“Я В ОТВЕТЕ ЗА ВСЕ!”

Author: Татьяна Доронина:
“Я В ОТВЕТЕ ЗА ВСЕ!” (Беседа с Владимиром Бондаренко в канун 100-летия МХАТа)
42(255)
Date: 20-10-98
Владимир БОНДАРЕНКО. Уважаемая Татьяна Васильевна, на днях, 27 октября, исполняется 100 лет Московскому Художественному Академическому театру. Это праздник всей страны? Праздник русского народа? Праздник всей русской культуры? Или же это праздник некоего элитарного театра, отмечаемый элитарными ценителями искусства?
Татьяна ДОРОНИНА. Московский Художественный театр является знаком России. Одним из самых красивых ее знаков, потому что все величие не только отечественного, но и мирового театра произросло из МХАТа. Из его корней. По направлению репертуара МХАТ всегда был ведущим театром в России. Вся драматургия Антона Павловича Чехова, драматургия не менее великого Алексея Максимовича Горького обрели жизнь прежде всего в Художественном театре. Станиславский сказал просто и точно на все времена: задача театра — жизнь человеческого духа. В художественной форме сыгранная. Эта формулировка дала толчок не только для театров нашего замечательного Отечества, но и для всех театров мира. Сегодня, когда искусство драматических театров сходит на нет, я в этом вижу особую политику. Проповедником самых человечных идей всегда являлся именно драматический театр. Нельзя сводить столетие МХАТа в каком бы он ни находился состоянии и сколько бы этих театров сегодня не было, один или два — к юбилею самого театра. Это, конечно, юбилей национальной русской культуры. А что касается самого МХАТа, то сегодня существуют два МХАТа — имени Чехова и имени Горького, и уже останется два, как бы ни хотели иные вновь соединить нас в один театр, то есть собрать скопом опять и еще раз уничтожить ненужных. Не получится, уже существуют два театральных живых организма, и право на жизнь театру дают труд и результат труда, только результат может показать, какой из двух театров — либо МХАТ имени Чехова, либо МХАТ имени Горького — сегодня имеет большее право на звание Художественного театра.
В.Б. А часто ли обращались с телевидения к вам и вашему театру за последнее время? Были ли такие благородные порывы у наших телевизионщиков?
Т.Д. Не знаю, чем объяснить, но, по сравнению с предыдущими годами полного умолчания, за последнее время ко мне обращались и московские, и ленинградские программы. И, к счастью, без искажений, бережно сохраняя мой текст. Мне понравилась беседа с Урмасом Оттом, он — хороший собеседник, не так часто везет на встречи с умными людьми. Доброжелательно ведет свои передачи и Катя Уфимцева. Это очень творческий человек и очень заинтересованный. Видно, что она любит театр и своих героев. Недавно я ездила в Ленинград, там сделали мою запись на два вечера. Профессиональные, хорошие ребята, я рассчитываю, что и передачи будут такие же хорошие.
В.Б. Дай Бог телевидению понять, что на чернухе далеко не уедешь. Почаще бы им обращаться к МХАТу, Малому театру и другим русским центрам культуры. Но как существует сегодня ваш театр в условиях этих 0,3% от бюджета на все театры России?
Т.Д. Последние два года из бюджета перепадает только то, что идет на зарплату актерам. Самая высокая зарплата актера МХАТа — 584 рубля. И уж крайне редко идет так называемый восемнадцатый разряд — что-то около 650 рублей. Такова цена русского актера. На эту зарплату актеры не могут не то что одеться, а даже себя прокормить. Отсюда вывод: целенаправленное разрушение и уничтожение русского театра является целью государственной политики.
В.Б. Для выживания выделили группу, как вы, Татьяна Васильевна, говорите, привилегированных театров,туда попал МХАТ имени Чехова и не попал МХАТ имени Горького. Почему? Кто проводит эту дискриминацию? Кто ее направляет?
