«СМЕРТНИК», ИЛИ «ОДИН ПРОТИВ БАНДЫ»

Author: Виктор Пронин
«СМЕРТНИК», ИЛИ «ОДИН ПРОТИВ БАНДЫ» (отрывок из нового романа)
41(254)
Date: 13-10-98
Виктор Пронин — давний автор и друг газеты “Завтра”. Его книги читает вся Россия. Через остросюжетные криминальные романы, художественно преломляя происходящие события, он умело ведет читателя к идеям добра, справедливости, патриотизма, величия России...
Пронин — король нынешнего книжного рынка. И он — наш король!
Мы от души поздравляем Виктора Пронина с 60-летием. Успехов тебе и счастья, друг и коллега!
Вместе мы одолеем любых бандитов — и на вершинах власти, и на всей пробуждающейся русской земле.
Редакция газеты “ЗАВТРА”

АНФИЛОГОВ Иван Иванович. Человек он был странный. Не в том смысле, что совершал непонятные или необъяснимые поступки, вовсе нет. Он был хорошим следователем, может быть, разве что слишком цепким, поскольку часто искал то, что искать вовсе не был обязан.
По образованию он не был юристом, и в свое время, закончив горный институт, получил специальность маркшейдера, что на русский язык можно перевести, как “горный штурман”. Он давал направления подземных выработок, указывал, куда рыть, где, вниз или вверх, вправо или влево, с таким расчетом, чтобы эта вот нора лоб в лоб столкнулась с другой норой, которую несколько лет, несколько километров рыли навстречу. Причем стыковка должна быть настолько точной, чтобы совпали даже головки рельсов, которые тут же прокладывали для вывоза вагонетками породы.
Но, убедившись, что подобную работу он выполнить в состоянии, Анфилогов тут же потерял к ней всякий интерес, и пока не поздно еще было, пока был молод и неистов, закончил что-то юридическое, какие-то курсы, потом еще что-то заочное, потом поступил в милицию, некоторое время побегал оперативным работником. Начальство, учитывая, что у него хоть и горное, но все-таки высшее образование, доверило ему следовательскую работу.
И не ошиблось.
Присмотревшись к Анфилогову внимательнее, пристальнее и подозрительнее, можно было сделать жесткий вывод — он боролся не столько с преступностью, отстаивая жизнь и достоинство граждан, сколько ублажал собственные желания и капризы. Но поскольку они совпадали с указаниями начальства, Анфилогов был на хорошем счету. Но о повышении ему мечтать не приходилось. Не вписывался он в устоявшийся образ руководителя, наставника. В его поведении, в суждениях постоянно прослеживались, если не легкомыслие, то какая-то вольность, снисходительное отношение к закону.
Отношения с законом у Анфилогова были какие-то товарищеские, если не сказать панибратские. Нет, он не был рабом закона и не сверял каждый шаг с уголовным кодексом. Другими словами, Анфилогов позволял себе судить о виновности того или иного человека, не дожидаясь, пока это сделает суд.
Тот же Касьянин...
Возможно, другой следователь, менее самоуверенный и более скованный правовыми ограничениями, заподозрив человека в убийстве, повел бы себя иначе — вызвал бы на допрос, начал устраивать очные ставки и в конце концов добился бы признания. Анфилогов этого всего делать не стал, но и работы не прекратил. Он несколько дней ходил по гулким этажам недостроенных домов, общался с бомжами, пьяницами, наркоманами и наконец узнал то, что и хотел узнать, — стрелял человек, который гулял со светлой собакой средних размеров. При этом несколько свидетелей уточнили, что у собаки были длинные уши и мохнатый хвост. А если учесть, что за некоторое время до этого Касьянин попал в больницу, избитый ночью на пустыре, то у него были основания вооружиться, были основания пустить револьвер в ход... Да и вел себя Касьянин двусмысленно: от вопросов уходил, лукавил и не скрывал этого.
Анфилогову все стало ясно. И что же он делает? Ничего.
