“СОВЕТСКИЙ СМЫСЛ”

Author: Сергей Кара-Мурза
“СОВЕТСКИЙ СМЫСЛ”
52(265)
Date: 28-12-98
КОНЧАЕТСЯ ГОД НОВОГО ПЕРЕЛОМА нашей жизни. Пожалуй, важнее 1993 года. Тогда мы лишились последней оболочки государства России — но еще была жива раненая страна. Ее телом и кровью мы еще и питались пять лет, догуливали в похмелье.
Сегодня всеми овладело тяжелое предчувствие: все, проели последнее. Но воли признать это нет. Жадно хватаем любые политические зрелища, боимся, что завтра НТВ не приготовит нам новой порции бодрящего скандала, чтобы отвлечь от мыслей. Оставит нас один на один с нашей ответственностью перед детьми и внуками. Это было бы невыносимо!
Но не надо бояться — Гусинский и Швыдкой не злонамеренны, их персонал усерден. И завтра, и послезавтра мы получим нашу дозу. Так что совесть наша болит тупо, как дырка от вырванного зуба под анестезией.
Нас дрессируют умело — иногда даже злят, чтобы проверить: укусим руку хозяина или не укусим? Тихонько рычим, но не кусаем, кусок с руки берем. Хозяин за рычание не сердится, оно ему даже нужно, такая у нас служба. Зверь, который ест, но молчит — подозрителен.
Я пишу для тех, кто молчит. Кто осознал, что живет в зоне оккупации — пусть и странной, как странной была и война, осознал — и уклоняется от предписанных манифестаций, которые в назначенный день приходят к комендатуре и плюют в отведенное для этого место.
В 1993 г. люди ценой своей крови удержали важный рубеж, ввели режим в уговоренные рамки и замедлили темп разрушения России. Это много, ни одна капля крови не пропала даром. Но это не отвратило гибель.
В целом дубина нашего сопротивления оказалась трухлявой, а меч — картонным. Когда подменили меч у наших богатырей — сегодня и сказать трудно. Есть герои, что зовут встать на врага, везущего нам сухое молоко, с этими картонными мечами.
Я пишу не для героев, а для тех, кто выращивает ростки надежды. На плохой земле, среди сорняков, поливая украдкой...
Никакая оккупация не вечна, если врагу не удается нащупать и перерезать тайную жилу народа, так что народ исчезает, становится человеческой пылью. Уже тридцать лет идет лихорадочный поиск этой жилы, нас уже искромсали скальпели исследователей. Мы сами, понемногу понимая себя, начинаем защищать и растить наше сокровище. Вопрос: успеет ли скальпель нащупать его раньше, чем мы окрепнем?
Я думаю, что мы окрепнем раньше. Но сколько миллионов обречет на гибель наша медлительность! Сейчас в метро появился новый тип русских старух. Они впервые вышли просить подаяние и не могут заставить себя протянуть руку. Они просто мечутся среди публики и тихо, еле слышно, говорят: “Мне на хлеб надо”. Эти умрут быстро, уже нынешней зимой. Публика, не видя протянутой руки и стараясь не слышать их шепот, ничего им не подает.
Да и нет у публики уже денег, не прокормить ей лишний рот. Исчезли из метро даже стайки худых, испитых мальчишек. Тех, кто, заработав на перекрестках денег протиранием стекол в иномарках, по вечерам пробегали по вестибюлям и эскалаторам, выдавая каждому нищему старику по десять рублей.
Что же значит для нас “окрепнуть”? Это — соединить метание наших бессвязных, взаимоуничтожающихся мыслей хоть в слабый поток — в мнение народное. Молекулы воздуха всегда в движении. Но это броуновское, беспорядочное движение. Если бы хоть часть молекул вдруг двинулась в одном направлении, возник бы ветер, сметающий горы.
Думаю, что сегодня, пока не совсем еще разрушили нашу память, у нас есть одна основа, на которой мы можем, как на верстаке, разложить в порядке мысли. Это — восстановить в холодном сознании образ того жизнеустройства, на котором еще недавно стояла наша независимая страна и во многом еще наше государство.