Т.Д. Я не думаю, что кто-то из членов правительства видел спектакли в том и в нашем МХАТе. Я думаю, члены правительства рассчитывали на порядочность тех людей, которые определяют театральную политику и входят в комиссию при Министерстве культуры. Либо в комиссию при президенте России. Состав этих комиссий необходимо откорректировать в сторону объективности. Эта привилегированная группа уютно засиделась при президенте, согрелась и выдает ложную информацию о положении дел в русских театрах. Скажем, в ответ на запрос Станислава Говорухина о несправедливом отношении к МХАТу имени Горького Сысуев отвечает: не тот уровень игры. Но, позвольте, если я спрошу господина Сысуева, что он видел в том театре, имени Чехова, и что он видел в нашем театре, я поставлю его в неловкое положение. Он ничего не видел ни у нас, ни у них. Значит, он рассчитывал на порядочную информацию деятелей от театра.
В.Б. И все-таки впереди столетие МХАТа. Как ваш театр его отмечает? Будут ли совместные мероприятия с МХАТом Ефремова? Придут ли к вам официальные лица? Министр культуры Владимир Егоров? Мэр Москвы Юрий Лужков?
Т.Д. Мы приглашаем всех. Мы проводим юбилей великого русского театра, МХАТа. Проводим именно в тот день — 27 октября, когда был показан первый спектакль Художественного театра. Не пойму, почему театр Ефремова отмечает юбилей 26 октября. Это достаточно странно. Может, потому что 26 — это понедельник? День премьеры «Царя Федора...» всегда считался рождением Художественного театра. В общем хаосе эта странность приобретает некий дьявольский характер. Словно Воланд играет с МХАТом имени Чехова. Этакая шутка — досрочное празднование.
В.Б. По-моему, и пятидесятилетие МХАТа, когда на сцене сидело все Политбюро во главе со Сталиным, праздновалось 27 октября 1948 года... Ну что ж, посмотрим, кто придет на праздник к Воланду, а кто придет на наш с вами национальный праздник, посвященный юбилею великого русского театра... Как вы сами, Татьяна Васильевна, пришли во МХАТ? Почему поступили учиться именно в школу-студию МХАТ? Когда полюбили театр?
Т.Д. Первый раз я услышала спектакль МХАТа по радио, тогда еще не было телевидения. И радио приобщало народ к великой культуре. В те годы я полюбила и классическую музыку, которую постоянно играли по радио, тогда же прослушала много изумительных спектаклей. Я запомнила записи спектаклей, еще когда училась в школе, а когда закончилась война и я вернулась из эвакуации в Ленинград, то рядом с нашим домом находились два театра — Большой Драматический и чуть-чуть вдали от него Александринка. Билет на галерку стоил три рубля. По-нынешнему — это три копейки. Каждое утро в воскресенье я бегала либо в тот театр, либо в другой. Показывали совершенно потрясающие спектакли по Островскому, по Гоголю, по Чехову. Это было мое детство, мое время. Сегодня, когда я наблюдаю за детством нынешних детей, мне их искренне жалко. Они обделены чудом театра. У них нет денег на спектакли. К тому же сегодня в Москве, по существу, все детские театры давно уже занимаются только взрослыми проблемами, да еще в усложненном варианте. Для детей сегодня работают только два взрослых театра в Москве — это наш театр, который постоянно делает утренники для детей, и Малый театр. Это очень грустно, потому что поколение надо воспитывать на очень хорошей драматургии, на очень хороших спектаклях. Дети замечательно принимают утренние спектакли. Прежде всего это наш долгожитель, спектакль, который просмотрело уже несколько поколений людей. Мы справляем 90 лет спектаклю «Синяя птица». Он так был поставлен, что за 90 лет зритель не утерял интереса к этой режиссуре. Дети с таким восторгом смотрят, всегда подсказывают героям, стремятся спасти их. Просто чудо. Там можно получить хороший позитивный заряд на всю неделю. Дети замечательно смотрят и русскую классику. Приходят шумные, неподготовленные к театру, но они божественно затихают, перестают кричать, внимательно смотрят. Так на спектаклях Островского, Гончарова «Обрыв». Удивительно, как они принимают «Прощание с Матерой» Валентина Распутина. Когда я пришла на утренний спектакль, очень боялась, что им не покажется интересной жизнь Матеры. Оказалось, что по пронзительности темы Распутин им так близок, так понятен. Дети устраивали овации после спектакля.
