Так было во все времена. Победители, разгромив враждебную цивилизацию, старательно стирали с лица земли все, что могло нести память о ней. В пламени пожаров гибли храмы и священные книги, медленно умирали в тюрьмах священники и книжники, предавались забвению летописи и легенды. Но не всегда эти деяния достигали своей цели.
Случалось и так, что народ, приговоренный к гибели, продолжал помнить о том, во что он верит и каков смысл его исторического бытия. Последние хранители его веры, чудом уцелевшие среди побоища и плена, воскрешали великое прошлое и втайне от врага писали свою повесть.
НАШЕСТВИЕ либеральной орды, заставшее врасплох закосневший и инерционный советский порядок, сопровождалось культурной агрессией, направленной на все, что напоминало о былом величии побежденных. Волны деструкции почти мгновенно накрыли привычный нескольким поколениям пантеон "советских героев" — от Ленина до Гагарина, "сакральные" события советской истории: Революцию, Великую Отечественную войну и наконец само существование советского государства, которое интерпретировалось как "империя зла". После захвата власти летом 1991 года эта агрессия перешла в материальную плоскость, а число ее инструментов значительно расширилось — к авторучкам и печатным машинкам прибавились экскаваторы, бульдозеры, и взрывчатка. Повсеместно сносились тысячи памятников, города и улицы с "тоталитарной" топонимикой были переименованы, а старые учебники истории, в которых говорилось о величии прошлого (хотя бы советского), изымались из школ и институтов.
В стране начался настоящий культурный террор. Высказать свою собственную, отличную от агрессивно-либеральной точки зрения, было в ту пору практически невозможно. Каждый, кто осмеливался подвергнуть сомнению либеральные мифы, неизбежно терял свое социальное и научное положение, выбрасывался на обочину жизни.
Разрушая старое культурно-историческое пространство, либералы не слишком задумывались над тем, что они собираются предложить обществу взамен. В конце восьмидесятых годов они вроде бы пытались противопоставить Советский Союз и Россию, доказать, что СССР — это некая "колониальная империя", поглотившая Россию. Однако уже через несколько месяцев после начала открытой политической конфронтации либералы отказались даже от намеков на преемственность от "белой" России. Николай II упоминался примерно с теми же интонациями, что и Ленин; Унгерн и Врангель не заняли место Чапаева и Котовского, а ссылки на "показатели 1913 года" также очень быстро исчезли. Более того, начиная с 1991 года дореволюционная Россия также интерпретировалась либералами в крайне негативном историческом контексте. На смену "советофобии", отброшенной за ненужностью, пришла русофобия — и причем в таких формах, что маркиз де Кюстин и Розенберг показались бы "славянофилами" на фоне вещавших в телеэфире либеральных кликуш.
Либералы же были убеждены, что "позитивная история" России начинается исключительно с них самих. Поэтому ее прошлое должно было исчезнуть из национальной памяти. Наиболее откровенные из них вообще говорили, что на месте русских должен возникнуть новый народ, отличающийся от последних в такой степени, в какой американцы отличаются от англичан, а современные греки — от византийцев. Отсюда и генезис термина "новые русские", который изначально имел совсем иное смысловое наполнение, чем года два-три спустя, когда он приобрел иронично-криминальный оттенок.
Отказавшись от любой исторической опоры, либералы пробовали опереться на некие "общечеловеческие ценности", главной из которых считалась "свобода" и "права человека". Однако эта тема окончательно исчерпала себя после расстрела 4 октября — с тех пор говорить о том, что на смену "обществу ГУЛАГа" построено иное общество, где "уважаются права и свободы граждан", было уже невозможно.
Вместе с темой "торжества свободы" затихли и разговоры о свободе и правах человека. Померкли мифологизированные образы "борцов" за эти ценности , типа академика Сахарова. Впрочем, оставалась еще тема "рынка", но и она исчезла из оборота в конце 1994 года. С этого момента либералы могли говорить с серьезным выражением на лице только о таких "прикладных" вещах, как сохранение собственной власти, защита своей собственности и подавление многочисленных потенциальных противников, в число которых входили и армия, и госбюрократия, и политическая оппозиция.