Я говорю о том, что выражалось затертыми и почти чужими словами “советский строй”. Половина народа еще помнит, какая это роскошь — жить в своей, независимой стране. Даже не то чтобы помнит, а нутром испытывает это почти животное счастье.
Верстак, на котором можно упорядочить эти мысли, — почти дыба. Честный разговор мучителен для всех. За ним кровь и на ранах, и на руках, за ним вина и излишней жестокости, и излишней любви. И главное — вина непонимания и умственной лени. Из-за этой лени умирают наши старики без хлеба, не надо сваливать на чмокающих насекомых. Они всегда заводятся в немытой голове.
Разговор мучительный, потому что надо хоть на время отложить в сторону любимые мифы. И те, что вливает нам в ухо патриот Солженицын, и те, что вливает в другое ухо рабочий коммунист Анпилов. Трудно и то, что мифы надо отложить в сторону, как негодный инструмент, а не отбросить с чувством, в ярости. Ибо от этой ярости в тебе возникает какой-то симметричный миф, и о холодном сознании речи уже нет. “Ах, Солженицын все врет и врет, что Сталин расстрелял 63 миллиона человек? Так вот вам — Сталин невинных не расстреливал, а виновных расстрелял мало! Мало! Мало!” — и глаза уже застланы.
Вообще, нам уже непозволительна роскошь иметь какие-то чувства по отношению к Чубайсу, Лобкову или А.Н.Яковлеву. Надо считать их операторами.
Можно на миг возненавидеть “шмайсер” или “мессершмит”, или перекладину с веревкой. Но потом надо прятать ненависть в карман и работать.
Я ВСПОМИНАЮ ВРЕМЕНА, когда за горбачевской критикой советского строя все более явно стала проглядывать животная, необъяснимая ненависть к нему и к людям, в которых он воплотился. Сейчас ее немного приглушили, припрятали, но надо о ней вспомнить и постараться ее понять. Это ненависть не идеологическая и не социальная, она сродни расовой и религиозной. Та страсть, с какой громили наше жизнеустройство, уничтожали пионерлагеря и детсады, удушали науку и школу — не объяснить корыстью или приверженностью к ценностям демократии.
Причина в том, что советский проект, взятый в его главных чертах, был отчаянной и мощной попыткой продолжить цивилизационный путь России в новых, резко усложнившихся для нее условиях ХХ века. Главная задача нынешних реформаторов России и их покровителей — сломать именно цивилизационный путь России, а вовсе не такие его вторичные проявления, как социальный строй или идеологию. Поэтому до сих пор такие большие силы направляются на то, чтобы опорочить советский проект — а иначе его просто оставили бы в покое, как перевернутую страницу истории, это было бы проще и даже выгодно. Нет, — разрушение образа советского строя именно в его главных чертах абсолютно необходимо для полной победы над Россией. Гусинские будут не просто терпеть, но и даже слегка финансировать любую оппозицию — если только она при этом будет отвлекать людей от понимания сути советского строя. Потому что, не поняв ее, а тем более — возненавидев, мы так и будем ходить по кругу, как ослепшие, заеденные оводами лошади — пока не утонем в болоте.
Конечно, искренних ненавистников советского строя немного. Опаснее непонимание. Трудно поверить, но многие активные его губители просто не понимали, что делают. Расскажу о случае, который меня взволновал — даже после всего того, что мы повидали за десять лет.
Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) устроила в Минске большой семинар о демократии и рынке. Съехались западные эксперты, прочитали свои лекции по замусоленным антисоветским конспектам: “Тоталитаризм! Очереди!”. Но была в этом семинаре и большая польза. Западный комфорт, английская речь, бесплатный кофе в прихожей — все это так согрело душу белорусских демократов, что они потеряли всякую сдержанность и заговорили, как дети, — что на уме, то и на языке. Очень интересно было послушать. Нам в России это пока недоступно, потому что наши демократы еще не потеряли нахальства и искренне говорить неспособны. Чтобы понять наших демократов, очень полезно послушать их собратьев в Белоруссии, которым слегка уже щелкнули по носу.