В.Б. Ваш театр травят так же, как в свое время травили Михаила Булгакова. Там Латунские, тут Смелянские, ничего не изменилось. Такие же журналы, такие же газеты. Ненавидят именно неистребимый дух. Еще первое время после раздела МХАТа можно было решить, что вас ненавидят по личным мотивам — за то, что позволили театру уцелеть. Но прошли годы, личная вражда давно улеглась, тотальная блокада именно вашего театра уже не носит личностного характера. Они тоже могут друг с другом конфликтовать: Волчек, Ефремов, Захаров, Ульянов, Смелянский, мириться, ссориться, но МХАТ имени Горького они не воспринимают органически. Как невыбитый русский дух, как народную стихию, как явление реализма... Точно так же они не воспринимали органически Михаила Булгакова. Тут нет неприязни к характеру Булгакова или Дорониной — есть борьба с ненужной духовностью. С классической русской культурой. И все газетные шавки подыгрывают, часто даже не понимая, в чем дело.
Т.Д. Спасибо, Владимир Григорьевич, но это сравнение слишком высоко. Булгаков был трагическим гением России. Все, что он написал, он оставил на века. У актера существует сиюминутность. Выход на сцену. Это тот прыжок через пропасть, который ты каждый раз либо совершаешь, либо — нет. Именно в этот вечер. Все твои предыдущие прыжки ничего не стоят. Стоит только сегодняшний прыжок. Если ты сегодня не возьмешь эту высоту, не рассчитывай, что тебе будут аплодировать за былые рекорды. В этой сиюминутности — вечный актерский трагизм. А по поводу общей травли реалистического театра... Обратите внимание на следующее. Относительно не так давно умер великий режиссер Георгий Александрович Товстоногов. Его еще боялись травить, но постоянно пытались. Причем целенаправленно. Как по-хитрому, делая вид, что уважают мастера, они навязывались ему в друзья, эти люди, которые подспудно его травили. Он мне много рассказывал об этой травле в нашу последнюю встречу. Это был приватный разговор, и я не могу называть имена, но я же знаю, кого он называл. И я хорошо знаю поведение тех людей, которые сегодня изображают преданных друзей Товстоногова.
В.Б. Вы — явный лидер во МХАТе. Трудно ли быть лидером?
Т.Д. Я не ощущаю себя лидером. Совсем не ощущаю. Я просто работаю. Научилась за эти годы в какой-то мере передавать и своим партнерам, актерам, с которыми работаю, ту же одержимость, которая есть во мне самой.
В.Б. Что же сплотило вокруг вас ту часть МХАТа, которая и образовала МХАТ имени Горького? Сейчас ведется тонкая игра по якобы объединению вновь двух МХАТов, с подавлением всего того, что делалось вами. Думаю, это уже невозможно. Но что же в тот давний момент притянуло людей к вам?
Т.Д. Притянула обида, объединило то оскорбление, которое совершенно незаслуженно нанесли многим прекрасным актерам. Ни за что ни про что вдруг, вне всяких правил и законов, выдворяют из театра целую сотню людей. Когда было произведено это разделение МХАТа, на этом настояла малая, но влиятельная кучка людей. Раскола никакого не было. В театре хранятся записи всех собраний, всех выступлений, желающих отторгнуть своих товарищей было от силы 15, все остальные не хотели раскола. Поэтому версия, что театр раскололся на две части, — это явная ложь тех, кто искусственно разделил единый театр, а сегодня не хочет брать на себя ответственность за это преступление перед русской культурой.
В.Б. Я в то время, как вы знаете, работал в Малом театре. Таком же большом по количеству труппы, как и МХАТ. И в Малом театре, впрочем, как и по всей стране, были свои раскольники, люди, которые хотели сознательно разделить, отторгнуть единую труппу. Помню шумные собрания, выступления крикунов, болтунов, которых дергали за ниточки кукловоды. Но там был Михаил Царев, там была Елена Гоголева, да и более молодой состав «маловцев» не позволил осуществиться никакому расколу. Чем же был слабее МХАТ, какая гнильца поразила его? Нельзя же объяснить тем, что в Малом был Бондаренко, а во МХАТе Смелянский... Никакому демону-искусителю не по зубам коллектив, если в нем живо то соборное начало, которое определяет всегда русских людей.