Для себя он решил, что ему лучше не вмешиваться, не потому что чего-то опасался, нет, просто подумал, что так будет лучше, справедливее.
В этом его поступке было не так уж много вызова и непочтительной дерзости по отношению к закону, как может показаться. Пришло время, когда люди усомнились в законе — и в его силе, и в его надобности, и в его справедливости. И по мере своих возможностей, старались худо-бедно обходиться без государства, без всевозможных его служб и ведомств. А если уж такой возможности у них не было, то и от государства, и от закона пытались попросту откупиться.
Откупались, получалось.
И от закона, и от его представителей. Если уж взятки берут помощники президента, министры, если даже сам государственный прокурор сидит за взятки, то о чем может быть речь, о чем речь!
Единственное, что позволил себе Анфилогов, — это отдаться на волю волн. Он не старался делать вид, что ничего не видит, не знает, не слышит. Прекрасно он все видел, знал и слышал, отчетливо осознавал, что никогда его родная контора не вступится за него, не сможет его защитить, если возникнут неприятности с криминальными ребятами. И потому старался не вступать в непримиримые отношения с кем бы то ни было. А если это не удавалось, то надеялся он только на самого себя, на скромные свои силы.
И получалось, пока получалось.
Анфилогов очень быстро понял, что по сквозняковым, насквозь продуваемым этажам недостроенных бетонных громад он прошел не первым. К кому бы он ни обращался, все, чуть ли не в один голос, говорили ему о том, что у них уже побывали немногословные ребята и задавали те же вопросы. Значит, следствие ведет не только он — пострадавшая сторона жаждет мести. И спокойные ребята, как и он, знают, что убийца их товарища выгуливает светло-рыжую собаку с длинными ушами и мохнатым хвостом. На три дома такая собака была только у одного человека.
Он не успел предупредить Касьянина, просто не успел. Поэтому убийство Ухалова было для него полной неожиданностью. Анфилогов не ожидал такой прыти от этих ребят, с которыми старался не ссориться, понимая, что сила на их стороне. Но их суд оказался слишком скорым.
Они поступили неправильно, чуть крутовато, нарушили перемирие и потому совершили явную ошибку в объекте — охотились за одним, а убили другого.
Анфилогов почувствовал острую личную обиду, личную оскорбленность. Да, убили Ухалова, но по морде дали ему, Анфилогову. По правилам, ребята должны были подойти и объясниться. Они этого не сделали. Значит, и от него не могут требовать слишком строгого соблюдения правил.
“Извините, ребята, извините, — время от времени повторял Анфилогов, направляясь к участковому. — Извините, но так не поступают, мы с вами так не договаривались...”
АНФИЛОГОВ прекрасно владел собой. Почти невозможно было вывести его из себя, заставить нервничать. Но, войдя к участковому Пияшеву и увидев собравшихся там людей, сидящих на казенных стульях вдоль стен, Анфилогов призвал на помощь все свое самообладание. Сам участковый сидел за фанерным однотумбовым столиком, выглядел взволнованным и даже растерянным, лицо его было в красных пятнах, взмокшие волосы торчали в беспорядке, форменная фуражка лежала на пыльном подоконнике, как предмет неуместный и даже смешной. А вдоль стен расселись в позах, свободных и ленивых, вполуразвалку, скучающе... Да, здесь собралась вся местная банда, державшая в подчинении все торговые, ремонтные, питейные и прочие заведения.
Анфилогов по своей привычке чуть приоткрыл дверь, просунул голову, и его радостная улыбка тут же окаменела. Но прошло несколько секунд, и улыбка снова ожила, сделалась даже шире и искреннее.
— Я вас приветствую! — сказал Анфилогов, все еще по ту сторону двери.
— Входи, Ваня, — ответил участковый с явным облегчением. Чувствовалось, что он обрадовался появлению следователя, надеясь если не на избавление от сурового разговора, то хотя бы на поддержку.