ОБСЕ пригласила из РФ докладчика по первому вопросу: “Советская система: теория и реальность”. Если бы приехал Бунич или Боровой, то все бы прошло как по маслу. Но в Думе у нас не только буничи — и вот послали меня. Я не политик, сделал доклад чисто научный. За советскую власть я никого не агитировал, но “теорию и реальность” изложил наглядно, так что возразить было трудно. Приехавшая из Женевы как оппонент по моему докладу почетный советолог Юдит Шапиро пыталась, правда, напомнить, что в СССР простому человеку нельзя было купить в аптеке лекарства, но даже самые крутые демократы посмотрели на нее с жалостью.
Я упрощенно и кратко объяснил, что советский строй, корнями уходящий в культуру России, по своему типу относится к общинным цивилизациям (в отличие от рыночной цивилизации Запада). Этим и были обусловлены главные черты социального порядка, странные или даже неправильные для глаза и марксиста, и либерала. Сломать советскую цивилизацию — оказалась кишка тонка, но изуродовать сумели. Разрушили много, а реформы так и не идут, вот у нас и катастрофа. Там, где сумели немного утихомирить фанатиков “рынка” и вернулись к здравому смыслу, как в Белоруссии, дело помаленьку выправляется.
За этот доклад я получил самую большую похвалу, какую только получал в жизни. И от кого! От Станислава Шушкевича, героя Беловежской пущи. Он сказал, что если бы прослушал такой доклад десять лет назад, то он не сделал бы того, что сделал после 1989 года. Он не знал, что СССР относится к цивилизациям общинного типа.
Похвала похвалой, но ведь признание, согласитесь, страшное. Принять на себя бремя власти, угробить страну, а потом признаться: да я о ней ничего и не знал. Ведь так же и Горбачев: “Ах, мы не знаем общества, в котором живем”. Не знаешь — почитай книги, поговори со знающими людьми, но не лезь своими лапами “перестраивать” общество, которого не знаешь. Хотя Горбачев, скорее всего, после 1988 г. уже понимал, что делает. Про Шушкевича не знаю, его текстов я не изучал.
После такого откровения Шушкевича другие лидеры белорусской оппозиции (бывшие председатель Верховного Совета Шарецкий и управляющий Центробанком Богданкевич и др.) начали выдвигать обвинения “по-крупному”, говорить самое, на их взгляд, главное. Поскольку я как докладчик после каждого цикла выступлений имел слово для ответа (тут я снимаю шляпу перед западными порядками), получился редкостный диалог. И хотя я спорил с верхушкой демократов, их мышление распространено в массе наших граждан, пусть и в более мягкой форме. В этом — главная наша проблема, потому-то наши мечи картонные.
Вот мои главные впечатления от того разговора.
ПОХОЖЕ, МНОГИЕ ВПРЯМЬ настолько уверовали в догмы (политэкономии, монетаризма и черт знает чего еще), что рассуждать в понятиях здравого смысла просто не в состоянии.
“Да при советском строе люди были сыты и в безопасности, но это надо было поломать, потому что хозяйство было нерентабельным!”
Что за чушь! При чем здесь рентабельность, если хозяйство было нерыночным и его цель — не прибыль, а чтобы все были сыты? Ведь только что в докладе я оговорил: разговор будет иметь смысл, если мы на время отложим понятия рыночной экономики и будем говорить лишь об “абсолютных” показателях жизнеустройства, например, “человек сыт” или “человек голоден”. Зачем же к нерыночному хозяйству прилагать мерку, которая имеет смысл только для рыночного? Бесполезно, как об стенку горох.
“Советскую систему надо было менять, потому что низка была экономическая эффективность”.
