ЕРМОЛОВ, ГРИБОЕДОВ, ЧЕЧЕНЦЫ

Author: Дмитрий Жуков
ЕРМОЛОВ, ГРИБОЕДОВ, ЧЕЧЕНЦЫ
2(371)
Date: 9-01-2001
СейЧас Я пишу книгу о современном Иране, а также об истории его взаимоотношений в Россией. История эта уходит в глубь веков, но самые яркие страницы ее начинаются с манифеста императора Павла I о присоединении Грузии, просившейся под крыло России под угрозой уничтожения ее жестокими Каджарами, воцарившимися в Персии, что спасло грузин от полного истребления и подарило нам впоследствии кучу неприятностей, включая мерзкого и неблагодарного Шеварднадзе.
Окунувшись в историю, я невольно задумался о днях нынешних.
Покорение Кавказа было вынужденной геополитической мерой, сложным переплетением борьбы местных интересов с государственными, отстаиванием вольности и стремлением обеспечить мир и свободу передвижений в новых границах империи. Кровавые схватки продолжались многие десятилетия и, как выяснилось теперь, даже столетия не зализали старые раны.
С историей покорения Кавказа связан почти весь цвет русской классики, у которого вы очень редко найдете следы великодержавного высокомерия в отношении к местным характерам и обычаям. В их творчестве на эту тему преобладают романтическое любопытство и рыцарский восторг. К глубинным размышлениям писателей на кавказскую тему не мешало бы прислушаться и сейчас, когда пытаются резать по живому, не отмерив ни разу.
Среди первых, кто оставил нам немало строк размышлений о Кавказе и замечательных государственных замыслов, был Грибоедов, чья трагическая судьба заносила его в самые эпицентры событий. Да и при одном слове Персия в нашем сознании непременно всплывает великое имя.
На Кавказ Грибоедов попал в октябре 1818 года по дороге в Персию, куда был назначен секретарем дипломатической миссии. Там он впервые познакомился с Алексеем Петровичем Ермоловым, который обладал львиной внешностью, если судить по запоминающемуся портрету кисти Доу. "Проконсул Кавказа" всегда был дерзок не только на поле боя.
В знак протеста против немецкого засилья в армии он в свое время попросил императора Александра I зачислить его в немцы.
Или как-то раз его батареи не прибыли вовремя на позицию, оттого, что завязли в грязи, и лошади выбились из сил, а он получил замечание от всесильного начальствующего артиллерией Аракчеева в присутствии императора.
— Ваше Величество, вот так иногда репутация человека зависит от скотов, — мгновенно съязвил Ермолов.
— Однажды император попросил Ермолова высказать свое мнение о боевых качествах одного генерала.
— Застенчив, — сказал Ермолов.
После отличий в кампаниях 1812-1814 гг. он вдруг узнал из газет, что назначен главнокомандующим Отдельным Кавказским корпусом, и без оснований заподозрил в этом интригу Аракчеева, опасавшегося его влияния на императора.
Ермоловский "Журнал посольства в Персию в 1817 году" расходился в списках и вызывал восхищение современников, считавших автора человеком умным, острым и твердым. Чего стоит ходившая в армейских кругах шутка о его преемнике на Кавказе, не ладившем с грамматикой, косноязычном генерале Паскевиче, который, по словам Ермолова, писал без запятых, а говорил с запятыми. Мазарович, поверенный в делах в Персии и непосредственный начальник Грибоедова, был уже в Тифлисе. Ермолов, которому подчинялась дипломатическая миссия, отсутствовал, а когда приехал, они с поэтом сразу подружились, несмотря на большую разницу в возрасте.
"Кстати о нем, — что это за славный человек! — писал поэт чуть позже своему верному другу Степану Бегичеву. — Мало того, что умен, нынче все умны, но совершенно по-русски, на все годен, не на одни великие дела, не на одни мелочи, заметь это. Притом тьма красноречия, а не нынешнее отрывчатое, несвязное, наполеоновское риторство; его слова хоть сейчас положить на бумагу… Я его видел каждый день, по нескольку часов проводил с ним вместе.., чтобы его несколько узнать".
