ДОРОГА НА ГОРАГОРСК

Author: Владислав Шурыгин, Василий Александров
ДОРОГА НА ГОРАГОРСК
45(310)
Date: 9-11-99
ГРАНИЦУ С ЧЕЧНЕЙ "нитка" — позывной колонны, прошла в десять утра. За спиной остался бетонно-земляной форт пограничного КПП. Целый гектар перерытой траншеями, вспучившейся пузырями блиндажей, утыканной крепостного масштаба башнями и буквально оплетенной "колючкой" земли. От него дорога потянулась через мертвое заброшенное поле к Чечне. Посреди пути "бэтээры" резко сбросили скорость и грациозно перевалили через рытвину взорванного когда-то мостка. Наконец показался "ичкерийский" пост. Даже по нему было видно, кто победил в прошлой войне. Несколько свежих окопов, выкопанных не то в последние перед войной дни масхадовскими "погранцами", не то уже нашими омоновцами, развернувшими здесь свой блокпост. Зато над дорогой возвышалось мощное трехэтажное недостроенное здание из дорогого красного облицовочного кирпича. Ичкерийская таможня — наглядный символ победившей ичкерийской независимости. Теперь над ним развевался красный советский стяг, и коренастый, медвежьего вида омоновец, раздетый по пояс, фыркая, умывался под рукомойником во дворе.
…Три года назад очень многим в России хотелось верить, что "страшная" и "непонятная" чеченская война наконец-то закончилась. Что с уходом наших войск воцарятся мир и согласие. Так тогда казалось. Русских в этом убедили Гусинский и Березовский, Лебедь и Черномырдин, Рыбкин и Ковалев. Но это была ложь! И весь ее ужас заключался в том, что после ухода русских войск война не закончилась. Чечня не отпустила Россию. Все оказалось не так, как обещал хрипатый, как несмазанная телега, Лебедь, шелестяще-шелушащийся Рыбкин, ярый, как цадик на похоронах, Березовский. Война не отпустила Россию и чумной старухой потянулась вслед за ушедшими войсковыми колоннами в Россию.
Война продолжилась. Но уже у нас, в России. Сначала в огне оказалась граница. Каждый день сводки приносили сообщения о новых и новых вылазках боевиков, о новых и новых жертвах. Угонах скота, машин, грабежах, воровстве людей, убийствах, обстрелах. Это было каждый день. Ставрополье, Дагестан, Осетия — стали с тех пор зонами боевых действий. Но нас убеждали, что это все ерунда, обычные трудности "послевоенного" периода. Потом война пришла в Москву, в Смоленск и в Питер. На наших улицах загрохотали взрывы и очереди. Это боевики приехали брать с России контрибуцию. Прямо из московских квартир увозить в чеченские "зинданы" рабов и заложников. Но спирохетоподобный Березовский юрко объяснял, что это все оттого, что мы не умеем договариваться с горцами, что не даем Чечне денег на восстановление. А потом боевики сами пришли в Россию. Пятитысячный корпус Басаева — Хаттаба вознамерился провести поголовную "ваххабизацию" Дагестана. Потом они стали убивать нас сотнями, взрывая спящими в собственных домах. И тогда Россия поднялась с колен…
Колонна неторопливо прошла мимо КПП и, набирая скорость, помчалась по шоссе. Сидевший в командирском люке старший лейтенант сделал знак рукой — и со всех сторон резко залязгали затворы. Бойцы привели оружие в боевое положение. Ожила башня. Мягко развернулась в сторону леса и "уткнулась" в него раструбами пулеметов…
"Бэтээр" для спецназовца — это что эсминец для моряка. Легкий, быстрый, он в умелых руках, даже со своими двумя пулеметами, становится грозным оружием. При кажущемся хаосе на броне царит жесткий и строгий порядок. Каждый боец имеет свой сектор обстрела, на каждом направлении задействован весь арсенал оружия. Уязвимую корму прикрывает сидящий в центре пэкаэмщик, иногда на месте ПКМа ставят даже АГС. Бойцы по бортам прикрывают фланги. Командир и замкомвзвода держат переднюю полусферу. Башня работает по всем секторам, выбирая самые опасные и труднодоступные цели. Мощь КПВТ такова, что даже на расстоянии в километр он прошивает, как картон, кирпичную кладку дома. Кроме этого, на броне рассредоточен еще целый арсенал. "Мухи", "Шмели", "Осы", дымовые шашки. У всех "спецов" гранаты, у каждого второго подствольники. В любую секунду "бэтээр" готов ощетиниться стеной огня, смести, выжечь врага. А если придется трудно, то, прячась за дымовой завесой, огрызаясь свинцом, он, прикрыв своим бортом десант, доведет его до спасительного укрытия и сам станет "дзотом".
