“ТЕНЕВИК ДЕМОКРАТИИ”

Author: Валерий Легостаев
“ТЕНЕВИК ДЕМОКРАТИИ”
48(261)
Date: 01-12-98
"Да-с, только между нами самый отъявленный подлец может быть совершенно и даже возвышенно честен в душе, в то же время нисколько не переставая быть подлецом".
Ф.М. Достоевский
ЗНАКОМСТВО
Пребывая в должности помощника члена Политбюро и секретаря ЦК Егора Кузьмича Лигачева, поздним вечером 16 апреля 1986 года я собирал со стола в своем кабинете бумаги, намереваясь отправиться домой. Неожиданно дверь открылась, и в дверном проеме я с удивлением увидел приземистую, в сером распахнутом пальто, по-крестьянски разлапистую фигуру секретаря ЦК КПСС по идеологии Александра Николаевича Яковлева.
Он стал секретарем ЦК совсем недавно, в марте, после XXYII съезда партии. После чего, как положено, перебрался из своего прежнего кабинета завотделом пропаганды ЦК в секретарские апартаменты, волею случая расположенные по соседству с моим скромным служебным закутком. По нескольку раз на день Александр Николаевич в сопровождении миролюбивого офицерика из "девятки" следовал мимо моей двери либо на выход к находившемуся в конце коридора специальному секретарскому лифту, либо от него — на свое рабочее место.
В этот раз, направляясь домой, новый секретарь ЦК решил, не обращая внимания на громадную разницу в нашем с ним служебном положении, заглянуть ко мне "на огонек", чтобы запросто поболтать, а заодно и прояснить для себя некоторые мелкие детали, связанные с текущими делами по линии секретариата ЦК. В тот период им энергично руководил мой непосредственный шеф Лигачев. Так произошло мое личное знакомство с человеком, которого один из его почитателей поэтически назвал однажды "утренней росой на поле большой советской политики". Было время, когда и для меня самого подобные комплименты в адрес Яковлева отнюдь не казались преувеличением. Горькое разочарование наступило позже.
После той первой апрельской встречи мимолетные заходы Яковлева ко мне стали делом обычным. Между нами установились добрые отношения, которыми я, что, наверное, естественно для почти рядового сотрудника аппарата ЦК, искренне дорожил. Так продолжалось до тех пор, пока весной 1988 года я не потерял место помощника Лигачева, хотя и остался на работе в аппарате ЦК. С этого момента Яковлев, находившийся с Лигачевым в состоянии острейшей конфронтации, быстро утратил интерес к моей скромной персоне.
Со своей стороны я продолжал с любопытством следить за начавшимися в тот период поразительными политическими трансформациями моего бывшего партийного товарища и дорогого руководителя. Таким образом, у меня на глазах в течение нескольких лет разыгрался весь процесс политического перерождения Яковлева из, в общем-то, талантливого партийного работника, с именем которого многие люди и в партии, и в стране связывали одно время свои надежды на перемены к лучшему,— в того, кем он стал в своем окончательном виде: перевертыша и предателя, несущего громадную долю ответственности за все, что произошло с Советским Союзам и его народами; беспринципного лжеца, запутавшегося в липкой паутине собственных вымыслов; обуреваемого страхом и холодной злобой старика, вынужденного, видимо, за грехи, люто воевать на склоне своих лет против идеалов и святынь своей собственной молодости.
Осенью 1993 года мне как-то довелось слышать, будто на милицейском сленге сотрудника, изменившего присяге и переметнувшегося к уголовникам, называют "упырем". Тогда, как помним, организаторы очередного государственного переворота натаскивали "упырей" на Дом Советов. В моих глазах нынешний Яковлев — перевертыш политический, то есть в тысячи раз опаснее и отвратительнее перевертыша милицейского. Обманув коммунистов, которые когда-то своими рекомендациями поручились за него перед ВКП(б); изменив письменной клятве, которую он давал при вступлении в партию; поменяв в угоду конъюнктуре свой политический окрас на "антикоммуниста" и переметнувшись на сторону врагов советского народа, Яковлев тем самым добровольно избрал себе закатную судьбу предателя, и встречает ныне 75-ю годовщину своей жизни, которую язык мой не поворачивается назвать достойной.