Грибоедов был не менее остроумен и глубок, чем знаменитый генерал, "враг трепещущих льстецов", по словам Кюхельбекера, который вместе с Рылеевым питал напрасную надежду на то, что в нужный час Ермолов станет во главе "тираноборцев".
Тогда же Грибоедов прочел в газете "Русский инвалид" сообщение о бунте какого-то татарского князя в Грузии. Оно рассмешило Грибоедова. Никаких татарских князей в Грузии нет, а если и есть, то это одно лишь звание, как граф в Германии. И он решил написать письмо редактору "Сына Отечества".
Опустим красоты слога и живость тифлисских картинок. Грибоедов упомянул, что в прошлом году генерал от инфантерии Ермолов совершил экспедицию. "Вот что было: заложена крепость на Сунже с намерением пресечь шатания чеченцев, которые часто слезают с лесистых вершин своих, чтобы хищничать в низменной Кабарде. Крепостные работы окончены успешно и беспрепятственно".
Ермолов решил прокладывать широкие просеки в лесах, что продолжалось и через тридцать лет, когда Лев Толстой написал "Рубку леса".
А крепость на Сунже была названа Грозной, чтобы стать в конце концов многострадальным городом Грозным.
Пришло время ехать в Персию. 28 января 1819 года дипломатическая миссия после приятельского завтрака оставила Тифлис. Грибоедов с иронией отмечал, что стал общим любимцем.
"Представь себе, что и Алексей Петрович, прощавшись со мною, объявил, что я повеса, однако прибавил, что со всем тем прекрасный человек… Кажется, что он меня полюбил…"
Это все из того же путевого письма к Степану Бегичеву, которое поэт начал через три дня после отъезда и писал целых две недели. Обаяние Ермолова несколько ослабло и, кроме панегирика, проявилась та грибоедовская проницательность, которая впоследствии закрепила за ним мнение, как об уме государственном, хотя нынешние дипломаты, с которыми я разговаривал, отказывают ему в дипломатической сноровке, беря, видимо, себе в пример Шеварднадзе и Козырева, гордящихся предательской уступчивостью и разором империи.
Он не только иронизировал.
"…а впрочем, в этих тризвездных особах нетрудно ошибиться; в глазах у них всякому хорошо, кто им сказками прогоняет скуку; что-то вперед будет! Есть одно обстоятельство, которое покажет, дорожит ли он людьми. Я перед тем, как садиться на лошадь, сказал ему: "Ne nooous sacrifiez pas. Excellence, si jamais vous faites la guerre a la Pperse". (Не обрекайте нас в жертву, ваше превосходительство, если когда-либо будете воевать в Персии). Он рассмеялся и сказал, что это странная мысль. Ничуть не странная! Ему дано право объявлять войну и мир заключать; вдруг ему придет в голову, что наши границы не довольно определены со стороны Персии, и пойдет их расширять по Аракс! А с нами, что тогда будет?"
Предчувствие жертвенности становилось навязчивым.
Очень скоро и граница веками будет проходить по реке Аракс. Договариваться о ней будет Грибоедов. Она и сейчас там, но не между Россией и Ираном.
Мы уже знаем, что Ермолов вернулся в Тифлис после своей экспедиции против горцев. И, видимо, не с чужих слов сообщал Грибоедов, как тот собирал и в Тифлисе горских князей, а поскольку у чеченцев таковых не было, то, скажем по-современному, и замиренных полевых командиров. Он видел, как они слушают внимательно Ермолова, слова боясь пропустить, по словам поэта, "как он пугает грубое воображение слушателей палками, виселицами, всякого рода казнями, пожарами; это на словах, а на деле тоже смиряет оружием ослушников, вешает, жжет их села — что же делать? По законам я не оправдываю иных его самовольных поступков, но вспомни, что он в Азии, — здесь ребенок хватается за нож".