Армейцы любят "бэтээры". Живучие, устойчивые на подрыв и гранатометный выстрел, вездеходы "бэтээры" стали настоящими русскими "фрегатами" войны.
…ЗАМЕЛЬКАЛИ ДОМА и заборы какого-то поселка. На перекрестке у блокпоста топталась группа стариков в "почетных" папахах, что-то объясняя высокому офицеру в сером "ночном" камуфляже. Жались к обочинам, пропуская колонну, местные машины. Чечня! Снова Чечня.
Всего три года назад казалось, что уже никогда у России не хватит сил и мужества вновь вернуться сюда. Вновь пройти теми же путями. Вновь окапываться на тех же перевалах и вершинах. Но вот мы снова идем на Горагорск. И видения той, предыдущей, дороги встают перед глазами.
…Посадка. Она, как погружение на дно какого-то древнего, языческого ада, где нет прошлого и будущего, нет верха и низа, нет света и пейзажа. Нет даже библейской геенны огненной, а лишь один бесконечный, липкий, сырой и пронизывающий до холода под сердцем туман, в котором ты теряешься безвозвратно и безвестно, который, как кислота, растворяет чувства и ощущения, притупляет сознание и лишает надежды. Из которого, кажется, уже никогда не вырваться.
И когда уже на глиссаде борт, наконец, вынырнул из облачности над верхушками приаэродромной лесопосадки, стало почему-то легче. Все вернулось на круги своя. Мы были здесь, на пороге кавказского ада. И чистилищем перед ним стелился под плоскостями Моздок.
В декабре 1994 года вокруг аэродрома войск было столько, что яблоку было негде упасть. Пехота, танкисты, артиллерия, связь, авиация. Все было перемешено в странную, дикую взвесь. По краям аэродрома — бесчисленные стрелковые взвода, чертыхаясь и утопая в осклизлом черноземе, разворачивались в уставные цепи, бежали падали, окапывались, едва не оказываясь под гусеницами танкистов, которые здесь же пытались наверстать за три дня то, что не делалось годами. То тут, то там оглушительно рвались, взметая к низкому дождливому небу, фонтаны грязи, разрывы — это "учились" саперы. В единственном на всю группировку тире для стрельбы из пистолета пытались пристреливать пулеметы "бэтээров". И над всем этой какофонией витал дух какой-то обреченности, нервозности и суеты. Никто не знал, что его ждет, никто не был готов к надвигавшемуся часу "икс".
В ОДИН ИЗ ДНЕЙ,помнится, пригласил к себе начальник разведки ВДВ Павел Яковлевич Поповских. В кабинете находились еще два десантника. Молодые крепкие ребята. Вообще, в те дни создалось ощущение, что единственной по-настоящему боеготовой частью русской армии был полк спецназа ВДВ, который создал и сформировал Павел Поповских. Так оно потом и оказалось. Именно Павел Поповских и его бойцы смогли в новогоднюю ночь 1995 года пробиться к генералу Рохлину и переломить ход боев в Грозном. Просьба его была лаконична — переодевшись в "гражданское", проехать по трассе Моздок — Горагорск и снять на видео развилки дорог и возможные укрепления дудаевцев. Снимать должны были его разведчики, сидевшие рядом. Мы же должны были осуществлять прикрытие группы "под журналистов". Нам дали старую "Ниву" с московскими номерами и рано утром мы отправились в путь. Долго взбирались по горному серпантину. Резина у нас оказалась практически "лысой", и мы то и дело буксовали на заснеженной горной дороге. Наконец перевалили через хребет и выскочили на равнину. На большем перекрестке-круге остановились первый раз. Изображая журналистов, "проинтервьюировали" ингушский милицейский пост на фоне развязки и здания КПП. Ингуши дружно утверждали, что не оставят в беде своих "чеченских братьев", и если что, добровольцами уйдут к ним воевать против России. Они именно так и сказали, себя, видимо, уже не считая ее гражданами. Потом, почему-то проникнувшись к нам симпатией, они повезли нас к "чеченским братьям" в Горагорск, "настоящим боевикам", как они объяснили, чтобы те тоже "дали интервью". Упускать такой шанс было нельзя. И, несмотря на то, что корреспондентское удостоверение было только у одного из нас, а "гражданка" спутников состояла из военных бушлатов без погон да спортивных штанов, мы поехали.