— Спасибо, Саша. Всегда рад. А почему вы все такие невеселые? Что-нибудь случилось? — Анфилогов прошел наконец в дверь, закрыл ее за собой и улыбчиво посмотрел на присутствующих. Он их знал, встречался почти со всеми по разным криминальным поводам, и его здесь тоже все знали.
После смерти Пахомова, сраженного дробовым касьянинским зарядом, власть в банде перешла к Валерке Евладову — он сидел в темном углу, сонный и какой-то недовольный. Встретившись взглядом с Анфилоговым, кивнул, и во время кивка четко обозначился второй подбородок. Шея у Евладова была полная, мокрая от пота, и, конечно, висела на ней золотая цепочка, но не слишком толстая, средних размеров цепочка, граммов на сто, не больше.
По обе стороны от Евладова сидели телохранители. Дальше Анфилогов увидел еще двух гостей, сидевших у стены напротив участкового. Эти были в джинсах и майках, чувствовали себя уверенно, поглядывали с интересом, оценив необычность положения.
Следователь хорошо знал обоих, они побывали в его кабинете, с ними не один раз вел он беседы долгие и, как оказалось, бесполезные. Ребята эти, Коля Артюшин и Гена Закотеев, были грамотными, с высшим образованием, со спортивной закалкой и при этом полные беспредельщики.
До сих пор им везло, они не попадались, не сидели, и мир представал перед ними полным соблазнов и удовольствий. И самое главное — этот мир лежал у их ног. Весну они провели на Кипре, загорели на Канарских островах, вернулись красивыми и ублаженными. С темнокожими заморскими красотками оба вели себя почти одинаково — властно и щедро, улыбчиво и загадочно. Красоткам нравятся такие ребята, их манера ухаживания, хотя ухаживания как такового и не было вовсе.
Смерть Пахомова, неожиданная, нелепая и бестолковая, удручала их недолго, до того момента, когда вершилась месть — скорая и справедливая. Анфилогов был уверен, что именно эти двое и убили несчастного толстяка Ухалова, решив, что именно он расправился с их главарем.
— Не помешал? — спросил Анфилогов, еще раз окинув всех взглядом, быстрым и внимательным.
— Садись, — протянул Евладов. — Гостем будешь, — добавил он, усмехнувшись.
— А хозяин кто? — спросил Анфилогов, выдав этим вопросом еще одну свою слабость — не прощать пренебрежения. И не только к себе. Его охватывал легкий, управляемый, но все-таки гнев, когда вообще видел чью-либо спесивую снисходительность.
— Медведь — хозяин, — ответил Евладов.
— Слышали — медведь мальчика загрыз в зоопарке? — некстати спросил участковый.
— Медведь — он такой, — протянул Евладов. — Хоть кого загрызет. И не чихнет. А, гражданин начальник? Верно говорю?
Следователь улыбчиво посмотрел на Евладова, снова окинул всех взглядом.
— По какому поводу собрались?
— О жизни ребята хотят поговорить, — ответил участковый.
— А заодно и о смерти, — добавил Закотеев, решив, видимо, что и ему пора вмешаться в разговор. — Смерть стала наведываться в наши владения... В газетах пишут, по телевидению картинки показывают. Наш район стал знаменитым, на высоких совещаниях о нем говорят, внимание уделяют.
— Это хорошо или плохо? — спросил Анфилогов.
— Плохо! — резко бросил Евладов и распрямился на своем стуле. — Патрули ездят взад-вперед чаще, чем обычно, нашему другу участковому задания дают, чтоб бдительнее был, внимательнее вокруг себя смотрел, докладывал чтоб обо всем подозрительном, что происходит на его территории, да, Саша?
— По-разному, — уклонился Пияшев от ответа, бросив быстрый взгляд на Анфилогова: заметил ли тот издевку в словах бандита. Заметил. Издевку Анфилогов замечал сразу и тут же впадал в тихое бешенство. Не повышая голоса, он произносил слова самые, казалось бы, неуместные, самые раздражающие.
— Решили помочь участковому?
