнику Степанову, что в его полк химзащиты летит какой-то высокий чин — не ниже генерала.
— Александр Николаевич! Ты его сам встреть. Я тоже сейчас подъеду.
Обычный служебный разговор, обычная встреча начальства. Да не совсем!
Приземлился вертолет, вышли из него несколько военных, уважительно пропустили вперед себя человека в военной форме и без знаков различия, Степанов подошел к прибывшему, чтобы представиться. Вскинул пальцы к виску, но тут же опустил, заулыбался и крепко обнял приехавшего:
— Здравствуй, отец! Что же ты таким сюрпризом? Позвонил бы...
— Здравствуй. Вот решил посмотреть, как ты тут воюешь.
Несколько дней "гостил" генерал-майор Николай Тимофеевич Степанов в полку у сына. Увидел все. И людей, и технику, и как бьются с "ядером". Ему, генералу химических войск, много объяснять не надо было. Сын-то в особой зоне к тому времени уже вдвое положенного находился. Конечно, отец знал характер сына, но все же сказал с подходом: пора, мол, Александр, тебе заменяться, нельзя так жечь себя... Что ответил Александр Николаевич отцу — понятно, потому как заменяться не стал и пробыл в своем полку в Чернобыле четырнадцать месяцев! И что еще интересное, что раньше, до приезда отца к нему в полк, никто даже и не знал, что он — сын генерала. (Вот вам и блестящее исключение к когда-то бытовавшему мнению о "генеральских сынках"! Такие сыновья, воспитанные хорошими отцами-генералами, были во все трудные времена. Вспомним сына командующего ВДВ генерала армии Василия Филипповича Маргелова. В первых испытаниях сбрасываемой с военно-транспортного самолета БМД (боевой машине десанта) генерал армии находился на земле и смотрел в небо. А в экипаже десантируемой БМД находился его сын, офицер-десантник. А сын нынешнего командующего ВДВ генерал-полковника Шпака, лейтенант-десантник Шпак, погибший в Чечне?! Список сыновей генералов, достойных своих отцов, можно продолжать, пожалуй, столько, что никак не станет все это исключением из "правил"!)
Полк химической защиты, которым командовал подполковник Степанов, прибыл из Ленинградского военного округа в первые же недели аварии на ЧАЭС и был развернут по штатам военного времени. На 90 процентов он состоял из военнослужащих, призванных из запаса — недавних рабочих, техников и инженеров знаменитого Кировского завода. Средний возраст солдат и сержантов — тридцать пять — тридцать восемь лет. Цвет рабочего класса, золотой мужской генофонд. Кто-то из государственных деятелей, возможно, и мудро решил не посылать в зону высокой ядерной опасности девятнадцатилетних солдат... Этим солдатикам, понятное дело, надо успеть еще жениться и детей заиметь, а зрелые мужчины уже имеют семью, жен и детей... Суровый выбор! Как будто в тридцать восемь лет у мужчины все позади и не должно быть больше детей, как и здоровья! Выбрали из двух зол наименьшее? Суровый выбор.
Обычно солдат-запасников называют в армии "партизанами". За их невоенный вид, мешковатость, за их временное неопределенное положение. Видя солдат-питерцев в деле, я ни разу не вспомнил о "партизанстве". То были бойцы первой линии, ежедневно обстреливаемые радиацией, изматываемые колоссальной физической нагрузкой. Сегодня, когда Чернобыльская АЭС, к радости заокеанских политиков и менял, полностью закрыта, когда не возвращены к нормальной безопасной жизни ни города Чернобыль и Припять, ни сотни сел, — уже как-то не хочется называть астрономические цифры перелопаченного и вывезенного грунта, уложенных бетонных плит, километров асфальта, многократно "отмытых" домов-многоэтажек, и тысяч деревенских изб и дворов...
Сколько забот и дел навалилось на Степанова! Работы в Припяти и на третьем блоке станции. Под радиационным обстрелом. Его бойцы и командиры действовали по-боевому. От рубежа к рубежу. Перебежками. Укрываясь от прямого воздействия за блоками и техникой. Но "обстрел" велся отовсюду. Иной безобидный с виду осколок бетона под ногами таил в себе такое, что стрелка дозиметра зашкаливала... Работали на таких участках по секундам и минутам.