Решительный Ермолов железной рукой усмирял народы Кавказа, которые то и дело восставали. Он считал, что на Востоке признают только грубую силу, и вел себя, подобно восточному деспоту — вешал в аулах главарей восставших и велел подолгу не снимать с виселиц их трупы ради устрашения остальных, брал заложников-аманатов из каждого племени.
"Я действовал зверской рожей, огромной своей фигурою, которая производила ужасное действие, и широким горлом, так что они убеждались, что не может же человек так сильно кричать, не имея справедливых и основательных причин", — вспоминал он.
Мусульманские владыки приучили горцев к тому, что власти сопутствует ритуальная пышность. Ермолов извлек урок из неверия одного горского властителя в то, что он настоящий начальник, поскольку генерал от инфантерии был лично скромен и неприхотлив. На глазах у горцев он стал вести себя так, что быстро превратился в "великодушного и великого повелителя стран между Каспийским и Черным морями", как его стали именовать в официальных бумагах другие восточные повелители.
Да и едва ли не все известные русские поэты воспевали его в звучных виршах. "Смирись, Кавказ, идет Ермолов…", "Жизнь чудная его в потомство перейдет. Делами славными она бессмертно дышит". И сам он, памятуя о суворовских и потемкинских традициях, в обращениях к солдатам, "храбрым товарищам", которых не остановят "горы неприступные, пути непроходимые", прибегал к слогу энергичному: "Скажу волю императора, и препятствие исчезнет перед вами".
И вместе с тем, горцам внушало уважение и его следование мусульманским обычаям. Не связанный православным браком, он трижды вступал во временный, "кебинный", брак с мусульманскими девушками, заключая договоры с их родителями о материальной стороне этого дела. Потом они с прижитыми дочерьми возвращались в горы и выходили замуж снова, а сыновей он забирал и помещал в кадетские корпуса, меняя их звучные мусульманские имена на не менее звучные латинские: Бахтияра на Виктора, Аллахаяра на Севера, Омара на Клавдия. Все они стали хорошими офицерами.
При Ермолове на Кавказе было спокойнее, чем при других наместниках, хотя подспудное бурление продолжалось, чтобы выплеснуться и залить весь край на десятки лет.
"Нет, не при нем здесь быть бунту", — снова пророчествует Грибоедов. Заметьте — "не при нем".
Я помнил, что Грибоедов говорил о чеченцах, но когда? Еле нашел в недатированных "Отдельных заметках". Оказалось, что он интересовался терскими и гребенскими казаками, теми самыми, о которых Лев Толстой написал повесть. Они жили здесь лет пятьсот. "В станицах старообрядцы и жены на службе у гребенцев, дети вооружены. От 15 — до 100 лет. (Видимо, носят оружие. — Д.Ж.). Из 1600 — 1400 служат", — делал для себя заметки Грибоедов. "Андреевская (станица)… Жиды, армяне, чеченцы. Там, на базаре, прежде Ермолова выводили на продажу захваченных людей, — нынче самих продавцов вешают".
Захват и продажа людей чеченцами сохранились до наших дней.
Пожалуй, заметка Грибоедова относится к 1825 году. Есть перекличка с письмом к Бегичеву из станицы Екатериноградской, в котором он писал, что его "занимает борьба горной и лесной свободы с барабанным просвещением", но "будем вешать и прощать и плюем на историю". Это уже в адрес Ермолова, который в это время был в походе против чеченцев, поднятых на выступление исступленными призывами грозного воина Бейбулата и "пророка" Махомы из аула Майюртуп. Тогда генералы Греков и Лисаневич собрали около трехсот чеченцев в Герзель-Ауле, лично вели с ними переговоры на чеченском языке (!), не приняв мер предосторожности, и фанатик зарезал их кинжалом 16 июля 1825 года. Триста чеченцев были расстреляны.