— А что, мы — всегда пожалуйста... И недорого возьмем, — усмехнулся Артюшин и оглянулся на главаря — как, дескать, я их подсек! Хотя два трупа за неделю... Это не так уж и много.
— Еще будут, — сказал Анфилогов.
— Да? — удивился участковый.
— Трупы — они такие, — засмеялся Евладов в своем затемненном углу. — Им только волю дай, так и посыпятся, так и посыпятся!
— Я не шучу, — сказал Анфилогов.
— Я тоже, — отозвался Евладов. — Мы вот поговорили немного с Сашей... Выразили ему свое недовольство, сделали замечание о неполном соответствии... Есть такой вид порицания.
— Есть, — кивнул Анфилогов. — Чем же вы недовольны? С какими такими обязанностями он не справляется? Какие ваши указания не выполняет?
— От злодейского выстрела погиб наш человек, надежный и верный товарищ... Убийца не найден, более того, как выяснилось, нет даже подозреваемых... Да, Саша?
— Работаем, — откликнулся Пияшев.
— Плохо работаете. Недостаточно. Неубедительно. Поэтому и говорю о неполном соответствии. Мы вынуждены были сами заняться поиском преступника. Отложили в сторону дела, отменили отпуска, понесли громадные убытки, поскольку наши партнеры решили, что, если убит наш руководитель, значит, с нами можно поступать как угодно, можно пренебрегать, можно послать подальше... Мы должны были доказать, что поступать с нами пренебрежительно нельзя. За два дня мы нашли убийцу. За два дня.
— И уже расправились? — спросил Анфилогов.
— Не успели, — улыбнулся Евладов. — Мы хотели разоблачить его и сдать в руки правосудия, но нас опередили. Этот подонок не только Пахома порешил. Маньяк какой-то. Псих ненормальный.
— Литературный критик, — уточнил Анфилогов.
— Надо же, как замаскировался! — восхищенно воскликнул Закотеев. — Это додуматься надо!
— Не ваша ли машина стояла на повороте, рядом с пустырем, где было совершено убийство Ухалова? — спросил Анфилогов. — Некоторые утверждают, что она простояла там несколько часов.
— Мало ли где могла стоять наша машина, — небрежно махнул рукой Евладов. — Да и наша ли... Сейчас столько совершается убийств... Куда ни плюнь, обязательно на место преступления попадешь.
— Пока машина стояла, — продолжал Анфилогов, — дождь прошел... Очень четкие следы протектора остались... Со всеми подробностями, с повреждениями, сбоями... Все отпечаталось.
— И о чем это говорит? — расхохотался Закотеев. Его канарский загар был виден даже в полутемной комнате. К тому же Закотеев продуманно надел белую майку с пальмами, видимо, привезенную с тех самых островов.
— Не в этой ли машине дожидались убийцы, пока жертва покажется из дома?.. Не на этой ли машине они и уехали?.. Так вот мне подумалось.
— Ну подумалось, и хорошо, — Евладов поднялся. — Спасибо за приятную беседу, за гостеприимство. А подонка этого не жалейте... Хорошего человека убивать никто не станет, за хорошего человека каждый заступится. — Евладов назидательно поднял короткий указательный палец и поводил им перед носом участкового.
— Да не было у него никогда этой собаки! — закричал Пияшев тонким, истеричным голосом, не выдержав унижения. Он бы и стерпел, возможно, подобное он терпел и раньше, но сейчас, когда в кабинете был Анфилогов, он сорвался.
— Как это не было? — остановился в дверях Евладов. — Ведь это... В газетах писали, что рядом с ним валялась и собака... Разве нет?
— Не его это собака! Ошиблись вы, ребята, обосрались!
— Это была не его собака? — Евладов снова прикрыл дверь и вернулся к столу Пияшева. Обидных слов участкового он попросту не услышал. — Чью же собаку он выгуливал? — вкрадчиво спросил Евладов и посмотрел поочередно на своих ребят, на участкового. — Чью собаку он выгуливал?