Бывало, чтобы подцепить тросом глыбу или сбросить вниз кучу радиоактивного мусора, приходилось выскакивать и укрываться по несколько раз... Было — закупленные за океаном японские роботы фирмы "Камацу", все такие механические и электронные, отлично работавшие в обычных условиях, у реактора работать отказались. Один стал, как вкопанный, на крыше реактора, другой — пощелкал клешнями, развернулся от станции и, не слушая никаких команд, направился к заводи с радиоактивной водой и утопился! Роботы не смогли, а люди сумели! Впрочем, будем точны — присланные позже роботы, сделанные инженерами-бауманцами, работали отлично. (Этих роботов-ликвидаторов шутливо называли "Федя" и "Захарка".)
Но главную гигантскую работу все же сделали люди. Того самого советского воспитания и менталитета. Случись подобное у тех же американцев — "кранты бы им были!" Так сказал мне Александр Федорович Стеняхин, у которого 26 выездов на станцию было, который как водитель вывозил радиоактивный мусор. Всякий раз делал по 3-4 ходки. Рядовой Геннадий Ильясов имел на тот день, когда мы с ним встречались, 23 выезда. Не меньше сержант Иван Хватов и командир отдельной роты старший лейтенант Александр Великин. (Ныне — председатель Северо-Западного отделения "Союза Чернобыль".)
И я снова — об Америке. Мы-то только последние годы, а они уже больше, чем два века назад, свихнулись на деньгах и бизнесе. Американец задаром и шагу не сделает. Наши люди, те, что были тогда в Чернобыле, они — совсем другие. Степанов утверждал, и не без основания, что моральные стимулы у нас преобладали над материальными.
Как-то одному бойцу вручили денежную премию, а благодарность (красочно оформленную на специальном бланке) отложили до другого раза... Пришел солдат к командиру полка. Не нужна, говорит мне, товарищ подполковник, денежная премия. Вы бы мне вместо нее грамоту дали. Ее я детям и внукам показывать буду. А деньги что — были и нет!
Сегодня, когда ЧАЭС навсегда выведена из эксплуатации, может возникнуть вопрос: может, не нужны были все наши жертвы и усилия по введению ее в безопасное состояние, попытки по оживлению десятков зараженных населенных пунктов, в которых сегодня все равно жить нормально нельзя? Нет, все не зря! Безусловно, надо было локализовать ядерную опасность, заткнуть пасть разбушевавшемуся реактору. Иначе разматывал бы он свой невидимый смертоносный шлейф над всеми территориями нашей некогда единой державы... Заключив четвертый атомный блок в саркофаг, люди на много лет устранили эту смертельную опасность. Кто видел саркофаг, тот не может не удивиться, как это было вообще возможно — техникой и руками человеческими возвести такое гигантское сооружение, аналогов которому в мировой практике не было. Он — обелиск мужеству и героизму людей.
Человечеством, пусть вынужденно, но приобретен опыт борьбы с радиационным заражением, сделаны нужные выводы.
...Сегодня в Москве я часто разговариваю с полковником запаса Александром Николаевичем Степановым и о 1986 годе аварии на ЧАЭС, и о нашем непростом времени. Как живут бывшие ликвидаторы? Трудно живут... Многих, очень многих мучают болезни — последствие перенесенных ими радиационных и физических перенагрузок. Из личного состава полка, которым командовал Степанов, 53 человека умерли... Многие сотни ликвидаторов стали инвалидами. Досадно, что подлинные герои тех отчаянных дней, такие, как капитан Александр Илюхин, тогда командир отдельной роты радиационной и химической разведки, ныне армии как бы и не нужны. Приобретший такой опыт, успешно окончивший адъюнктуру и оставленный как военный ученый в Москве, ныне подполковник Илюхин вынужден семь лет мыкаться по чужим углам и не иметь своей квартиры... Выход видит в том, чтобы увольняться из Вооруженных Сил — потому как они, эти вооруженные, ныне не в силах заботиться о своем золотом офицерском фонде, а в гражданской жизни шансы получить жилье еще есть...
Пятнадцать лет минуло со дня аварии на Чернобыльской АЭС. Давайте же, несмотря ни на что, будем помнить о людях долга, о государственных людях, которые, не жалея себя, свершили невозможное! Ведь не дай Бог, если бы авария произошла ни тогда, а сегодня... Чтобы делали мы? Вы уверены, что нашлись бы тысячи патриотов-ликвидаторов в стране, где даже от такого священного долга, как служба в армии, отказываются уклонисты и так называемые "альтернативщики"?! Александр Николаевич Степанов в этом крепко сомневается.
Может, ошибается? Может, всем людям старшего поколения свойственно говорить идущим на смену, молодым и беззаботным: "Да, были люди в наше время! Не то, что нынешнее племя..."