"Но действовать страхом и щедротами можно только до времени; одно строжайшее правосудие мирит покоренные народы с знаменами победителей. Посмотрим, чем кончится поход против чеченцев… Войска точно мало, хороших начальников вовсе нет", — писал Грибоедов в том же письме, считая, что с успехами в Чечне сопряжена тишина и среди других горцев. "Имя Ермолова еще ужасает; дай Бог, чтобы это очарование не разрушилось. В Чечню! В Чечню! Здесь война особенного рода: главное затруднение — в дебрях и ущельях отыскать неприятеля; отыскавши, истребить его ничего не значит".
Не значит — в смысле не стоит?
Но подрастет новое поколение и… кровная месть, освященная адатами, будет бередить его душу. Помнится, лет тридцать назад я сидел у здания в Ведено, где заседала комиссия по примирению кровников. Я знал, что почтенные старцы заставят давних врагов обменяться рукопожатием. В дверях здания показался один из кровников и что-то сказал. Все засмеялись, а мне объяснили, что именно он произнес:
— Советской власти не будет, я его все равно убью!
Это иллюстрация характера чеченцев, получивших свое прозвание среди русских от старинного, ныне не существующего аула Чечен. Сами себя они называют "нохчи". Кстати, в старину, когда они еще были малочисленны, территория их проживания ограничивалась горами Ичкерии и верховьями Аргуна, но, как было и с албанцами в Косово, достохвальная плодовитость требовала расширения жизненного пространства.
У царского правительства было несколько положительных опытов со служением чеченцев российскому государству. Достаточно вспомнить Чеченский конноиррегулярный полк, покрывший себя славой в войне с турками 1877-78 гг., "Дикую" дивизию. В наше время несколько сотен чеченцев полегли при обороне Бреста, грудь многих стариков украшена орденами. Герой Сталинграда, снайпер Ханпаша Нурадилов, уничтожил 920 гитлеровцев.
Но людям, еще не расставшимся с обычаями родового строя, тесны рамки государственности, вступающие в противоречие с местными обычаями. Все они считали в старое время себя узденями, как бы дворянами-однодворцами, и крепостное право у них было немыслимо. Характер не тот.
Волк есть волк. Недаром чеченцы сделали его своей эмблемой, символом. Сколько его не корми…
Все повторЯетсЯ, все возвращается на круги своя... Я родился в Грозном на Старых промыслах, где отец мой был главным инженером во второй половине 20-х годов, знаю всю округу не понаслышке, был свидетелем выселения чеченцев в феврале 1944 года в ауле Гехи, не принимая участия в нем. Я еще только кончал школу, и нас послали на сельхозработы (в феврале?).
Солдаты внутренних войск, оказавшиеся в Чечне под видом маневров, окружили собравшихся на праздник Советской Армии людей, отделили мужчин от женщин, которых послали по домам собирать вещи. Те хватали самое ценное, ковры и тряпки, забывая о пище, да и не знали они, что с ними будет.
Солдаты на новеньких "студебеккерах", только что прибывших своим ходом от союзников через Иран, бросали вещи в кузов, сажали туда же детей и женщин, выезжали на майдан и спрашивали:
— Который твой?
Посадив на машины и мужчин, они гнали на станцию Ермоловскую, запирали всех в товарных вагонах и не выпускали в пути недели две… Были трупы, потом ночевки под открытым небом на мерзлой земле Сибири и Казахстана… Мы же, школьники, не успевали доить коров, которые ревели от боли, а молоко из сосков хлестало вместе с кровью. Ходил слух, что чеченцы приготовили в подарок Гитлеру белого коня и за это поплатились.
Многое я мог бы порассказать из того, что видел, возвращаясь не раз к месту рождения. Помню, как ненавидели Ермолова чеченцы и через сто лет после его кончины. Я видел памятник Ермолову в центре Грозного за железной решеткой, опутанной колючей проволокой, на пятидесятом году советской власти. Пьедестал его взрывали несколько раз.