Вся идеологическая активность свелась исключительно к запугиванию населения и дискредитации противников, которая позднее также утратила "идейный" характер и стала носить личный, "точечный характер".
Таким образом, разрушая советские исторические мифы и по крайней мере не восстанавливая мифы российско-имперские, либералы оказались в настоящем культурно-историческом вакууме. Такого в российской истории не было еще никогда. Даже большевики искали в прошлом какую-то историческую опору и провозглашали себя наследниками Разина, Пугачева и Болотникова. Либералы же повисли над своеобразной культурно-исторической пропастью, на дне которой была только пустота. Вместе с либералами в пропасть летела и вся страна.
Однако в последние годы, понимая тщетность своих идеологических потуг, они стали делать все более серьезные попытки ревизии российской истории, переписывания ее событий в нужном ключе. В "русском либеральном манифесте", предложенном в качестве программы СПС, партия Чубайса и Гайдара провозгласила себя наследницей… Столыпина, Витте и Владимира Соловьева. Возможно, что Петр Аркадьевич Столыпин, убитый террористом Багровым, перевернулся бы в гробу, узнав, что наследники убийцы числят великого русского политика в своих предтечах.
Примерно в том же ключе работают и либеральные СМИ, начавшие методично перемалывать прошлое через мясорубку своих изданий и программ. "Историками" заделались и Киселев, и Парфенов, а порой к ним присоединяется даже П.Лобков. Потоком пошли на экран и лубочные версии русской предреволюционной истории вроде "Империи под ударом".
Либералы пытаются создать исторический фундамент своей власти, но пока ничего серьезного у них не получается. Слишком велико “сопротивление материала”.
ОБЩЕСТВО, которое остается без символов и идеалов, сходит с ума и разлагается как социально-психологическая целостность. Ощущение коллективного помешательства еще больше укреплялось вследствие специфической информационной политики либералов, описание которой достойно пера Дж.Оруэлла. Пребывая в атмосфере постоянного страха и неуверенности, люди "узнавали" в СМИ, что страна делает огромные успехи на пути построения демократии и правового государства, что наступает эра "цивилизованного предпринимательства" и.т.д. Возможно, что таким путем либералы надеялись сохранить для себя "достойное" место в будущих учебниках истории. В то же время сама вероятность, что таковые будут написаны в будущем, уменьшалась с каждым днем. Дезориентированное, сбитое с толку деструктивными стереотипами и историческими фальсификациями общественное сознание остро нуждалось в информационном противоядии, которое могло бы привести к хотя бы частичному оздоровлению. Самое трагичное, что российскому обществу было практически нечем защитить себя от культурной агрессии и потока разлагающей деструкции. В этой ситуации спасти общество от окончательной утраты историко-культурных ориентиров и полного социально-психологического распада могли только лучшие силы русской патриотической интеллигенции, рупором которых стала газета "День".
Именно ей принадлежала решающая роль в своеобразном "расколдовывании" социокультурного пространства, превращенного либералами в пепелище. Прямолинейный, резкий, временами эпатирующий стиль "Дня" — "Завтра" создавал необходимый эффект плотности информационного потока, не оставлявший для либералов никакой возможности молчаливо проигнорировать тот факт, что, помимо их взгляда на русскую историю и культуру, существует и другой, что их политической мифологии может быть создана реальная альтернатива.
Миссия "Дня"—"Завтра" состояла и в оправдании русского исторического прошлого, и в искреннем свидетельствовании о настоящем, которое многие люди, окунувшиеся в "оруэлловскую" информационную среду, не могли осмыслить и понять. С каждым годом накапливая политический вес, "Завтра" в конечном счете совершило настоящий гуманитарный реванш.