Это — из той же оперы. Само понятие “эффективность” придумали недавно и лишь в одной культуре — на Западе. А до этого тысячи лет люди вели хозяйство и следовали простым, житейским меркам. Но, допустим, демократы испытывают к этой “эффективности” непонятное почтение. Как, спрашиваю, вы определили, что советское хозяйство было неэффективным?
Почему финский фермер, которого нам ставят в пример, — эффективный, а колхозник — нет? Ведь колхозник на 1000 га имел в 10 раз меньше тракторов, чем финские фермеры, и давал всю последнюю советскую пятилетку пшеницу с себестоимостью 92-95 руб. за тонну. А у финского фермера — 482 доллара за тонну. Объясните, говорю, почему же производить один и тот же продукт вдесятеро дороже — это эффективно? Пока вы это не объясните, дальше идти бесполезно. Молчат. Ну хоть бы что-нибудь ответили. И ведь видно, что вопрос их мучает, но они даже осознать его не могут.
Я еще пример привел. Как-то за границей пришлось мне купить тюбик глазной мази из тетрациклина — точно такой же, каким пользовался дома. Но дома, в СССР, он стоил 9 коп., а на Западе — 4 доллара. Это меня так удивило, что я одно время таскал оба тюбика и иногда показывал их на лекциях. Но белорусы и так помнили, что сколько стоило. Вот, говорю, объясните, почему производить такую мазь по 9 коп. — неэффективно, а по 4 доллара — эффективно? Тут, по-моему, все поставлено с ног на голову. Молчат.
Только мадам Шапиро объяснила, что такой тюбик в СССР могла получить только номенклатура.
“При советском строе жить было невозможно из-за дефицита. А сейчас в России хотя бы дефицита нет”.
Ну что тут скажешь. Ведь только что на экране я показал динамику производства продуктов по годам. Как же так, спрашиваю? Было много молока — это вы называете дефицит. Стало вдвое меньше — нет дефицита. А ведь слово дефицит означает “нехватка”. Выходит, для вас важнее образ молока на витрине, чем само молоко на обеденном столе. Да, кроме того, известно, что все это “изобилие” — липовое. Если бы вдруг людям выдали зарплату, все продукты смело бы с полок в два дня (так и получилось там, где во время выборов 1996 г., чтобы задобрить избирателей, сдуру выдали зарплаты и пенсии). Но и по дефициту не удалось договориться. Образ продукта стал для людей действительно важнее, чем реальный хлеб и реальное молоко.
“Самое главное в реформе — выполнить требование МВФ о снижении дефицита госбюджета, не считаясь ни с какими жертвами. А иначе не дадут займов”.
Как это “не считаясь с жертвами”? Вы что, людоеды? Да и что это за идол такой, бездефицитный бюджет? Ведь в трудные моменты разумно “взять в долг у будущего года”, у себя самого. Почему же займы МВФ, которые затягивают на шее долговую петлю, лучше?
Ответа на такие простые вопросы получить невозможно. Похоже, люди уже настолько неспособны оторваться от штампов монетаризма, что просто этих вопросов не понимают. Как бы не слышат. Интересно, что тут даже пример США не помогает. Ведь президент Рузвельт, когда приперло в годы Великой депрессии, послал куда подальше всех своих монетаристов и заявил, что при кризисе сводить бюджет без дефицита — преступление против народа. Пусть бы наши депутаты, от Явлинского до Зюганова, объяснили эту позицию Рузвельта.
Вот еще один тезис, который повторяется в разных вариациях: “То-то и то-то в советской системе надо было сломать, потому что на Западе это устроено лучше”. Этот тезис мы и в России слышали, но теперь о нем наши демократы стараются не вспоминать — все мы видим, что получилось, когда “сломали то-то и то-то”. А в Белоруссии Лукашенко многое успел спасти, и там идея слома в мозгу демократа до сих пор жива.
На том семинаре особенно часто говорили, что надо сломать “предприятия-монстры, унаследованные от советской системы” — Минский тракторный завод, МАЗ и т.д. Зачем же ломать, говорю, ведь там люди работают, на этих заводах хозяйство держится? Нет, надо сломать — на Западе заводы лучше.