Для каждого из смертных 75-летие — это серьезная дата. Продвинутые сумерки жизни. Время итогов. По такому случаю принято вспоминать жизненный путь юбиляра, воздавать должное его заслугам, делать пожелания на будущее. В духе этой доброй традиции попробую и я исполнить перед Александром Николаевичем свой долг как бывший "товарищ по партии".
ФРОНТ
Итак, сначала вспомним вехи жизни. На свет Божий Александр Николаевич появился 2 декабря 1923 года в деревне Королево, что в Ярославской области. О его родителях и детских летах мне почти ничего неизвестно, поэтому сразу перехожу к войне. Воевал Александр Николаевич на Волховском фронте в должности командира взвода, судя по всему, не очень долго — три-четыре месяца. В августе 1943-го он был ранен, убыл в госпиталь и оттуда в запас.
Сам Яковлев, вспоминая о войне, публично утверждал, будто для того, чтобы вывести его из строя, фашисты пошли на грубейшее нарушение действовавшей в те годы международной конвенции, запрещавшей применение разрывных пуль. В него они всадили целых "четыре разрывных пули". Бывалые фронтовики только головой качают и удивляются, как при этом командир взвода Яковлев остался жив и был отправлен после госпиталя в запас, а не списан из армии подчистую. От себя, пользуясь случаем, хочу предупредить заинтересованных лиц, что как мемуарист Александр Николаевич вообще чрезвычайно склонен к преувеличениям. Особенно, если речь заходит о его собственных жизненных достижениях. Тут он — типичный мегаломан. Это необходимо иметь в виду каждому, кто возьмет на себя неблагодарный труд отыскивать в терриконах яковлевских баек крупицы правды.
В разных ситуациях неоднократно доводилось наблюдать, как под горячую руку Александр Николаевич что-то выдумает на политическую злобу дня, а потом сам же постепенно в свою выдумку и уверует. Сейчас, например, запала ему в голову несчастная идея: будто бы ещё в юные годы, чуть ли не в Королеве, он принял стратегическое решение проникнуть в состав Политбюро с целью взорвать изнутри тоталитарную КПСС, открыв таким способом народам путь к социальной демократии. И вот с каждым его газетным выступлением чувствуется, что сам он верит в этот свой очередной "глюк" все больше и больше. Возможно, впрочем, что столь неадекватное отношение Яковлева к собственным фантазиям есть не что иное, как следствие некого профессионального заболевания, приобретенного им за долгие годы напряженной пропагандистской деятельности. Во всяком случае, внешне все это здорово напоминает чистой воды клинику.
Что касается упомянутой выше широкоизвестной фронтовой странички из биографии юбиляра, то на этот счет у меня также есть одно личное наблюдение. В пору нашего с Яковлевым знакомства меня искренне удивляло и озадачивало крайне негативное, высокомерно враждебное отношение с его стороны к военным, ко всему, что связано с армией. Никогда в кругах его неформального общения не замечал бывших или действующих армейских офицеров. Что, в общем-то, казалось мне не характерным для человека, который честно прошел фронт и познал воинское братство. По этой причине я склонен был бы сегодня согласиться с теми из пишущих о Яковлеве, кто допускает, что на самом деле в его фронтовом прошлом скрыта какая-то неприятная для него червоточина. Её-то, похоже, он и пытается похоронить под ворохом хвастливых вымыслов.
РУСТ
Чтобы не возвращаться дальше в контексте яковлевского юбилея к армейской теме, позволю здесь себе еще одно отступление от хронологии событий. На этот раз оно связано с памятным для многих сенсационным приземлением на Красной площади в День пограничника 28 мая 1987 года спортивного самолета немецкого летчика Матиаса Руста.
Обстоятельства появления Руста в Москве были и остаются загадочными. К примеру, уже тогда стало известно, что при подлете юного провокатора к столице на командный пункт Московского округа ПВО поступило указание о внеплановом отключении АСУ РЛС для проведения профилактических работ. Что, разумеется, снизило качество обрабатываемой службами ПВО оперативной информации. Как свидетельствовали поступавшие в те дни и недели в ЦК документы, таких подозрительных "мелочей" по маршруту неуловимой "Цессны-172" набиралось больше чем достаточно для серьезных размышлений и выводов. Однако охотников до них в окружении Горбачева не нашлось. Вместо этого инцидент был использован для проведения в руководстве Вооруженных Сил широкомасштабной кадровой чистки в интересах укрепления позиций Горбачева.