Потом мы почти до сумерек болтали с наряженными в какую-то полувоенную форму "чечами", оборудовавшими укрепления на въезде в Горагорск. Снимали их на фоне замаскированной под деревьями пушки, у загнанного в дом "бэтээра", над линией глубоких траншей, входа в блиндажи. Война еще не началась. Было интересно разглядывать боевиков, выслушивать их мудрствования. И постоянно ловить себя на мысли, что не ощущаешь ненависти к ним, злобы или презрения. Скорее, грусть и сожаление. Грусть оттого, что этих, в общем-то, обычных мужиков, говорящих с нами на одном языке, учившихся в тех же школах, что и мы, смотревших одни и те же фильмы, мечтавших, наверное, об одном и том же, вдруг так жестоко и страшно оторвали от нас, оболванили простыми и очень убогими даже не идеями, нет! — просто лозунгами, посулами. Сбили в их душах крышки с горловин, в которых таились самые примитивные и реликтовые чувства. И что слепоту эту уже не излечить лекциями или спорами. А значит, очень скоро мы будем смотреть друг на друга в прорези прицелов, уже не сожалея ни о чем, без жалости, без сомнений…
…Кажется, это была единственная видеозапись маршрута, по которому должны были через полтора суток двинуться войска. На других маршрутах не было даже этого.
ВСЕ ЭТИ ГОДЫ нет-нет, да возвращаешься мыслями к той далекой поездке, к тем разговорам. И путь на Горагорск стал чем-то мистическим, как сошествие в закипающий огнем ад. С горечью знания о грядущих муках и невозможностью их остановить, отвести…
И вот теперь колонна все выше забиралась на хребет, подтягиваясь к Горагорску. По окраинам Горагорска еще перестреливались снайпера, в недалеких кошарах отлеживались, прячась от огня, боевики, но уже поступила задача завести в Горагорск сводный отряд ОМОНа.
Сегодня мы шли другим маршрутом. Обходя, оставляя Ингушетию справа. И с любопытством вертели головами по сторонам. Вообще, практически с первого часа пребывания в Моздоке в глаза бросилось столь явное отличие этой войны от той, что это поначалу даже смущало своей "невозможностью". Моздок работал, как единый мощный механизм. Куда делись столь знакомые по прошлой войне беспорядок и хаос? Каждая часть, каждый батальон, каждая станция были встроены в жесткую боевую конструкцию войсковой операции. Вся территория четко поделена на зоны ответственности тех или иных силовых структур. Отлажена пропускная система, эффективно действует комендантская служба.
Порядок чувствуется и по мере приближения к войне. Если раньше блокпосты и КПП стояли только на пересечениях крупных магистралей, оставляя без прикрытия иногда десятки километров дорог, то теперь практически на каждой господствующей высоте, на любом перекрестке окапались взвод или рота. Во всем чувствуются единый план, единое командование.
Если в ходе прошлой войны наши части заходили в аулы и станицы только для "зачистки" и проверки паспортного режима, фактически отдавая их на все остальное время все тем же затаившимся здесь боевикам, то теперь в каждый населенный пункт решено ввести и разместить российский гарнизон, который должен стать силовой опорой военного коменданта и возрождающегося местного МВД. Это правильное и точное решение, выбивающее почву из-под ног боевиков…
Наша колонна состояла из пятнадцати грузовиков, в кузовах которых на мешках и ящиках сидели бойцы ОМОНов двух северных городов. Для ее проводки и прикрытия было выделено два "бэтээра" спецназа "Русь". На втором, замыкающем, мы и двигались.
Если в предгорьях было просто промозгло, то уже в самом начале подъема пошел мелкий, нудный дождь, который то растворял туман, и тогда из него проявлялись недалекие склоны, то сам таял в тумане, и все вокруг тонуло в сырой хмари.
Нет ничего в этом мире тоскливее и безрадостнее осени в северных предгорьях Кавказа...
По пути то и дело попадались брошенные коровы, которые бесцельно и сиротливо бродили по горным склонам. Несколько раз мы объезжали искореженные, сгоревшие остовы машин. В некоторых угадывались "джипы", но чаще всего грузовики. Это поработала наша авиация. Попадались и окопы, развернутые фасом в сторону России, некоторые были полузасыпаны и густо изъедены воронками — места недавних боев. Наконец колонна вынырнула из тумана и забралась на вершину. Здесь было неожиданно людно. На склоне слева стволами в долину развернулась батарея "дэ тридцатых". За дорогой бугрились палатки еще какого-то, судя по форме, ОМОНа. Сновали туда-сюда грузовики. Дымились полевые кухни.