Т.Д.В Малом у вас, Владимир Григорьевич, были очень сильные старики, более мудрые. А во МХАТе, как вы понимаете, был иной руководитель, и существовал авторитет руководителя. И авторитет отдельных личностей, возглавляющих этот раздел театра. Их, собственно, было немного, два человека, которые работали в тандеме с Олегом Ефремовым, два достаточно больших и известных человека. А в противовес им в тот момент сильных лидеров не нашлось. Дальше эти разрушители достаточно легко через прессу и телевидение убедили всю страну, что в старом составе МХАТ оставаться не мог. Надо было много лет работать в самом театре, чтобы знать, что это не так, что никакого раскола труппы не было. Конечно, в любой большой труппе существует ряд бездарных актеров, не сумевших реализовать себя. И от них любой руководитель должен уметь постепенно избавляться. Но это — не раскол театра. Отторгнули далеко не бездарных актеров, а иные бездарные и сейчас существуют в той труппе. Отторгнули реалистическое мхатовское направление.
В.Б. Уже прошло десять лет после раздела МХАТа на две части. Вы вынуждены были выстоять, вы доказали свою жизненность. Само по себе — это доказательство лжи об избавлении МХАТа от балласта. Почему они и бесятся.
Если бы не было лично вас, если бы изгнанные разбежались по необъятной России, то в историю вошел бы не целенаправленный раздел национального театра, не разрушительный, инспирированный кем-то удар по русскому театру, а мудрый шаг ефремовского руководства, вовремя избавившегося от советского бездарного балласта. Ваше существование — это вечный еж под кожей разрушителей... Но выиграл ли тот театр от этого раздела? Дал ли что-то существенное этот раздел труппе МХАТа имени Чехова?
Т.Д. К моему очень большому сожалению — и, поверьте, искреннему сожалению — выигрыша у них не получилось. Для меня не было бы большей радости, если бы я видела мощный творческий расцвет театра, который сегодня носит имя Антона Павловича Чехова. Кстати, сменой названия театра именно они отказались от преемственности. Стали неким новым театром. Именем великого Чехова можно называть и города, и корабли, и планеты. Но если основоположники решили все-таки назвать театр именем Горького, они видели в этом определенную гражданскую позицию. Они видели в имени великого Алексея Максимовича Горького некий идеологический заряд, предполагая, что это определит и дальнейшую судьбу их детища — МХАТа. Сегодня не принято говорить о Горьком. Если говорят, то как-то извиняясь: «Вы знаете, я все-таки уважаю этого писателя. Простите, конечно...» За что прощать? Есть очень мощный русский писатель, вышедший из самого сердца страны. Он был и духовным, и художественным, и социальным знаком России. И он остался этим знаком. Сегодня, уничтожая имя Горького, уничтожают огромную часть нашей отечественной культуры, часть того же МХАТа. Уничтожают позицию писателя — его право быть гражданином, человеком, заинтересованным в жизни народа. Он лучше многих знал, что такое русский народ. Будь сегодня жив Алексей Максимович Горький, я думаю, судьба нашей культуры нынче не была бы такой плачевной. Я знаю, на защиту кого выступил бы великий писатель. Это знают и те, кто отказался от его имени.
В.Б. Заметьте, Татьяна Васильевна, как наши противники, противники нашей культуры умело противопоставляют Чехова — Горькому, Булгакова — Шолохову, Ахматову — Есенину. Сталкивают славные имена. Мелкая театральная тусовка кидает грязь на великих классиков. На самом деле, скажем, в истории МХАТа всегда будут стоять рядом Чехов, Горький и Булгаков. Они не мешают друг другу, а дополняют, обогащают. В афише вашего театра не случайно всегда присутствуют эти три имени.
Меня никогда не покидало ощущение, что раздел МХАТа — это не просто разрушительная театральная акция. На вас отрабатывали механизмы расчленения страны.