Закрыв лицо руками, Анфилогов тихонько раскачивался из стороны в сторону. И только взглянув на него, Пияшев понял, какую глупость сморозил. Он тут же заткнулся, даже рот закрыл себе ладонью, и только распахнутые в ужасе глаза говорили о его состоянии.
— Ну? — Евладов, подойдя вплотную к Пияшеву, постарался заглянуть ему в глаза.
— Откуда я знаю! Соседи говорили!
— Ты участковый, — тихо произнес Евладов в полной тишине. — Ты все знаешь. Ты, Саша, оказывается, пудрил мне мозги... Вешал лапшу на уши. Короче, дурил. Не надо меня дурить, Саша. Это нехорошо. Такое обращение мне никогда не нравилось, а сейчас не нравится особенно. Ну, ладно, ребята, главное мы выяснили... Пошли отсюда. Здесь, как я вижу, люди лживые и поганые. Кто-то обещал, что будут еще трупы... Я начинаю верить этому человеку. Теперь я понимаю, что этот человек знал, что говорил. Да, Саша? Пока, Саша.
Когда Анфилогов убрал наконец руки от лица, в кабинете сидел один Пияшев, уставившись в стену прямо перед собой. Анфилогов отодвинул занавеску и выглянул во двор. Алая машина с откинутым верхом, стоявшая у самого подъезда, резко сорвалась с места и скрылась за углом дома.
— Хорошие у тебя гости бывают, Саша, — проговорил Анфилогов, усаживаясь в темный угол, на тот самый стул, на котором совсем недавно сидел Евладов.
Пияшев потер ладошками лицо, пригладил волосы, поднявшись, проверил дверь — плотно ли прикрыта, выглянул в окно и, убедившись, что бандиты отъехали, снова сел за стол.
— Знаешь, что я тебе скажу, дорогой Иван Иванович... Да, я сорвался... Сорвался. Как последний дурак. Могу написать рапорт и доложить начальству о том, что произошло. Подставил Касьянина под бандитские пули. Все может получиться по-разному, но мужик в опасности.
— Неужели ты это сделал случайно? — невинно спросил Анфилогов.
— Вот ты куда клонишь... Ну, что ж, клони. Можешь написать рапорт. Но я вот что хочу сказать... Насчет хороших гостей, как ты только что выразился, — участковый резко встал, отбросив в сторону стул, прошелся по кабинету, с такой же резкостью поставил стул на место и снова сел. — Ты знаешь этих ребят?
— Более или менее.
— Знаешь, кто они?
— Бандюги.
— Почему же ты их не берешь? Почему не требуешь группу захвата с машинами, гранатометами, с десятком автоматчиков? Почему ничего не делает управление? Районные власти, городские, республиканские? Где эти все губернаторы, президенты, наместники? Где эти гомики, педики, вся эта шелупонь вонючая? Почему они всех этих бандюг бросили на меня, на Сашу Пияшева двадцати пяти неполных лет? Почему?!
— Не знаю, — просто ответил Анфилогов.
— Тогда не спрашивай, зачем ко мне заходят такие гости! Спроси лучше, давно ли у меня был начальник районного управления! Давно ли у меня был начальник по борьбе с какой-то там преступностью! Давно ли у меня был наш полоумный президент! Министр!
— Они все надеются на тебя, Саша, — без улыбки ответил Анфилогов. — Ты — последняя их надежда.
— Вот то-то и оно, Иван Иванович, — печально вздохнул Пияшев. — Один я, понимаешь, один. Если мужик бабу колотит по пьянке, я могу вмешаться... Если в песочнице ссора произошла... В детский сад зашли мужики отлить после пивного ларька... Вмешиваюсь. А вот с этими, — Пияшев показал на стулья, на которых недавно сидели нежданные его гости. — Этим ребятам я могу только улыбаться и делать вид, что мы с ними всегда найдем общий язык! И мы находим общий язык! Но каждый раз это оказывается их язык, Ваня. Не мой.