Как-то пополудни в первых числах июня в моем кабинете, по обычаю неожиданно, возник Яковлев. К тому времени он уже успел стать членом Политбюро, близким генсеку. Широкое, грубо прочерченное лицо А.Н. светилось торжествующей улыбкой. Он пребывал в откровенно приподнятом, почти праздничном расположении духа. Прямо с порога, победно выставив перед собой ладони, выпалил: "Во! Все руки в крови! По локти!" Из последовавших затем возбужденных пояснений выяснилось, что мой гость возвращается с очередного заседания Политбюро, на котором проводились кадровые разборки в связи с делом Руста. Было принято решение о смещении со своих постов ряда высших советских военачальников. Итоги этого заседания и привели Яковлева в столь восторженное победоносное состояние. Его руки были "в крови" поверженных супостатов.
Скрытый от глаз широкой публики политический подтекст возникшей в те дни ситуации заключался в следующем: Горбачев давно и настойчиво искал повод для смещения с должности министра обороны СССР маршала Соколова. В свое время, после неожиданной кончины в декабре 1984 года прежнего министра обороны Устинова, решающую роль в выдвижении Соколова на освободившееся место сыграл секретарь ЦК по оборонке Романов. Еще при Андропове, а затем и при Черненко член Политбюро Романов исполнял функции заместителя председателя Совета обороны. Он хорошо знал Соколова со времен, когда будущий маршал командовал Ленинградским ВО, а сам Романов возглавлял Ленинградский обком КПСС. Этого было достаточно, чтобы считать Соколова "человеком Романова".
Как известно, оказавшись в кресле генсека, аграрий Горбачев, никогда в своей жизни не занимавшийся вопросами ВПК и обороны, первым делом отправил в отставку Романова. Затем положил свой ревнивый глаз на Соколова. Надо сказать, что, подобно Яковлеву, Горбачев также испытывал по отношению к военным некий комплекс. В общении с ними легко раздражался, впадал в менторский тон. В ответ высший генералитет Советской Армии, привыкший за долгие годы иметь дело в политическом руководстве с такими выдающимися знатоками армейской жизни, какими были Устинов, Брежнев или Андро-пов, демонстрировал по отношению к Горбачеву чувство собственного достоинства. С этим мнительный честолюбивый генсек мириться, разумеется, не мог. Постоянно подзуживаемый своим ближайшим окружением, в котором Яковлев уже играл важную роль, Горбачев искал повод для расправы над оппозиционным, как он полагал, руководством Вооруженных Сил СССР. Его-то и доставил ему в урочный час на хвосте своего спортивного самолетика Матиас Руст.
ЧИСТКА
В результате, как заявил на заседании Политбюро сам Горбачев, были отданы под суд 150 генералов и офицеров СА. По данным американских спецов, внимательно следивших за ситуацией, "под Руста" было смещено не только руководство Войск ПВО во главе с маршалом авиации Колдуновым, но и министр обороны маршал Соколов со всеми своими заместителями, начальник Генерального штаба и два его первых заместителя, главнокомандующий и начальник штаба ОВС Варшавского Договора, все командующие группами войск (в Германии, Польше, Чехословакии и Венгрии), все командующие флотами и все командующие округами. В ряде округов командующие заменялись неоднократно. Волна горбачевской чистки достигла по меньшей мере уровня командования дивизиями, а, возможно, пошла и еще ниже. Это была большая работа, так что руки "в крови" были, разумеется, не только у Яковлева и Горбачева, но и у всех прочих членов горбачевского Политбюро. Но в роли застрельщиков и кураторов чистки выступала, бесспорно, зловещая мстительная связка Горбачев—Яковлев.
Подытоживая за кулисами публичного спектакля подлинные итоги "дела Руста", Горбачев в телефонном разговоре сказал одному из своих ближайших помощников Черняеву (кстати, невероят- но амбициозному злобному писучему старичку и к тому же махровому предателю): "Теперь умолкнут кликуши насчет того, что военные в оппозиции к Горбачеву, что они вот-вот его скинут, что он на них все время только и оглядывается".
