ЕСТЬ УПОЕНИЕ В БОЮ

Author: Владимир Бондаренко
ЕСТЬ УПОЕНИЕ В БОЮ
50(367)
Date: 12-12-2000
ВСЕ ЗНАЮТ знаменитую фразу Федора Михайловича Достоевского "Красота спасет мир". И множество раз солидные мужи стремились опровергнуть эту фразу.
Увы, они путали красоту с красивостью. С украшательством. Но та красота, о которой говорил Достоевский, олицетворяет гармонию и совершенство человека ли, здания, общества или государства в целом.
Есть красота героизма. Есть красота мужества. Есть красота мученичества. Как писал Афиногор: "Красота на земле не возникает сама собой, а посылается рукою и мыслию Божию".
Хаос разрушения противен красоте, он безобразен. Потому и весь ельцинский период истории — один из самых безобразных и антиэстетичных, лишенных красоты периодов истории. Но и в этом грязном, смрадном периоде мы находим островки, оазисы красоты сопротивления, красоты борьбы со злом, красоты подвига.
Разве не красив был мой однофамилец, молодой рабочий из Ростова-на-Дону, один из последних защитников Дома Советов, когда, отбросив уже ненужный автомат, он сам пошел навстречу озверевшим омоновцам, прикрывая уходящих в подземелье товарищей и крича проклятья ельцинскому режиму?
Разве не красив был отец Анатолий, священник православной церкви из Грозного, благословлявший наших солдат, прятавший у себя беженцев и казненный за это басаевцами?
Есть своя мистика в красоте горевшего Дома Советов, и эта красота запечатлена на полотнах Ильи Глазунова, в стихах Татьяны Глушковой, в романах Юрия Бондарева и Александра Проханова. Эта красота становится залогом нашей будущей русской Победы.
Признайтесь, что, кроме смелости и профессионализма, мы все восхищались еще и красотой наших десантников, совершивших почти немыслимый бросок из Боснии в Косово. Такие мгновения красоты хоть чем-то сглаживают позор самой эпохи, отбросившей Россию как минимум на три столетия назад, изувечившей красоту величественного имперского здания. Уверен, все настоящие государственники, от Петра Великого до Константина Леонтьева — эстеты, ибо проглядывали в контурах новой Державы не только экономику и национальные интересы России, но и божественное сияние красоты. Вот потому все мудрые владыки мира были или сами художниками и творцами, или истинными ценителями прекрасного. Может быть, мы еще в брежневскую эпоху с приходом к власти серого чиновничества потеряли ощущение красоты грандиозного разбега в Будущее, тогда-то и стали коваться разрушительные антиэстетичные кадры перестройки, когда деньги стали мерилом всех ценностей....
Не буду скромничать и стесняться. Я считаю создание в те гибельные годы ранней перестройки газеты "День" — актом красоты.
Это была красота вызова обуржуазившимся партократам, предавшим свою партию, красота вызова продавшейся интеллигенции, сжигавшей партбилеты перед телекамерами и ускоренно ищущей новых хозяев.
Как ни покажется это парадоксальным, но газета непримиримой оппозиции, газета радикального сопротивления "День" оставалась в те годы одним из островков государственности.
Во времена, когда министр иностранных дел Козырев заверял с трибун, что у России нет собственных национальных интересов, когда спешно и трусливо выводилась Советская Армия со своих баз в Восточной Европе, когда мы выдавали наших верных союзников заклятым врагам, газета "День" с отчаянной красотой противостояла всему этому потоку безобразия.
Это был наш стиль, четкий и ясный. Красота — это всегда стиль. Там, где нет стиля, нет и красоты.
Новые буржуа были пошлы и лишены стиля. Вот почему к нам потянулись не только все оставшиеся государственники России, тайком передавая нам абсолютно бескорыстно переписку Козырева и Бейкера, подробности переговоров Ельцина, направленных в ущерб интересам России, к нам потянулись и все ценители красоты, все лучшие национальные художники России.