Т.Д. Да, вы правы. Сначала искусственно разделили единый творческий коллектив на МХАТ имени Чехова и МХАТ имени Горького. Дальше им надо было доказать, что МХАТ имени Горького абсолютно недееспособен. В течение всего десятилетия почти вся театральная пресса, как по указке, доказывала, что наш театр — недееспособен. Но существует зритель, который не желает читать эту желтую разрушительную прессу, а ходит в наш театр, смотрит наши спектакли и устраивает овации артистам. Приходят на наши спектакли даже по нескольку раз, семьями. Нравимся мы русскому зрителю, и ничего с этим не поделать. Смиритесь, пожалуйста, театральные критики, Латунские всех времен, что зрителю у нас душевно, комфортно, что зритель любит реалистический театр. Они не чувствуют себя оскорбленными той или иной похабностью, условностью, пошлостью. В театральной условности они видят пренебрежение к зрителю, издевательство над простыми человеческими чувствами. Они любят реалистического актера. А это требует подключения всего организма на сцене. Реалистическая игра — самая трудная. Реалистические декорации требуют высочайшего мастерства художника. У нас в театре сейчас работает лучший театральный художник страны — Владимир Глебович Серебровский. Работники всех цехов в театре стремятся осуществить эту волшебную реальность на сцене. Как они все сейчас работали над восстановлением «Трех сестер»! Это был единый коллектив. Они объединены идеей Художественного театра. Нам удалось сейчас с нашими молодыми актерскими силами создать живой спектакль «Три сестры» по рисунку 1940 года. По декорациям Дмитриева. Выполняя все мизансцены Немировича, идя от темы “тоска по лучшей жизни”. Но дальше-то молодые актеры работают в своих индивидуальностях, и заставлять их повторять интонации великих исполнителей 1940 года — Тарасовой, Ливанова, Грибова — невозможно.
В.Б. Опять параллель. Как бы ни хотели уничтожить ваш МХАТ, ничего не получается. Как бы ни хотели уничтожить Россию — тоже ничего не получается. И с уничтожением Сербии ничего не получится. С нами Бог!
Модель сопротивления МХАТа имени Горького, которая противостоит модели разрушения, — тоже уникальная. Это — один из окопов народного сопротивления.
А где-то сопротивляются русские художники. Академия Ильи Глазунова. Кинофестиваль Николая Бурляева. Славянский центр Вячеслава Клыкова. Союз писателей России во главе с Распутиным, Беловым, Ганичевым. Газета «Завтра» во главе с Александром Прохановым. Крестьяне, шахтеры, оборонщики, ученые. Благородный Игорь Шафаревич. Ученики великого Георгия Свиридова. Русские промышленники. Честные русские офицеры... Часто пока каждый наособицу, чем и пользуются враги, но зреет уже и тяга к единению. Близок поворотный Сталинград. И тогда мы вспомним каждый из наших окопов. Каждый акт национального сопротивления. Как вы выдержали все эти десять лет? Какие драматурги, актеры, режиссеры помогали вам? Что за молодежь к вам пришла, не боясь всех сплетен, которые распространяли о вашем театре в околотеатральных кругах?
Т.Д. В самом начале становления нашего театра очень талантливый белорусский драматург Алексей Дударев дал нам свою, для того времени крайне важную пьесу «И будет день». За постановку взялся прекрасный режиссер Валерий Белякович. Это был очень хороший союз. Который помогли создать вы, Володя. Перейдя из Малого по нашей просьбе к нам в театр, вы помните, как принимали этот спектакль в Киеве? Спектакль об афганцах. И из киевских госпиталей приходили раненые воины, приходили их матери. Мы им ставили добавочные стулья, вопреки всем правилам. И мамы несли букеты цветов к ногам актера, который играл афганца. Мы подружились после этого спектакля с Валерой Беляковичем. Не менее успешно он поставил у нас «Макбет», а совсем недавно и малоизвестную пьесу Александра Островского «Козьма Минин». Среди первых режиссеров, откликнувшихся на нашу просьбу, был и всемирно известный Борис Александрович Покровский, который поставил пушкинский спектакль, еще один постоянный знак нашего театра. Пушкин — это наше главное и в литературе, и в театре. Так будет всегда, пока жива Россия.