— Это печально, — сказал Анфилогов.
ПОСЛЕ НОЧНОГО ДОЖДЯ джип оставлял широкие и четкие отпечатки колес. Было раннее утро, и еще ни одна машина не прошла в сторону леса.
Кроме джипа.
Дорога шла в лес, потом свернула вправо, к озеру, она становилась все уже, но вдавленные следы тяжелого джипа просматривались хорошо.
Анфилогов не представлял себе, как поступит через минуту, как поведет себя, наткнувшись на банду Евладова, что скажет, да и дойдет ли дело до слов. Сжав губы, он всматривался в дорогу, опасаясь, что джип где-нибудь свернет в сторону, а он проскочит мимо. Его “жигуленок” был куда менее проходимым и пробирался вперед уже не так уверенно и напористо.
Неожиданно пространство перед дорогой распахнулось, и следователь оказался на небольшой поляне. В стороне стоял джип, на берегу озера он увидел несколько человек.
Заглушив мотор, Анфилогов вышел из машины, осмотрелся. И сразу увидел Касьянина. Тот сидел у дерева, руки его были заведены за спину и связаны, рот залеплен широкой липкой лентой. Но что более всего ужаснуло следователя — Касьянин был каким-то мокрым, словно его только что, прямо в одежде окунули в озеро. И только увидев в стороне канистру из-под бензина, Анфилогов понял, в чем дело — Касьянина облили бензином, и кто знает, что он застал бы здесь, опоздай минут на пять...
Анфилогов остановил машину, развернув ее так, что вся банда оказалась перед машиной, чуть левее, с его стороны, со стороны руля. Не говоря ни слова, он вынул из приборного ящика пистолет, передернул затвор и так же молча дважды выстрелил в первых попавшихся на мушку ребят. Один из них был Евладов, он уже шагнул было к машине, но не успел, пуля вошла ему в живот и, обхватив руками рану, он рухнул в траву.
Наташа выскочила из машины с другой стороны, и это отвлекло бандитов — Анфилогов без помех успел разрядить оставшуюся обойму во всех, кто еще стоял, кто еще двигался. Когда пистолет его, бессильно щелкнув сухим металлическим звуком, замолк, пятеро лежали на поляне, дергаясь в предсмертных судорогах.
С каменным выражением лица, на котором выделялась белая неживая улыбка, Анфилогов подошел к машине с правой стороны, открыл бардачок, вынул новую обойму и, вставив ее в пистолет, подошел к корчившимся в окровавленной траве бандитам и в каждого выстрелил по одному разу.
— Это называется — контрольный выстрел в голову, — произнес он, ни к кому не обращаясь.
Наташа, прижав руки ко рту, стояла у дерева, не в силах произнести ни слова. Она только смотрела на страшный оскал Анфилогова и, похоже, боялась только одного — что следующей будет она. Но нет, сделав пять выстрелов, Анфилогов подошел к берегу и забросил пистолет на середину озера. Раздался глухой всплеск, и круги медленно стали приближаться к берегу.
— В машину, — сказал Анфилогов, встретившись взглядом с Наташей, и та послушно нырнула на заднее сиденье. После этого Анфилогов подошел к сидящему Касьянину, снял с его лица липкую ленту, развязал за спиной руки, помог подняться. — В машину, — повторил он, и Касьянин, как и Наташа, с той же послушностью сел на переднее сиденье.
Обойдя все трупы, Анфилогов вынул из карманов все, что смог найти, — документы, деньги, записки, случайные бумажки. Все это он свалил в целлофановый пакет и лишь после этого, сев в машину, тронул ее с места...
— Может, не стоило? — спросил Касьянин.
— Должен быть мотив, — ответил Анфилогов все еще с застывшей улыбкой. — Этот мотив — ограбление. Никто в него не поверит, но он есть.
Следователь поехал не по той дороге, по которой приехал, свернул на узкую, почти невидимую тропу. Начал накрапывать дождь, через минуту он усилился, и Анфилогов включил дворники.