Вообще-то, какой завод лучше — это дело вкуса (на наших заводах люди почему-то меньше уставали, даже хотя работали с более отсталой техникой). Но я не стал спорить о вкусах, меня больше волновала логика. Допустим, говорю, западные учреждения лучше, но дальше-то ваши рассуждения нелогичны. Предположим, тебе не нравится твоя жена, а нравится Софи Лорен. Ну убей свою жену — ведь Софи Лорен от этого у тебя в постели не появится. А вы хотите поступить с белорусскими заводами именно так.
Похихикали, и опять за свое. Выступает другой знаток Запада: “Тот, кто побывал у западного зубного врача, никогда (!) не пойдет к советскому зубному врачу!”
И ведь это говорил какой-то известный в Белоруссии экономист — а каков уровень мышления. Ради Бога, ходи к немецкому врачу, если есть у тебя двести долларов на пломбу. Но зачем губить советского врача? Ведь другого у нас не будет. На деле нам вовсе не предложили выбор: плохой советский врач или прекрасный западный. Реформа сломала советскую систему и оставила большинство людей, в перспективе, вообще без всякого врача. Ведь пока что мы лечимся, худо-бедно, в недобитой советской системе. А дальше что? В богатейших США 35 млн. человек не имеют доступа ни к какой медицинской помощи. Ни к какой! А у нас сколько таких людей будет, если подобные экономисты и дальше будут командовать?
Я сказал и белорусским демократам, и мадам Шапиро, что мы говорим на разных языках. Причем разница не в мелочах, а в самом отношении к жизни. Трудно дать определение их языку и их мышлению. Не желая никого обидеть, я бы сказал, что это — язык и мышление религиозного фанатика. Для него не важна земная жизнь, счастье и страдания людей. Это — мелочь по сравнению с той истиной, которая, как он думает, ему открылась.
Вот выступает тот же экономист. Он признает, что Белоруссия при Лукашенко, восстановив то, что демократы не успели сломать в “семейном” (советском) хозяйстве, добилась удивительных успехов. Рост промышленного производства составил в 1997 г. почти 18%, зарплату всем платят вовремя, налоги собирают исправно, дефицита госбюджета нет и т.д. “Всему этому можно было бы порадоваться, — сказал экономист, — но...” И начал. Мол, радоваться этому нельзя, потому что все неправильно. Слишком много денег вкладывают в жилищное строительство, спасают Минский тракторный, не разгоняют колхозы.
Я опять подал голос. Смотрите, говорю, как ненормальна ваша логика. В Белоруссии удалось остановить разруху, пусть с точки зрения теории не вполне правильно. Это и вы, и Запад признаете. Людям дали отдышаться, они успокоились, накапливаются средства. Казалось бы, надо именно радоваться — а затем уже выражать сомнения относительно следующих шагов. Но вы не радуетесь! Для вас теория важнее очевидных успехов.
Но этим я только подлил масла в огонь. Г-н Богданкевич выступил еще радикальнее. Известно, что Россия поставляет Белоруссии газ на 35% дешевле, чем на Запад — как союзному государству. Так вот, говорит главный экономист оппозиции, это для Белоруссии вредно. Я, мол, требую, чтобы Россия брала с Белоруссии за газ не 51 доллар, а 80. А если меня выберут президентом, тут же потребую, чтобы проклятые москали брали с нас подороже.
Ну как тут не ахнуть? Вы представляете человека, которому по дружбе делают скидку, а он готов за это в морду дать и желает заплатить побольше. Ну кого могут привлечь на свою сторону такие политики? А ведь привлекают, и немалую часть. Что-то стряслось у всех нас с головой. Ведь даже те, кто с Богданкевичем не согласны, не поражаются его логике, “уважают его точку зрения”. Да как ее можно уважать? Налицо явная утрата связности мышления, патология сознания.