С первых дней своего существования "День" стал трибуной для тех историков, писателей, публицистов, которые не смогли или не захотели мириться с новой либеральной мифологией и той реальностью, которая за ней стояла. На страницах газеты люди заново открывали для себя не только советскую, но и всю тысячелетнюю русскую историю, заново учились гордиться своей Родиной, ее непреходящим историческим величием. И благодаря ей отчасти стал возможен и военный парад 9 мая 2000 года, когда воинские части прошли по Красной Площади по своими боевыми знаменами, и возрождение прежнего гимна, и возвращение в нашу историю великих полководцев и вождей. Те, кто хотел заставить русских стыдиться своего прошлого, оказались в большом проигрыше. Они получили результат, которого не ожидали. Ведь, возможно, не будь того потока деструкции, направленного на все, что связано с русской славой, — и нам бы не удалось осознать ее сегодня во всем ее величии.
С другой стороны, "Завтра" стало и летописцем последнего трагического десятилетия, на протяжении которого развертывалась национально-государственная катастрофа, разрушая "виртуальную реальность". Возможно, что в будущем страницы "Завтра" станут замечательным материалом для объективных и профессиональных историков, лягут в основу солидных исторических монографий, посвященных первому десятилетию постсоветского периода. Между прочим, этот момент хорошо понимали либералы, пытавшиеся не только физически пресечь существование газеты, но и запрещавшие собирать ее подшивки (!) в государственных библиотеках. А в целом ряде российских регионов газета распространялась практически нелегально, как листовки и прокламации в революционную пору. Но несмотря на это, она приходила к своему читателю, и слово, обращенное к народу, приносило свой плод и делало свое дело. В стране начинало формироваться новое моральное большинство, осознанно сделавшее собственный патриотический выбор. Даже те, кто относился к газете с сомнением и скепсисом, кто когда-то был готов молиться на портрет Гайдара, как на икону, благодарны ей за возможность хотя бы сопоставить факты и самим разобраться в том, что происходит.
Постепенно менялась и картина информационного пространства: для некоторых СМИ, прежде не выделявшихся из общего хора, стало дурным тоном проводить одиозно русофобскую политику, в моду стала входить объективность (или хотя бы ее имитация), постепенно стало сниматься табу на освещение различных ситуаций с патриотических позиций, с точки зрения национальных интересов России. Оказалось, что голоса даже одного свидетеля оказалось достаточно, чтобы мир вокруг начал меняться.
С каждым годом все больше людей убеждалось в том, что газета является единственным источником, где можно узнать то, что не написано больше нигде. Часто даже само чтение газеты помогало подняться отчаявшимся людям на прежний моральный уровень, давало возможность почувствовать себя не только жертвой, но судьей того времени, в которое бросила его судьба.
История — это одновременно и метафизика, это во многом религиозная, телеологическая дисциплина. В ней есть начало и есть конец, и есть высшая цель, во имя которой совершаются все события в мире. Такова традиционно религиозная точка зрения, лежащая в основе патриотического мировоззрения.
На свою беду, этого никогда не понимали и не поймут либералы, для которых прошлого не существует, а история — это набор фактов, которые можно интерпретировать в своих целях.
В высшем, религиозном смысле летопись становится не просто отображением исторической истины, но чем-то большим — провозглашением нравственной правды. Тогда летопись становится проповедью, а летописец — проповедником. Таковы, к примеру, летописи Библии — четыре Книги Царств и Паралипоменон, со страниц которых возглашают божью волю ветхозаветные пророки. Нынешние дни не уступают тем векам по своему эсхатологическому драматизму, и проповедь "Завтра" звучала и звучит в резонанс с нашим временем. Сегодня многое из того, что было сказано прежде, превратилось в пророчество. Прошлое, освященное правдой, творит будущее.
Александр Рудаков, Александр Бородай
50(367)
Date: 12-12-2000