Главный режиссер украинского театра имени Франко Сергей Владимирович Данченко поставил у нас «Вишневый сад». Он идет до сих пор у нас с аншлагами. Для нас это тоже знаковый спектакль. Не только потому, что по Чехову, но еще и потому, что решение режиссера очень бережное, нежное и при этом трагическое... Всегда изобретательный Роман Виктюк поставил сложнейшую пьесу Радзинского «Старая актриса на роль жены Достоевского». Виктюк включил в этот спектакль и тему разделения театра, ничего не нарушив в замысле драматурга. И ничего не добавив из текста. Так мог сделать только Виктюк, это фантастический режиссер, по изобретательности равного ему нет.
Ленинградский режиссер Анатолий Морозов поставил горьковских «Зыковых» в декорациях художника Серебровского. Горький обычно изображается несколько натуралистично, а здесь решен в стиле модерн, и очень живо и точно. А какие страстные и сильные образы! Во всей мировой драматургии мало драматургов, умеющих создавать столь сильные и живые образы. Неужели не видно его мощи? В нашем театре всегда будет Горький.
Еще один наш постоянный автор — лучший писатель современности Валентин Распутин. Театр благодарен вам, Володя, за столь бережную и талантливую инсценировку «Прощания с Матерой», которая идет у нас уже десять лет. И люди приходят и, Боже мой, какие у них лица! Как они внимательно смотрят и какую овацию устраивают актерам! Это все — закон большой литературы. Помноженный на глубинный психологический дар молодого режиссера Андрея Борисова. Андрей нас всех завораживает своей мистикой, каким-то тайным знанием земли. И он неповторим. А иные его мизансцены уже скопированы в других театрах. Я надеюсь, что вскоре он придет к нам ставить «Гамлет»...
Наш гениальный Михаил Афанасьевич Булгаков идет у нас в трех ипостасях: «Белая гвардия», «Зойкина квартира», «Полоумный Журден», который вообще очень редко ставится. А «Зойкина квартира» у нас идет вообще в первой редакции. Это музейный экземпляр театра Вахтангова. По этому первому экземпляру, который принес в театр Булгаков, мы и играем спектакль. Современное звучание Булгакова необыкновенно мощное. Он собирает полные залы и интерес не ослабевает. Все три спектакля поставлены мной уже шесть-семь лет назад.
В последнее время к нам идут известные кинематографические режиссеры. Валерий Усков поставил у нас первую пьесу нашего любимого Виктора Сергеевича Розова «Ее друзья». Виктор Сергеевич сам к ней серьезно не относился. Дело было так. Я очень люблю его и считаю первейшим автором на все дни, и просила написать для нас пьесу. Он говорил, что уже устал, да и время — нетворческое, глухое, недоброе, не для написания хороших пьес. В этом, может, он и прав. Нет же сейчас хорошей драматургии. Те пьесы, которые присылаются в театр, или написаны молодыми, искренними, но не умеющими сказать свое слово авторами, или профессионалами, но в пустоту, ни о чем... И вот Виктор Сергеевич мне сказал: «Надюша (это его прекрасная жена, сказочное существо по доброте, по бесхитростности, будто она целиком — сердце и душа, и больше ничего нет), вот моя Надюша прочла мою первую пьесу «Ее друзья», и она плакала. Вы не хотите ее прочитать? Только у меня один экземпляр остался». Я срочно послала курьера, и курьер привез маленькую книжечку. Во времена, когда еще интересовались отечественными драматургами, отдельные пьесы издавались как брошюрки. Очень мудро делали.
Тоненькая книжечка, изданная, по-моему, в 1947 году. Вся зачитанная. Я взяла эту книжечку, прочитала и тоже стала плакать. Простейшая история, как мальчики и девочки помогают девочке, которая ослепла, закончить десятый класс. И вся история, ничего больше. Но так сильно действует. Я стала искать такого режиссера, который был бы способен постичь красоту и прелесть этой необыкновенно простой истории. Таковым режиссером оказался опытнейший кинорежиссер Валерий Усков. Самое интересное, что на этот спектакль приходят три поколения. Бабушка и дедушка, либо папа, мама и дети, либо внуки. Первой начинает плакать бабушка. Ностальгия такова, что как только она слышит «Школьный вальс», начинает рыдать. Дальше подключается среднее поколение, папы и мамы начинают плакать от умиления, от радости, от воспоминаний своего школьного детства. И в самом конце не выдерживают сами дети. Они кричат «браво», глаза мокрые, лица счастливые. В наше очень жестокое время они поверили в доброту. Борьба идет в их душах. И очень важно, кто победит!