Как это и бывает у религиозных фанатиков, несвязность мышления сопровождается у этих людей сильнейшим эмоциональным подъемом и агрессивностью. Уж как они проклинали Лукашенко за то, что “остановил реформы”. Никогда в России, даже в страшные дни октября 1993 г., не было у нас к Ельцину такой ненависти, как сегодня в Белоруссии к Лукашенко в среде отодвинутых от руля демократов. И это не потому, что отогнали от кормушки. Главное, ненависть именно иррациональная, религиозного типа. Лукашенко говорит на другом языке, языке простых житейских понятий. Он остановил движение к “светлому рыночному будущему” и устраивает жизнь в Белоруссии неправильно — не так, как сказано в учении. Г-н Шарецкий так и объяснил: Лукашенко восстанавливает “хозяйство семейного типа” (то есть такое, какое бывает в обществах, устроенных по типу семьи, а не рынка). А процветающей западной экономики так не построишь.
Я предложил взглянуть на дело не с высоты политики, а с уровня обывателя. Ведь всегда и везде, когда страна переживает бедствие, люди сдвигаются к хозяйству “семейного” типа. Это сокращает число жертв и страдания людей, и тут ни при чем идеологии. Все республики СССР переживают реформу как бедствие, и, конечно, люди пытаются спастись. Вот в Белоруссии сумели восстановить кое-что из разрушенного хозяйства. Вы, демократы, считаете, что это средства негодные. Но людям сейчас важнее всего удержаться на плаву — они хватаются за любую доску, лишь бы не утонуть. Доска поможет собраться с силами, подгрести к берегу. Что же делаете вы? Вы пытаетесь вышибить у них эту спасительную доску, да еше кричите: “А ну, совок, люмпен, брось эту рухлядь! На ней ты далеко не уплывешь!”
Я думал, такому сравнению возмутятся. Нет, наоборот. Оно показалось правильным, и мне так и ответили: да, мы стараемся эти бревна, за которые люди уцепились, у них из рук вышибить. Потому что эдак они к рыночной экономике никогда не придут.
Выходит, демократы в глубине души понимают, что если люди к рыночной экономике не идут, то пусть уж тогда пойдут все ко дну. “Неправильно” жить они нам не позволят. Вот это и есть фанатичное тоталитарное мышление.
Все это я пишу не для того, чтобы уязвить моих идейных противников. Сегодня наша общая беда несравненно важнее, чем идейные стычки. То мышление, которое в чистом виде и в спокойной обстановке обнаружили белорусские противники советского строя, присуще ведь широкому кругу нашей интеллигенции — врачам, инженерам, офицерам. И даже не только интеллигенции. Как же нам найти общий язык? Ведь все мы на своей шкуре получаем все более тяжелые уроки, а учимся медленно. Похоже, бытие не вполне определяет сознание.
ТОТ СЕМИНАР В МИНСКЕ был по недосмотру устроен так, что удалось дать связные тезисы о советском строе, не используя ни одного идеологического, непроверяемого понятия. Я брал только те сведения, что все с очевидностью воспринимали из недавней реальности. И, к смущению публики, оказалось, что как раз реальности они не понимали и как бы не видели — ее заслонял созданный в воображении идеологический образ советского строя. Образ, сотканный из официальных советских мифов. Его возненавидели, и, чудесным образом, советские мифы легко вывернулись в антисоветские. Тем “троянским конем”, через который в наше общественное сознание была введена безумная идея уничтожить советский строй, были как раз мифы советской пропаганды. Это создает нам сегодня большие трудности — попробуй эти мифы тронь.
Многие стойкие, высокого накала идеологи антисоветизма взрастили свою ненависть не из реальности, а именно из крушения своего идеального, утопического образа. Ах, если нам не устроили рая на земле — так пропади этот строй пропадом. Это я вижу у наших великих антисоветчиков — Солженицына, Сахарова и Шафаревича. Проблеск этого я увидел и у Шушкевича.