Если же посмотреть на всю эту историю с колокольни более высокой, чем политические амбиции ставропольского наполеончика, то станет ясно, что "дело Руста" подвело окончательную черту под длительным историческим периодом, на протяжении которого Советская Армия и её высший генералитет занимали в политической структуре СССР прочное высокое положение. Практически все высшие советские руководители до Горбачева были так или иначе связаны с армией, являлись её воспитанниками. Парадокс, между тем, заключается в том, что наиболее сокрушительный удар по политическим позициям армии нанес человек, который одновременно и больше всех сделал для строительства Вооруженных Сил СССР, укрепления оборонного могущества страны. Этим человеком был член Политбюро ЦК, министр обороны СССР, маршал Д.Ф. Устинов. В трагическом июне 1941 года Сталин доверил ему пост наркома вооружений СССР, и с тех пор, вплоть до кончины в декабре 1984 года, вся его жизнь была связана с мощной советской оборонкой и Советской Армией.
Устинов был, несомненно, великим человеком, выдающимся организатором производства, непревзойденным знатоком всех тонкостей советского оборонного комплекса, талантливым инженером. И вместе с тем — слабым политиком. В последние годы жизни Брежнева Устинов сосредоточил в своих руках все нити управления армией и ВПК, практически единолично распоряжался колоссальными людскими, материальными и финансовыми ресурсами. Став генсеком, Андропов попытался ограничить могущество Устинова, подтянув в противовес ему в Москву из Ленинграда также знатока ВПК Романова.
После Андропова 75-летний Устинов превратился в бесспорно ключевую фигуру советского партийного, государственного и военного руководства. К великому сожалению, ему не хватило мудрости, чтобы осознать простую вещь: сам он смертен, причем, как тонко подметил Булгаков, смертен неожиданно. Вместо подготовки себе достойного преемника Устинов использовал свое исключительное положение для еще большего расширения своей власти и устранения возможных политически конкурентов.
Преследуя собственные интересы, Устинов в паре с Громыко решил вопрос о выдвижении на пост генсека полуживого Черненко, ставшего незадолго до этого, осенью 1983 года, жертвой тяжелейшего отравления, от которого он не оправился до последнего своего часа. Именно Устинов, преодолевая упорное вязкое сопротивление остальных членов ПБ, буквально продавил на вторую позицию в партии вслед за Черненко сельхозника Горбачева, преследуя при этом единственную цель: перекрыть пути политического роста для Романова. Именно Устинов, пользуясь слабостью Черненко, добился смещения своего первого заместителя, начальника Генштаба, талантливейшего советского военачальника и стратега, маршала Огаркова, в котором многие ответственные люди видели наилучшего из возможных преемников самого Устинова.
В результате, когда смерть позвала к себе властолюбивого министра Устинова, а вслед за ним пригласила и генсека-страдальца Черненко, на передний план, с подачи Громыко, выскочила легковесная фигура Горбачева. Таким образом великая армия, колоссальная военная индустрия оказались под политической пятой горстки агрессивных дилетантов. Кончина Устинова и избрание генсеком Горбачева — два этих близких по времени события знаменовали собой начало обвального процесса утраты Советской Армией её позиций в системе политической власти и, как следствие, распада самой армии.
Инициированная "делом Руста" массовая политическая чистка высших эшелонов армейского руководства летом 1987 года углубила этот процесс, сделала его катастрофическим. Из армии была уволена когорта профессионально сильных, самостоятельно мыслящих военачальников, выдвинутых в свое время маршалом Устиновым. На смену им шло новое поколение генералов с высоченными тульями, гибкими позвоночниками и загребущими руками. С этого момента авторитет армии окончательно покатился по наклонной плоскости вниз, пока не достиг самого дна, на котором коррумпированные политиканы стали использовать воинские дивизии в междоусобных разборках, нанимать бывшие советские полки "за деревянные" для массового умерщвления граждан собственного государства. Нет повести печальнее на свете, чем история непобедимой и легендарной Советской Армии!..
Сейчас комиссия Государственной думы обоснованно выдвигает против президента Ельцина обвинение в умышленном разрушении Вооруженных Сил РФ. Не следует, однако, забывать при этом и о тех деятелях, которые запустили преступный механизм уничтожения армии задолго до появления Ельцина в Кремле.