В.Б. Татьяна Васильевна, вы сказали о победе доброты. Я тогда уж скажу свое первое впечатление о вашей книге «Дневник актрисы», ставшей ныне интеллектуальным бестселлером. В то время, когда в театральном мире властвуют нетерпимость, стервозность, осознанное зло, травля всех и вся, вдруг появляется очень добрая книга Татьяны Дорониной. Уж кто кто, а вы имели право на злость, на месть, на обиду. От вас и ждали все такой реакции на весь театральный мир. Ждали скандальных откровений, скандальных разоблачений. И потому самое неожиданное впечатление — это какая-то абсолютная доброта. Книга добра по отношению к людям, добра по отношению ко всем талантам. Многие из героев вашей книги нынче находятся по разную сторону идеологических баррикад. Многие из них наносили удары и по Дорониной, по вашему театру, по вашему таланту. Вы имели право на ответ. Вы могли озлобиться по отношению к врагам. А в книге «Дневник актрисы» я читаю добрые слова о Петрушевской, об Игоре Дедкове, об Олеге Басилашвили, о Радзинском. Те же, кто мучил вас, оскорблял, преследовал — вы их не называете, как и в нашей нынешней беседе. Пожалуй, единственный Анатолий Смелянский удостоился гневного ответа за попреки в адрес Дорониной за якобы «примитивное и «упрощенное», глупое происхождение». Но и здесь вы не себя защищаете, а своих родителей деревенских, вы правы, когда утверждаете, «что гонение на меня, которое с таким азартом охоты вы ведете столько лет, является гонением на моих родителей тоже. Вы полагали, предполагали унизить их, обозначить их никчемность и ничтожество. Кроме меня, их защитить некому»... Защищать родителей — это по-христиански. А других, тех, кто лично вас обидел, — вы готовы простить. Вы готовы оценить любой талант. Может быть, вы и правы? Может быть, доброта к таланту, даже заблудшему — это то, что требуется всем нам?
Т.Д. Первопричиной написания моего дневника стала смерть отца. Это было для меня первым страшным ударом в жизни. Эта боль никак от меня не отойдет. Тогда я стала писать не ежедневник, а дневник с ностальгическими воспоминаниями своего детства. Меня необыкновенно удивило, что мои дневниковые записи так взволновали многих. И я согласна с вами, надо соотносить дар, талант человека не в соответствии с его публицистическими высказываниями. Ни в коем случае нельзя судить об актере и писателе только на уровне его политических высказываний. Он может ошибаться, заблуждаться, но в его творчестве, если он по-настоящему талантлив, его ведет дар Божий. Алексей Максимович Горький велик именно своими произведениями. И никто у него этого не отнимет.
В.Б. Удивителен этот контраст. Нетерпимость наших либеральных оппонентов, которые готовы «давить гадину» ежесуточно, не прощая строптивые высказывания даже гениям — Горькому, Есенину, Маяковскому, Шолохову, Свиридову, Бондарчуку — и наша христианская всечеловечность. Мы не боимся признавать чужой талант, мы не боимся прощать своим демократическим противникам. Вы настроены в своей книге на позитивный лад...
Т.Д. А иначе выхолащивается душа. Я не могу сказать про режиссеров, работающих в иной, нереалистической, авангардной манере, что они бездарны. У меня просто язык не повернется. Я должна признавать в человеке то, что дано ему Богом. Любая искорка таланта — от Господа Бога. Если я не признаю этот дар, значит, я против Бога?
В.Б. Вот поэтому у вас и получилась очень христианская книга. Ваше творчество — это христианское творчество.
Т.Д. Спасибо, Володя. Для меня очень важны такие слова.
В.Б. Возвращаюсь к вашему творчеству. Вы можете назвать свои любимые роли на сцене МХАТа?