Второй вывод из минского семинара: полная бессвязность (шизофреничность — в хорошем смысле слова) антисоветской логики сегодня. Все признают, что жизнь теплится в нас только благодаря тем остаткам советского строя, что не успели сломать. И только на этих остатках удается накопить какие-то средства для восстановления жизни. Признают — и в следующей фразе требуют именно эти остатки доломать! Сами видят, что эти две фразы несовместимы, мучаются, но стоят на своем.
Дело, повторяю, не в Шафаревиче и Шушкевиче, по структуре это мышление сегодня свойственно всему культурному слою. Что флагами размахивают разными — не слишком важно.
Чубайс уничтожал советское хозяйство, вгонял народ в нищету — и при этом над народом издевался. Это плохо, нахалов мы не любим.
Примаков ведет корабль тем же курсом, но жалеет народ, говорит добрые слова — мы ему рады. Вот как дорого мы ценим доброе слово. А уж если Лужков поругает Чубайса — мы ему даже кровь простим. Он уже не просто патриот, а даже и герой.
Посмотрите, насколько привычно стало это расщепление сознания. 20 декабря, передача “Парламентский час” — выражает сознание депутатов, в основном от оппозиции. Передача построена на сравнении бюджетов 1943 г. и 1999 г. Это имело бы смысл как интригующее начало, чтобы потом объяснить, почему это вещи в принципе несравнимые. Нет, всерьез опрашивают депутатов, почему же Примаков не дает нам “бюджета преодоления”, как в 1943 г. А те так же всерьез рассуждают — тут на водке надо бы больше собрать, там на ком-то сэкономить. И никто не скажет, что бюджет советский и нынешний — два разных явления, ничего общего между собой не имеющие. Просто называются одним и тем же словом, а смысл разный. Какое может быть “преодоление”, пока не преодолели мрака в своей башке!
После Минска, совсем недавно, пригласили меня по той же схеме сделать доклад “за советский строй” в фонде Горбачева. За “перестройку” говорил его помощник Г.Х.Шахназаров, а за “реформу” некто Улюкаев (зам. Гайдара). За столом Горбачев и наши умеренные демократы, социалисты и патриоты. Реакция на мой доклад — точно та же, что в Минске, только ответить мне не дали. Помимо антисоветского чувства — непонимание. И вправду, “не знали общества, в котором жили”.
Так что общий вывод: никуда мы не двинемся и никакого выхода из кризиса не найдем, пока то общество не “узнаем”.
Во-первых, оно и не даст никуда двинуться ни Чубайсу, ни Примакову, потому что не уничтожено. А добить его сил нет, потому что люди сопротивляются. Просто из инстинкта сохранения жизни.
Во-вторых, трудно что-то восстановить, поскольку мы не знаем, что именно надо восстанавливать. Говорят о национализации. А в ней ли дело? Разве все равно — национализирует советское государство или ельцинское? Какая разница, получает недоросль Бревнов сто профессорских окладов как государственный чиновник или как держатель акций?
Давайте назовем несколько жестких фактов, которые бесспорны, но не объяснены. Пока мы их не объясним, бесполезно переходить к более спорным и туманным вещам.
Честное правительство сегодня представило бюджет, который не оставляет никакой надежды. Он не предусматривает никаких изменений в хозяйстве, и в то же время делает очевидным, что с таким хозяйством Россия как страна прекращает существование. У нее нет денег ни на армию, ни на науку, ни на учителя и врача. Да и пахать уже не на чем. Принимать или не принимать этот бюджет Думе — абсолютно надуманная проблема. Раз изменений не предвидится, какая разница.
Всего 15 лет назад на той же земле и с теми же людьми страна имела мощную экономику. Ежегодные инвестиции росли намного быстрее, чем на Западе. Вспоминаешь — и не верится, что это было. Откуда все бралось? Одних танков и ракет столько наделали, что весь Запад и помыслить не мог нам угрожать. Зарплату платили час в час. Если день получки приходился на воскресенье, то давали в пятницу, а то народ был недоволен. На Севере города строили с бассейнами и зимними садами, а детей оттуда летом поголовно вывозили в Крым. И это было всем выгодно! Вот ведь в чем загадка. И государству было выгодно добывать там никель, и люди на Север ехали за длинным рублем.