Покорение Кавказа в свое время было вызвано необходимостью защитить коммуникации — дороги в христианскую, братскую, как хотите, назовите, Грузию, от которой осталось бы мокрое место, не попросись она в Российскую империю. И в Армению, естественно, которая помнит, что это Грибоедов способствовал ее национальному возрождению, хотя и обвинял армян в лицемерии…
Империи нет. Советского Союза нет. Мерзавец Шеварднадзе (вкупе с Горбачевым), подорвав мощь страны, в России не нуждается. Какие теперь дороги, какие коммуникации! Лично мне кажется, что Чечня теперь — это никому, кроме всяких березовских, не нужный тупик. Угробленные жизни, деньги и репутация, что и требуется врагам России.
Знаменитой по качеству (едва ли не чистый бензин) грозненской нефти, в промышленном значении этого слова, уже давно нет. Нефтепроводы с чеченской плоскости можно перевести чуть севернее. Да и принадлежит ли чеченцам эта плоскость, куда на плодородные земли истребленных сунженских и терских казаков, живших тут до этого пятьсот лет, большевистская власть переселила детей гор.
Впрочем, частичное переселение на плоскость начало еще царское правительство, считая, видимо, что жизнь в горах как-то влияет на развитие воинственности в характере чеченцев, которые и поныне вехами своей истории после Кавказской войны считают разбойничьи подвиги знаменитых абреков.
Наши — камни! Наши — кручи!
Русь! Зачем воюешь ты
Вековыя высоты?
Досягнешь ли?..
Так говорил Грибоедов от имени горцев. И если он был прав тогда, то теперь тем более. Знаю, что со мной многие не согласятся, но мое мнение таково: если есть надежда на возрождение России, то выход один. Вернуть чеченцев на их исконные земли и предоставить их самим себе. Отделить их от России тройным кордоном, чтобы муха не проскочила.
Но как же быть с большой чеченской диаспорой, которая благодаря взаимовыручке, бесстрашию в криминальных схватках (еще в ссылке они брали банки в конном строю), продажности русских чиновников и превосходному знанию русского языка (хоть в этом ссылка пошла им на пользу) заняла громадное место в нашем бизнесе, банковском деле, вымогательстве и иных махинациях? А то, что устроили демократические Соединенные Штаты во время войны с Японией со своими гражданами японского происхождения. Депортацию. Причем, не в лагеря, как у американцев, а на родину. Можно, с честно нажитыми капиталами.
Я знаю и дурные, и хорошие качества чеченцев. Не современных. Помню обычай "белхи": строить человеку дом всем миром, отчего неустроенных среди чеченцев было мало. У них уважали старших по возрасту. Помню, мне не было еще и сорока, когда я вошел однажды в учительскую в Ведено. И все встали, смутив меня. Оказалось, они действительно были младше по возрасту. Помню их гостеприимство, когда, несмотря на опасливые предупреждения, скитался в горах один, верхом, желая собрать материал для книги о Кавказской войне и увидеть место, где потерпел поражение известный генерал Воронцов. В договоре на книгу мне отказали, но осталась добрая память о том, как меня выходили чеченцы в красивейшем ауле Дарго, когда, под тяжестью свалившейся с кручи лошади, у меня сломалось ребро.
Уважать надо и чувство достоинства, с которым ведут себя чеченцы, подавая пример русским, забывшим, что есть такое понятие, как гордость, не позволяющая сносить откровенные издевательства, подобно послушной скотине.
Не уверен, что, оказавшись в суверенном государстве, чеченцы поладят друг с другом. Когда в 1956 году они возвращались из ссылки, каждый торопился попасть на родину, и члены наспех сколоченного чеченского правительства брали взятки за продвижение в очереди. Люди продавали последнее, чтобы заплатить и скорей вернуться.