МОСКВА
Вернусь, однако, к основной линии моего повествования. Успешно восстановившись после ранения четырьмя разрывными пулями, молодой лейтенант запаса Яковлев принялся по-крестьянски обстоятельно обустраивать свою дальнейшую жизнь, для чего в 1944 году перво-наперво вступил в ВКП(б). С этого момента на протяжении почти полувека, намертво присосавшись к партии, Яковлев вытягивает из неё для себя чины, звания, льготы, должности. В 1946 году успешно оканчивает Ярославский педагогический институт. Но вместо карьеры педагога выбирает трудный путь партийного работника, следуя которым, быстро достигает солидной должности заведующего отделом пропаганды Ярославского обкома партии.
В 1953 году Яковлева переводят в Москву инструктором отдела пропаганды ЦК КПСС. Свои впечатления той поры он недавно описал следующим образом: "Я тогда из провинции приехал, из Ярославля, такая святая вера была, и вдруг — такое дерьмо. Я тут же подал заявление и ушел из ЦК — учиться. Все удивлялись — как же можно уйти из ЦК?" ("Известия",17.06.98) Уйти-то он ушел, но, как увидим, не очень далеко. Собственно, он даже не ушел, а его направили в Академию общественных наук при ЦК КПСС. Более того, в 1959 году ему была предоставлена возможность пройти научную стажировку в Колумбийском университете, одном из старейших и наиболее престижных учебных заведений США. Потом ходили упорные слухи, будто именно в это время американские спецслужбы "прихватили" Яковлева. Но лично я в это что-то не очень верю.
В апреле 1960-го — наше вам! — "ушедший от дерьма" Яковлев снова приземляется в отделе пропаганды ЦК. Начинается очередной успешный период его партийной карьеры, которую ему ловко удается сочетать с научными занятиями. Он защищает кандидатскую диссертацию на тему: "Критика американской буржуазной литературы по вопросу внешней политики США 1953-57 гг." В награду — пост заведующего сектором отдела пропаганды. В июле 1965 года он поднимается на действительно головокружительную, с точки зрения недавнего инструктора, высоту — становится первым заместителем заведующего отделом пропаганды ЦК. Соответствующее назначение подписывает новый генеральный секретарь Брежнев, который имел слабость к бывшим фронтовикам и "толковым грамотным ребятам".
Отмечу, что еще до Академии Яковлев недолгий срок работал в отделе пропаганды вместе с Черненко, занимавшим тогда скромную должность заведующего сектором печати. Как увидим, в дальнейшем Яковлев сумеет извлечь из этого обстоятельства для себя немалую выгоду.
Занимая хлопотную должность первого зама, Яковлев не проявляет должной щепетильности, которая предписывала воздерживаться на столь высоком посту от халтуры, и в 1967 году защищает докторскую диссертацию на тему: "Политическая наука США и основные внешнеполитические доктрины американского империализма". Говорят, что именно это обстоятельство переполнило чашу терпения Суслова, непосредственного куратора Яковлева со стороны Политбюро. Михаил Андреевич строго придерживался мнения, что в аппарате ЦК, тем более на руководящих должностях, следует предаваться до конца исполнению своих прямых служебных обязанностей, а не лепить, пользуясь высоким служебным положением, докторские диссертации. Наукой, справедливо полагал Суслов, следует заниматься в специально существующих для этой цели научных и учебных учреждениях.
ЗАСТОЙ
Словом, у Александра Николаевича после докторской наступил застой. Правда, в 1969 году он еще успел урвать себе звание профессора по кафедре всеобщей истории, но это и все. Кстати, профессор — это ученое звание и должность преподавателя вуза или научного сотрудника научно-исследовательского учреждения. Каким образом Яковлев умудрился стать профессором, не будучи ни первым, ни вторым,— это маленький личный секрет будущего всесоюзного моралиста и горлана демократии.
Застой в служебной карьере оказался для Яковлева тем более невыносимым, что уже долгий срок прямо перед его носом оставалось вакантным место заведующего отделом пропаганды, а между тем его самого, доктора и профессора, держали намертво в первых замах. Наконец, в ноябре 1972 года нервы профессора не выдержали, и он сделал фальстарт, опубликовав в "Литературной газете" скандально знаменитую статью "Против антиисторизма". Кое-кто расценил её как русофобскую, поднялся страшный шум, и облепленного учеными званиями-степенями идеологического генерала было, наконец, решено отправить подальше от соблазнов власти на почетное и приятное место посла СССР в Канаде. Там он и провел, "тоскуя по Родине", 10 не самых худших лет своей замысловатой жизни.