Я мечтаю выпустить со временем избранное газеты "День" за 1990-96 годы, за годы расстрелов и митингов, за годы “Лефортова” и “Матросской тишины”.
Ведь это же было время тотальной клеветы в адрес нашей газеты "День"—"Завтра".
Безумный алкоголик Ельцин вопил с экрана телевидения: "Когда же закроют эту фашистскую газету!.."
Подряд пять министров печати годами занимались закрытием нашей газеты, организацией и гражданских, и уголовных дел против нас, и ничего не смогли сделать.
Слетали министры, а газета мистически выживала.
Вся мистика заключалась в том, что и в ФСБ, и в прокуратуре, и в судах, и в самом Министерстве печати, и даже в окружении Ельцина находились государственники, видящие и праведность, и красоту нашего порыва.
Еще не было никакой организованной оппозиции, ни Фронта национального спасения, создаваемого в недрах нашей газеты, ни КПРФ, печатавшей свои первые документы у нас, ни "Трудовой России", ни национал-большевиков. Убежден, именно из-под нашего крыла вспорхнули и "Лимонка", и "Дуэль", как бы сейчас они к нам ни относились.
Все смелое, все живое тянулось к нам.
И вот, несмотря на правительственный бойкот, несмотря на всю ненависть наших властителей, на литературных страницах "Дня" печатались всемирно известные мастера слова и кисти, композиторы и режиссеры, актеры и скульпторы.
Одной из задач нового геббельсовско-яковлевского руководства было отсечь газету "День" от живительной национальной культуры, объявить нас нерукопожатными, загнать в катакомбы. Объявить нашу красоту — безобразной и дурно пахнущей. Мол, посмотрите, что это за культура сопротивления? Одни бездарные виршеплеты и спившиеся бомжи...
МОЖНО СМЕЛО СКАЗАТЬ: ельцинские геббельсы провалили свою задачу. Я храню всю подшивку тех первых боевых расстрельных лет перестройки, когда нам приходилось спасаться по лесам, когда нас раз пять с шумом и криками по телевидению официально закрывали, когда мы устраивали пикеты у здания судов и у Министерства ельцинской печати, когда нас избивали у наших же квартир группы подготовленных молодчиков. Кстати, после одной такой засады прямо у дверей квартиры и получил я свой первый инфаркт.
И, несмотря на весь пропагандистский вой, газета становилась одной из самых популярных в стране, а нашими постоянными авторами становились Георгий Свиридов, Леонид Леонов, Сергей Бондарчук, Валентин Распутин, Василий Белов, Илья Глазунов, Владимир Солоухин, Борис Можаев, Юрий Бондарев. Нам первым несли в редакцию стихи Николай Тряпкин и Борис Примеров, Станислав Куняев и Юрий Кузнецов, Глеб Горбовский и Татьяна Глушкова.
В редколлегию нашей газеты входили Вячеслав Клыков и Владимир Крупин, Анатолий Ким и Дмитрий Балашов.
Такого интеллектуального центра, уверен, не было ни у одной российской газеты того времени.
Не стеснялись печататься у нас, а то и охотно сами звонили и несли свои материалы Владимир Дудинцев и Борис Покровский, Юрий Никулин и Зураб Церетели, Георгий Жженов и Татьяна Доронина, Юрий Соломин и Валерий Белякович, Николай Бурляев и Владимир Гостюхин.
Из эмиграции слали свои статьи, звонили, дискутировали Абдурахман Авторханов и Владимир Максимов, Зинаида Шаховская и Григорий Климов, Борис Спасский и митрополит Виталий.
Газета "День" как минимум лет шесть была единственным интеллектуальным эстетическим центром всей отечественной оппозиции.