Т.Д. Я очень люблю «Старую актрису на роль жены Достоевского». Очень люблю эту старую актрису. Честно говоря, на таком актерском уровне я не работала никогда. Также очень люблю Раневскую в «Вишневом саде». Обожаю ее играть. Сегодня всем очень нравится мадам Александра из пьесы Ануя. Вначале я сделала фрагмент из спектакля для своего юбилея. Так как это имело большой успех, я сделала уже полный монтаж, такую композицию спектакля. Там мне играется легко, не требуется таких душевных затрат, как, допустим, в «Старой актрисе...». Это немножко на поверхности, потому и можно разложить по фрагментам. А то, что в «Вишневом саде» или в «Старой актрисе...», по фрагментам не разложишь. Признаюсь откровенно: перешла на роли старушек. В «Лесе» играю Гурмыжскую. Но не скажу, что во мне отрицательные роли вызывали бы мощное желание играть. Хотя она принимается великолепно зрителями. Там, где отдается душа, — это один выход на сцену. Там, где требуется просто мое мастерство, — другое отношение.
В.Б. Значит, не любите играть злодеек, Татьяна Васильевна?
Т.Д. Я могу. Но нет большого желания. А так, как я играю старую актрису, я знаю, что никто не сыграет. Только я...
В.Б. А кто в вашей театральной жизни был идеальным партнером? С кем наиболее органично игралось?
Т.Д. Прежде всего это мощнейший список актеров БДТ, потому что вы отлично знаете, такой великий режиссер, как Георгий Товстоногов, не мог не объединить коллектив, работающий по его законам. Великий режиссер всех ставил точно на свои места. Поэтому у меня там были совершенно сказочные партнеры. Приближается к Товстоногову в этом умении лишь Андрей Гончаров. И все же из всех актеров БДТ выделю Павла Луспекаева. Мой лучший партнер в «Варварах» Горького. Когда я играла Настасью Филипповну в «Идиоте», таким идеальным партнером стал Иннокентий Михайлович Смоктуновский. Изумительный по качествам партнер Олег Борисов. Мы играли вместе в «Еще раз про любовь». Это три таких великана, три богатыря русской сцены, поставить кого-либо рядом с ними сегодня нельзя. Просто некого... Самые великие мои партнеры. Три самостоятельные актерские планеты. Я не говорю, конечно, еще про Николая Константиновича Симонова — он для меня был не планета, а солнце. Сыграть вместе с ним было для меня великим счастьем.
Из партнеров в период работы в театре Маяковского, конечно, выделю крупнейшего их актера Армена Джигарханяна. Его можно присоединить к тем планетам из БДТ. Он такого же уровня. Великолепно игралось с Сашей Лазаревым. И еще, не скрою, очень хороший партнер Олег Ефремов. Я с удовольствием с ним играла. И в «Трех тополях», и в «Ольге Сергеевне», и в «Еще раз про любовь». Он очень убедителен и органичен. Он умеет очень точно пребывать на съемочной площадке, уважает профессию, не опускается до пошлости. Я очень уважаю его как актера...
В.Б. Вы любите страстные характеры, сильные натуры. Мужественных героев и героинь. В жизни есть такие лидеры, такие политики, руководители, которые вас притягивают своими действиями?
Т.Д. Я сейчас доросла до такого состояния, что мне жалко всех. Я раньше не понимала, когда мне мама говорила: «Жалко всех», я отвечала ей: «Вон какая гадина, какой злодей. Сколько людей погубил, тебе и его жалко?». «Все-е-ех...» — она говорила протяжно. «Все-е-ех жалко...». Не сочтите это за какую-то всеядность, но у меня сегодня какое-то странное отношение ко всем. Мне всех сегодня безумно жалко. Если бы что-то было в моих силах, как-то помочь, сказать всем и каждому: «Ты хороший, поверь, что ты хороший...», — я бы так и сделала. Сейчас мы живем, как в плохо организованном театре, где нет такого режиссера, как Георгий Александрович Товстоногов. Существует брожение умов и темпераментов. Это распространяется на всю верхушку, на всех руководителей. Все живут под знаком растерянности и раздробленности. В театре, как вы знаете, есть такое сценическое понятие — «сквозное действие». Так вот «сквозное действие» всех нынешних политиков — доказать, что только его точка зрения правомочна. Уверенность, что только он прав. Но сегодня та или иная правота не нужна тем, кто живет внизу. Нужна не правота, а помощь обездоленным. Это наша общая вина, вина всех, и моя тоже. Я отвечаю за всех...