Захотелось чего-то новенького — начали менять хозяйство. Реформаторы получили в свои руки такие средства, каких ни одно правительство в мире никогда не имело. Прекратили производство вооружений — это умопомрачительная величина. Отобрали все сбережения целого народа. Снизили зарплату и пенсии в 4 раза, а после 17 августа уже в 8 раз. Прекратили все капиталовложения в хозяйство — еще еле-еле дышит на старой технике, и ладно. Заморозили все стройки. Распустили армию. Распродали заводы и флот. Почти всю нефть и газ гонят за рубеж, как в пасть зверю. Долгов набрали невероятную сумму. И все это провалилось в какую-то черную дыру.
Конечно, украли очень много. Но все же никакой вор столько не утащит, сколько всего пропало. Концы с концами не вяжутся.
Дело глубже: что-то такое с нами сделали, что страну парализовало. Живем, проедая старые запасы. Как будто умерли в семье родители-кормильцы, а дети-паралитики сидят в холодной избе, доедают остатки и ждут смерти.
А ведь реформа началась в 1988 г. — десять лет! Мы после войны за пять лет полностью восстановили страну, в которой немцы разбомбили половину жилья и убили половину молодых мужчин. Как-то надо эту разницу объяснить. Ведь ясно, что сломали у нас что-то самое главное, на чем Россия держалась, в чем была ее сила. Разговорами о некомпетентности, отсутствии программы или вороватости здесь не обойдешься. Ничего не говорят и пустые слова типа “системный кризис”. Мол, все понемножку ухудшилось, а у в сумме — катастрофа.
Уводят от главного и разговоры о “смене курса”. Сама расплывчатость понятия “курс реформ” вполне позволяет политикам под прикрытием этого лозунга спокойно провести еще один виток своего проекта. Поди определи, когда следует считать, что курс реформ изменился. Когда выплатили зарплату? Когда напечатали деньги? Когда Чубайса заменили на Шохина? Наша оппозиция сама предупредила, что в своих требованиях о смене курса она удовлетворится очень малым — когда заявила, что на общественный строй она не посягает и отношений собственности менять, в случае ее прихода к власти, не собирается.
Даже не надо быть марксистом, чтобы понять: курс реформ предопределен не плохими моральными качествами “олигархов”, не ошибками Черномырдина и не капризами Ельцина. Он задан интересами той социальной группы, что завладела собственностью, финансами и информацией. Не ущемив эти их интересы, изменить курс реформ невозможно. Можно, оказывая давление или торгуясь, сделать реформы чуть-чуть более медленными и менее болезненными — как во время войны убедили фашистскую Германию не применять химического оружия. Но это же не изменение курса.
Я не сторонник принципа “чем хуже, тем лучше”. Когда тебя душат, любое послабление — благо, и его надо выторговывать. И мы аплодируем за это Примакову. Но пока в голове совсем не помутилось, надо же думать о том, как вообще выскользнуть из петли. Тем более если ты сам сунул туда шею.
Трудность в том, что сломанная суть России — такая незаметная глазу вещь, что людям никак не верится, будто в ней все дело. Они думают, что суть прячется в чем-то большом и грозном, вроде танка или Кремля. А дело в жизнеустройстве. Оно же соткано из тонких ниточек. Их и надо нам распутать, чтобы понять, где порвали и что можно связать.
Вот я и предлагаю: давайте в будущем году рассмотрим без надрыва, из чего вырос советский строй и в чем была его суть — выраженная в языке, понятии о человеке и власти, в хозяйстве и страхах. Тогда и будет видно, почему не мерзла Камчатка и чем за это приходилось платить. Только взвесив выгоды и потери на каждом пути, мы наконец-то сможем сделать выбор, а потом договориться с несогласным меньшинством или подавить его.
А так мы лежим, как рыба на песке, и ждем неминуемой гибели. Неминуемой.