Со временем ряд художников, мыслителей от нас отошли, да и расширилась в целом палитра оппозиции, но никуда не уйти от того, что все интеллектуальные концепции Сергея Кургиняна, Александра Дугина, Станислава Говорухина, Эдуарда Лимонова, Александра Невзорова, Сергея Кара-Мурзы, Александра Зиновьева отрабатывались на страницах газеты "День".
Красота мысли наших авторов завораживала даже наших откровенных врагов. Собственно, они и создали нам еще в те годы мировую рекламу, споря, опровергая, порой клевеща на нас в крупнейших западных газетах "Нью-Йорк таймс", "Монд", "Вашингтон пост". Более интересных противников у них в те годы не было.
Это был наш атакующий стиль. Стиль постоянных дискуссий, стиль "Агентства "Дня", стиль знаменитых прохановских передовых. Стиль молодого русского рока, несущего наши идеи в головы сотен тысяч своих приверженцев.
Мы не побоялись предоставить постоянную полосу "Рок — русское сопротивление" таким русским звездам, как Егор Летов, Сергей Троицкий (Паук), Константин Кинчев, Сергей Жариков.
Мы искали красоту достойного поведения людей и в бараках, и в тюрьмах.
Может быть, благодаря нам в тот момент русская национальная литература не замерла, не впала в кому.
У нас не было денег, но была красота борьбы, несмотря ни на что.
Мы воспевали красоту бесстрашия и в 1991 году, и в 1993 году, и в 1996 году, и на чеченской войне, и в латвийских фашистских тюрьмах.
Разве сегодня нельзя не восхититься красотой поднятого молодыми лимоновцами флага над башней Собора Петра в Риге?
Разве нельзя не восхититься подвигом новомученика Жени Родионова, отказавшегося снять свой крест с груди и за это обезглавленного исламскими фанатиками?
Меня скорее поражает, почему эту красоту деяния не видят другие газеты, не видят телеоператоры?
Поэтому, когда меня не раз за эти годы упрекали, что я отошел от литературы, занялся голой политикой, я не принимал упреки. Я жил в мире подлинной величавой красоты. Красоты борьбы за величавый имперский замысел. Красоты наших митингов и стотысячных демонстраций. Красоты протеста и красоты инакомыслия с обуржуазившейся либеральной литературой.
Буржуазная литература изначально лишена красоты. Не случайно такие эстеты слова, как Тимур Зульфикаров, Владимир Личутин, Анатолий Афанасьев, Александр Проханов, и сотворили сообща нашу газету.
Для меня создание газеты "День" — это ярчайший акт русского авангарда конца ХХ века, а наш художник Геннадий Животов — это блестящий преемник Маяковского и Эйзенштейна, Татлина и Моора.
ВЕСЬ НАШ ПУТЬ газеты измерялся не экономическими графиками, не политической конъюнктурой, а шагами красоты.
Может, и наши ошибки, наши заблуждения, наши эмоционально завышенные оценки несостоявшихся лидеров и связаны были с тем, что мы выверяли все не математикой, а красотой порыва, интуицией художника.
Весь наш десятилетний путь — это шаги красоты.
Красота академика Игоря Шафаревича, проходящего во весь рост под пулями в Дубоссарах во время боев за Приднестровье.
Красота Анатолия Лукьянова, не плачущего в тюрьме, а пишущего там свои лучшие стихи и передающего эти стихи нам в газету.
Красота генерала Варенникова, отказавшегося от амнистии и победившего на суде против ГКЧП.
Красота казаков Филина и Морозова, удерживающих свою баррикаду в октябрьские дни 1993 года.
Красота нашего духовника отца Дмитрия Дудко.
Красота митрополита Иоанна Санкт-Петербургского и Ладожского, держащего твердыню Православия незамутненной до самой своей смерти. Всегда буду помнить свои встречи с ним в Санкт-Петербургской духовной Академии. Его благословение нашей газеты.
Красота всех без исключения ополченцев 1993 года, защищавших от произвола Дом Советов.
Красота наших братьев-сербов, посетившего нас в редакции поэта и лидера Радована Караджича.