Возвращение чеченцев было непродуманным. В Грозном, например, чеченская семья селилась в палатке возле своего бывшего дома и требовала освободить его. Русской же семье некуда было деваться. Возникла напряженная обстановка, вылившаяся в беспорядки. По слышанной мною версии, в 1958 году на танцах в окраинном районе Алды подрались из-за девушки молодой чеченец и приехавший в отпуск русский матрос. Чеченец зарезал матроса. Русские подхватили труп и понесли его через весь город к обкому. Толпа росла по мере приближения к центру, расправляясь со случайно попадавшимися на пути чеченцами. Назревал русский бунт. Из здания обкома сбежали все коммунисты, какой бы то ни было национальности. Толпа выкинула в окна канцелярские столы, помитинговала и разошлась. Ораторов переодетые кэгэбисты засняли и потом арестовали. На том все и кончилось, если не считать, что поезда, уходившие в Москву, были размалеваны проклятиями в адрес Хрущева.
Мне не раз доводилось слышать от чеченцев жалобы на шкурничество и мздоимство собственного коммунистического начальства.
Злоупотребления чеченских предводителей в последнее время по отношению к своим у всех на слуху.
Думается, в чеченском суверенном государстве дележ власти и отсутствие врага, на которого можно обратить свой гнев, вызовет страшную междоусобную резню. Чеченский характер всегда был не сахар, а за последние десять лет жестокость приобрела чудовищные масштабы не только у чеченцев. И это явно сведет на нет расчет на региональное лидерство.
Ислам здесь ни при чем. Ваххабизм — сектантство позднее, не облагороженное ученостью и традициями, открывающее дорогу проявлениям диких инстинктов и власти заразительного примитивизма.
Дело, скорее, в адатах, потому что шариат исходит из Корана и хадисов, из Божественной справедливости, явленной Пророком.
Не ложится ли вина на все селение, если каждый знает, и женщины, и дети, что в подвалах некоторых домов томятся рабы, которых морят голодом, подвергают издевательствам и пыткам, открыто гонят палками на работу? Обычай-адат накладывает печать на уста, но излечима ли уже душа, оскверненная ложью и двойной моралью?
У меня такое впечатление, что разрушаются и сами кровнородственные отношения (тейпы) с их неписаными, но непреложными законами, с обязательной помощью бедствующим, с подчинением хьалханче — предводителю тейпа. Своеобразная вайнахская юстиция все больше подменяется мафиозной этикой, если вообще можно говорить о подобной этике. Любопытно, что общинное землепользование стало разрушаться еще в XVII веке, когда чеченцы отказались от тейповских богов (дела) и восприняли упрощенную версию суннизма как раз ко времени возникновения ваххабизма, с его отрицанием достижений мусульманской культуры и сложных религиозных традиций.
Не мешало бы вспомнить, что Шамиль был членом своеобразного мусульманского монашеского ордена, суфиев-нахшбандистов, как и великие поэты Джами и Навои, и следовал кодексу, заповеданному многими поколениями шейхов-муршидов. Кстати, во время странствий по Кавказу по воле мусульманских ученых мне разрешили посетить у аула Гимры прекрасно содержавшиеся пещеры-кельи Гази-Мухаммеда и Шамиля, двух имамов Дагестана и Чечни.
Я столкнулся с подлостью, считающейся у некоторых чеченцев и русских обычным делом, когда лет пять назад умер брат моей жены. В его квартире уже расположилась чеченка. При ней был русский участковый милиционер, показавший паспорт, где красовался штемпель ее недавней регистрации с покойным в городе Грозном. Тот в момент бракосочетания, совершенно больной, уже доживал свое в московской постели. У милиционера были рыбьи глаза и ухмылка, не обещающая ничего доброго. Басаев знал милицейские нравы, когда сказал, что может доехать с войском до Москвы — хватило бы денег.
Чего мы лезем наводить порядок куда-то, если сами калеки?
Депортация состоится, если сперва мы справимся с собственными негодяями.
А те цинично издеваются над тупостью русских людей по “ящику”. Народ безмолвствует и переключается сразу на очередное поле чудес из страны дураков. Оппозиционные газеты читают высоколобые импотенты и кухонные нытики, которые все реже отрывают филейные части от нагретых табуреток даже в большие коммунистические праздники.
Поэтому вернемся к истории, которая учит… А ничему она никого не учит!
Занимательна? На любителя…