КОЛОННА ВСТАЛА. На лобовом листе передового "бэтээра" отцы-командиры развернули карту, "привязываясь" к местности. Нашли точку стояния. Начали что-то обсуждать, то тыкая в карту, то указывая куда-то за гребень горы. Пользуясь паузой, "народ" на броне осторожно "в кулак" закурил, согреваясь после пронизывающего, сырого ветра, трепавшего нас всю дорогу. Кто-то торопливо побежал к обочине… Наконец что-то решив, старший дал команду "По машинам!" И колонна вновь тронулась с места. Перевалила вершину и почти сразу втянулась на мощеные камнем улицы Горагорска. О недавних упорных боях почти ничего не напоминало. Большинство домов не только вполне спокойно стояло под крышами, но даже стекла в них не были разбиты. Во многих дворах бродили куры. Лишь далеко внизу по склону на самой окраине курился дымом не то склад, не то коровник. Да километрах в пяти дымно чадила подожженная скважина. Смотришь по сторонам и не узнаешь ничего вокруг. До этих улиц в прошлый раз так и не удалось добраться.
Предстояло выбрать базу для ОМОНа. Неожиданно где-то недалеко "кашлянул" разрыв, за ним другой, третий. Судя по звуку — работала артиллерия. Бойцы на броне встрепенулись и обеспокоенно осмотрелись по сторонам. Война была где-то рядом.
Наконец подобрали подходящее для базы место — и колонна втянулась во двор стоявшей особняком почти на самой вершине поселка не то конторы, не то администрации. Здание укрывал невысокий, но мощный каменный забор. Несколько бойцов тут же заняли позиции по периметру ограды. Пулеметный расчет полез на крышу. После этого начали разгружаться. Грузные, мощные омоновцы тяжело спрыгивали на землю, звеня оружием и снаряжением. Распахивали борта грузовиков. Вытаскивали из кузовов тюки, мешки, ящики, кровати, термоса и еще множество всякого военного скарба. И по тому, как сосредоточенно, споро работали они, чувствовалось, что для этого ОМОНа такая командировка тоже далеко не первая. Понять это можно было и потому, как продуман, отобран был груз. Ничего бесполезного, ненужного. Все по делу, все к месту.
Между работающими крутилась крепкая немецкая овчарка, разминая затекшие от долгого сидения в кузове лапы. Ей то и дело перепадали кусочки пайковых галет и пластинки печенья. Связисты раскручивали мотки антенн, растягивали их, закрепляли. Разведчики на "бэтээрах" спокойно и чуть ревниво наблюдали за работой омоновцев. Задачи по сопровождению выполнялись почти каждый день. И обеспечив безопасность ОМОНа в пути, теперь надо было засветло вернуться с колонной пустых грузовиков на базу. А это во многом зависело от расторопности омоновцев. Но и торопить их никто не пытался. Спецназовцы слишком хорошо понимали, что чувствуют сейчас эти русские мужики за две с половиной тысячи километров от родного Севера. Как тревожна будет для них эта первая ночь, как чужда и не обжита база, как враждебна ночь. Потом, когда наладятся жизнь и служба, база станет родным домом, а поселок и его окрестности будут изучены лучше, чем домашние антресоли, их настроение будет другим. Но сегодня самая трудная ночь. И потому никто никого не торопил.
Неожиданно на командира нашей группы по рации вышел старший. Пока ОМОН не окончил разгрузку, необходимо было с командиром ОМОНа выдвинуться на передний край для рекогносцировки и знакомства с обстановкой на месте. Все быстро попрыгали на броню — и "бэтээр" сорвался с места. Через пару улиц дорога стремительно пошла под уклон. Домов стало меньше. И, наконец, мы выскочили на окраину Горагорска. Точнее, его верхней части. У подошвы горы раскинулся нижний поселок, и глаза мгновенно выхватили из ландшафта знакомые зубцы многоэтажек при въезде. Они! Там, недалеко от них, ровно пять лет тому назад одному из насприходилось стоять с двумя разведчиками и, слушая разглагольствования боевиков, гадать о том, как сложатся их судьбы через месяц, через год? Как сложатся наши судьбы? Какой будет эта война? Что принесет она России? И, всматриваясь тогда в затягиваемые туманом вершины, хотелось понять, кто смотрит сейчас оттуда и что он видит? Сегодня с этой вершины на себя самих смотрели мы сами. Смотрели спустя четыре года. Круг замкнулся. И уже неся на плечах груз знания того, что ждет стоящих внизу в окружении боевиков разведчиков, как можешь, пытаешься передать им всю свою тревогу и боль за то, что было и еще будет.
Круг замкнулся…
По рации передали, что разгрузка окончена и ОМОН "заземлился". Надо было спешить домой. Стремительно наползали ранние осенние сумерки, стряхивая, сбрасывая наваждение и оцепенение прошедших минут. Взревел движок "брони". Машина покатилась по склону вверх. На вершине еще раз — взгляд назад. Пронзительное ощущение прикосновения к чему-то невыразимому исчезло, прошло. Ждать здесь знака или знамения не имело никакого смысла. Третьей дороги на Горагорск нет…
Москва — Моздок — Горагорск — Москва