Мне неизвестны свидетельства успешной деятельности Яковлева на дипломатической стезе. Пожалуй, единственное исключение — факт, отмеченный в своих воспоминаниях сыном бывшего советского министра иностранных дел Громыко Анатолием. Он показывает, что Лидии Дмитриевне, супруге министра, особо нравился способ, каким посол Яковлев лобзал ей при оказии руку. "Ну совсем, как поляки",— искренне восхищалась мастерством посла Лидия Дмитриевна и добавляла по адресу мужа: "Андрюша, нашим послам нужно быть с женщинами такими же внимательными, как Яковлев".
Очень похоже, что в плане его дальнейшей феерической политической карьеры высокое искусство, продемонстрированное Яковлевым при целовании руки супруги своего непосредственного начальника, принесло ему лично дивидендов больше, чем все предыдущие несомненные карьерные достижения, вместе взятые.
СДЕЛКА ВЕКА
До начала перестроечных трудов Яковлева в окружении генсека Горбачева остаются еще только два события, которые заслуживают здесь специального упоминания и небольшого комментария. Первое — возвращение Яковлева из Канады в 1983 году при Андропове. Второе — это обстоятельство, при котором Горбачев и Яковлев впервые вместе провернули общее "дело", в результате которого поняли, что стоят друг друга.
Достоверно известно отчетливо негативное отношение Андропова к личности Яковлева. Поэтому тот факт, что последний вернулся в Москву, когда генсеком был Андропов, породил в свое время множество различных слухов и догадок. Сам Яковлев намекает, что вернулся в столицу по собственной воле, когда понял, что дальше "так жить нельзя", Отечество в опасности, и пришла пора ему вмешаться. Однако, насколько мне известно из разных надежных источников, причины и механизмы прибытия А.Н.Яковлева в Москву имели на самом деле не политический, а обычный житейский характер.
В 1983 году Яковлев достиг своего пенсионного возраста. Избрание в ноябре 1982-го генеральным секретарем ЦК Андропова практически перечеркнуло для Яковлева какие-либо виды на дальнейшее продвижение по карьерной лестнице. Хорошо зная из собственного опыта, что под лежачий камень вода не течет, посол задумался над обустройством надвигающейся старости. Так совпало, что в этот момент в Москве образовалась завидная для каждого высокопоставленного пенсионера вакансия. Умер широко известный и авторитетный академик Иноземцев, директор престижного Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО). Вот на это директорское место и нацелился из далекой Оттавы галантный советский посол. Трудно, правда, сказать, с какой такой радости он возомнил себя академиком по части мировой экономики. Впрочем, не будем о печальном.
Определив для себя цель, без пяти минут пенсионер стал искать пути её достижения. И нашел. Вторую позицию в партии занимал в тот период, как помним, давний коллега Яковлева по отделу пропаганды Черненко. К нему-то, по моим сведениям, и направил свои стопы посол с просьбой о содействии. При всех своих замечательных человеческих качествах, Черненко как руководитель имел один крупный недостаток: он не умел отвечать на обращенные к нему просьбы "нет". Этим широко, а иногда просто безжалостно пользовались люди, способные получить к нему доступ. Воспользовался этой слабостью в своих интересах и Яковлев, добившись от Черненко обещания поддержать перед Андроповым его претензии на место директора ИМЭМО.
В силу сложившегося тогда в Политбюро расклада политических влияний, Андропов не стал возражать против ходатайства Черненко. Тем более, что оно было подкреплено энергичной поддержкой со стороны Громыко, видимо, припомнившего в нужный момент лестные отзывы о соискателе директорского места со стороны собственной супруги. При этом было, однако, оговорено, что Яковлев ограничит свою активность исключительно сферой академической науки и не будет впредь рассматриваться как претендент на государственные или партийные посты. На том и ударили по рукам. Яковлев перебрался в Москву на последнее, как он полагал, в его жизни теплое место директора престижного академического института, никоим образом не подозревая, что для него самое главное еще только-только начинается. Однако именно в этот момент интрига судьбы начала закручиваться вокруг него с небывалой стремительностью.
В феврале 1984-го скончался Андропов. На его место Устинов и Громыко усадили совместными усилиями в качестве переходной фигуры безнадежно больного Черненко. В партии и стране этот шаг вызвал резкое неприятие. Обстановка накалилась. В декабре Господь прибрал Устинова. Генсек Черненко прочно обосновался в больнице. Ключевая роль в составе Политбюро перешла к Громыко, который, напомню, был не только министром иностранных дел, но и первым заместителем председателя правительства.