Красота зиновьевско-максимовского покаяния, опубликованного именно у нас в газете — "Целились в коммунизм, а попали в Россию".
Красота поступка Андрея Синявского, отвернувшегося в 1993 году от всех своих либеральных друзей и пришедшего в газету "День".
Красота борцов за русскую национальную культуру, отказавшихся и от тиражей, и от публикаций на Западе во имя сохранения живого русского слова Валентина Распутина, Владимира Личутина...
"Нас было мало на челне...", зато какой челн?
Я уверен, если в политике и в экономике, увы, мы временно проиграли своим лютым недругам, несущим на Русь запустение и нищету, отторжение древних наших территорий и подражание худшим образцам западного либерализма, то Красота все это время оставалась на нашей стороне. Те, кто не разочаровался в красоте созидания, и сегодня с нами.
Такова уж судьба у России, мы всегда — страна будущего. Это не плохо и не хорошо, это факт.
Мы не умеем жить настоящим, мы часто по-хамски ведем себя по отношению к прошлому. И зажечь нас можно только новым будущим. Новой красотой созидательного государственного замысла.
Мы можем не верить людям, но если мы вновь поверим в красоту будущего, то вновь русский человек возьмется за свое дело и вновь отдаст всего себя во исполнение замысла.
У народа нашего за это десятилетие выковыряли глаза, он ослеп, но мы возвращаем народу его зрение, дабы он смог увидеть красоту.
Наша газета никогда не мыслила категориями партий, движений или конкретных поколений, в чем нас неоднократно упрекали и враги, и друзья.
Чтобы понять красоту народного действия, надо стремиться мыслить категориями всего народа и видеть красоту всего народа.
Какой у нас сейчас народ, таким мы его и берем, не хуже, не лучше, и эстетизируем его жизнь, его дела, а главное — его мечту.
Мы видели и внимали красоте развалин советской империи, но и в этих развалинах мы видели возможность нового построения.
Может быть, мы и наши авторы — и есть новые классики, противостоящие разрушительной пессимистической идеологии шестидесятничества, их вечной ухмылке.
Наша газета и рождалась, и существует на кромке истории, на срезе еще не существующего, но возможного.
Вот потому так много проектов и, может быть, так много ошибок, мы — художники предвидения, а это всегда дело рискованное.
Мы старались видеть прекрасное, видеть красоту решений у многих лидеров, которые или нас предавали, или оказались слабы.
Но так всегда и бывает. Из крови и слез прошлого возникают контуры нового русского Рая.
Внизу еще живет эстетика распада, а вверху уже всем видна красота митрополита Иоанна и ангелы указывают путь.
Вот почему мы все время расширяли круг своих авторов. Объединяя красно-белые и национальные, и социальные идеалы.
Красота творения вырастает из фрагментов былого, настоящего и будущего.
Красота замысла должна объединять людей. И потому даже в нынешнее время человеческого отчуждения, когда бесы индивидуализма вселились уже и в наш патриотический мир, и уже Василий Белов и Игорь Шафаревич выходят из редколлегии "Нашего современника", Союз писателей воюет с "Литературной Россией", происходят какие-то перемены в еще одной то ли международной, то ли внутрироссийской писательской организации МСПС, и везде уважаемые люди, везде известные русские художники слова Сергей Михалков, Юрий Бондарев, Василий Белов, Станислав Куняев, пожалуй, единственно наша газета "Завтра" стремится склеить фрагменты русской мечты, русского Рая, находит место для всех патриотов России, для всех национальных художников России.
Это одна огромная поэма "Завтра".
Это и наша молитва, и наша проповедь, и наше признание в любви к миру и человеку.
Нас любил наш читатель за нашу красоту помысла, даже если сам помысел не сбывался.
Нас любил наш читатель, ибо мы придавали его борьбе высшую красоту звучания.
"Есть упоение в бою..."
Кто его испытал, никогда не забудет!