Еще при Андропове Громыко выказывал претензии на роль главы советского государства, то есть на пост председателя президиума Верховного Совета СССР. Достоверно известно, что Андропов почти согласился на это назначение, и лишь с большим трудом группа членов Политбюро убедила его в конце концов отказаться от своего намерения. Теперь, в новой ситуации, Громыко с присущим ему упрямством решил повторить свою попытку. Для Яковлева, как сказал бы Цвейг, настал звездный час.
С целью добиться своего Громыко решает вступить за спиной Политбюро и ЦК в сепаратные переговоры с Горбачевым, предложив ему политическую сделку: я тебе — поддержку в случае выборов нового генсека, ты мне — пост председателя президиума ВС СССР. Возникает техническая проблема, как передать втайне это предложение Горбачеву. И тут на ум приходит имя Яковлева, у которого, по слухам, неплохие отношения с Горбачевым. На переговоры с Яковлевым отправляется, как бы по собственной инициативе, Анатолий Андреевич, сын Громыко, директор Института Африки. Ушлый знаток мировой экономики и международных отношений хватает идею с лету. Но обсуждать её в своем кабинете отказывается. Выходят на улицу. Конец февраля. Поздний вечер. Снег. Останавливаются у рядовой московской "хрущевки": ул. Профсоюзная, 25. Сговариваются. Когда-нибудь, возможно, на этом месте положат большой черный валун с табличкой: "Здесь завязался смертельный для России эмбрион горбачевщины".
В начале марта Яковлев приносит ответ. Положительный. Для пущей верности, при содействии Громыко, провожают с парламентской делегацией в США наиболее несговорчивого члена Политбюро Щербицкого, приставив к нему для подстраховки еще одного академика — Арбатова, директора Института США и Канады. Другой возможный конкурент Романов — в отпуске, в Паланге. Еще не успела многострадальная душа Черненко достаточно далеко отлететь от его измочаленного врачами тела, как в Кремль за стол заседаний Политбюро уже слетелись на больших черных машинах его верные соратники. И еще не успели они, несколько ошарашенные столь молниеносным развитием событий, разместиться толком в своих привычных креслах, как уже (все по уговору) встал решительно со своего места Громыко и с ходу двинул в новые генсеки Горбачева. Следом за ним сказал свое веское слово председатель КГБ Чебриков. Остальные переглянулись, помолчали, вздохнули и согласи-лись. Принимай, любимая Родина, трудовой подарок от героического Политбюро!
Очень скоро и много раз пожалеет Громыко о своем поступке. "Какой-то звонок, а не мужчина", — скажет он о Горбачеве, посмотрев его в деле. А еще позже подведет окончательный итог своим наблюдениям: "Не по Сеньке оказалась шапка государева, не по Сеньке!"
Сын Громыко Анатолий написал об отце очень честную, мужественную и по-своему драматическую книгу: "Андрей Громыко. В лабиринтах Кремля". В ней он оправдывает сговор своего отца с Горбачевым интересами государства. Его попытка защитить доброе имя Андрея Андреевича вызывает уважение. Однако для прочих граждан, кому Громыко был не отцом, а ответственным перед ними и историей государственным руководителем наивысшего ранга, помимо слов о чистоте намерений, нужны еще и доказательства. А оно могло быть только одним: сразу после избрания Горбачева самому добровольно уйти в отставку, продемонстрировав тем самым отсутствие корыстных интересов в своих действиях. Тем более, что тогда Громыко было уже 76 лет, и шла речь о необходимости омоложения Политбюро.
Между тем он без колебаний принял из рук Горбачева оговоренную плату за свою услугу. В начале июля 1985 года сессия Верховного Совета избрала Громыко председателем президиума ВС СССР. Через день были вознаграждены и посреднические хлопоты Яковлева. Политбюро утвердило его заведующим Отделом пропаганды ЦК. Присутствовавший на заседании председатель Совмина РСФСР Воротников пометил в своем рабочем дневнике о новом заведующем: "Отзывы о нем слышал. Говорили, что он хорошо владеет пером — пишет доклады для руководства ЦК. В общении ровен, но держится на расстоянии. Другие оценивали его как человека сложного, себе на уме. При утверждении на Политбюро никаких вопросов к нему не было".
Окончание следует