ЧЕРНАЯ БЫЛЬ БЕЛОЙ РУСИ

Author: Вера Галактионова
ЧЕРНАЯ БЫЛЬ БЕЛОЙ РУСИ
34(247)
Date: 25-08-98
ЧЕМ БОЛЬШЕ ПРОЧИТАННОГО о Чернобыле, тем меньше понятного в этой трагедии. И только кажется все более странным, сколько необъяснимых технических накладок и случайностей совпало вдруг в единый миг на ЧАЭС 26 апреля 1986 года. Неужто в белорусском народе никогда не возникало иного толкования случившегося: что чернобыльский пожар — вовсе не результат чьей-то халатности, а, скажем, осуществленная диверсия, целью которой было создание научного полигона для мирового опыта над последствиями сверхмощного атомного взрыва? Но разные люди отвечают здесь одинаково: “Нет, такой версии нет в нашем народе”.
Смертоносное ночное облако, вырвавшееся из реактора на Украине, в 5 км от границы с Гомельской областью, опустило цезий на белорусские села и города. Южный ветер принес с Украины безвидную смерть на землю, в которую свято лег каждый четвертый житель Белоруссии в годы Великой Отечественной войны. Чернобыль дохнул стронцием и плутонием на их детей и внуков. Атомное дыхание отравило леса и воды там, где нравственная сила славянства на протяжении веков была наиболее высокой.
Взрыв произошел во втором часу ночи. А наутро, в солнечную субботу, взрослые сажали картошку на огородах. Дети играли на улицах в прежние свои игры. Полесье зеленело новой листвой, обманно обещая счастливое лето. На юге Белоруссии не знали о том, что уже дышат отравленным воздухом, пьют радиоактивную воду и что через несколько дней тысячи людей будут сорваны с родимых мест спешной эвакуацией. И в Гомеле будет сожжено последнее, что связывает еще с домом: собранные в панике узелки и чемоданы, и сама одежда. Для многих ее заменили больничные халаты.
СОЧИНЕНИЕ “ЧЕРНОБЫЛЬ в моей судьбе” школьники Белоруссии писали в 1994 году. Диана Балыко, ученица 9 класса: “...В конце апреля 1986 года потерялась наша кошка, моя любимица. А в мае, когда я сидела на скамейке возле дома, что-то белое, оборванное неожиданно шлепнулось мне на колени, жалобно мяукая.
— Да ведь это наша Рыжуха! — воскликнула бабушка.
— Но почему, почему была огненная, а стала белая? — спросила я.
— Поседела она. Чувствую, случилось что-то страшное, ужасное и непоправимое...
Я взяла кошку на руки, прижала к груди, вдыхая знакомый запах... Еще ничего не зная, я ощутила в тот момент, что стою на обломках мира.
В феврале 1992-го меня из Брагина привезли в Гомельскую больницу. В палате нас было четверо. У всех один и тот же диагноз — лейкоз. Двоих из нас вскоре проглотила ненасытная смерть. И мы остались вдвоем: Оля и я. Однажды Оля вдруг помрачнела и спросила:
— Ты хочешь жить, Лада?.. Я ничего не могу с собой сделать, чувствую, что скоро умру.
...Ночью мне снились крики, голоса врачей. А утром, когда увидела пустую кровать, что-то оборвалось во мне.
...Завтра мне исполнится 15 лет. А сегодня доктор, почему-то хмурый, сказал, что меня выписывают. И мама плакала.
Приехали домой, в Брагин. Мама сказала, что у ее сестры родился сын, что надо сходить, поддержать. Семья эта так долго ждала первенца. “Галя, Галочка”, — обняла мама сестру. Галя вынула сына из люльки и взяла на руки. Я ужаснулась, увидев его голову с почти открытым черепом, где что-то пульсировало, стучало, жило...
Я выскочила на улицу. Пробежала по темному двору и за углом чуть не потеряла сознание. Что делается с нами? Зачем собственными руками приближаем конец света? В доме беззвучно плакал мальчик, сошедший с ума еще до того, как появился на свет...
Я прибежала в поле, упала на холодную сырую землю и почувствовала, как она стонет, надрывно кричит, плачет. Горячий радиоактивный дождь заплакал вместе со мной. И я закричала в темную пустоту: “Верните мне Родину! Я хочу пройтись босиком по зеленой траве, хочу испить воды из наших озер, хочу лежать на чистой земле... Небо, ты слышишь меня?”
ЭРА РАДИАЦИОННОЙ БЕДЫ, начавшаяся для Белоруссии 12 лет назад, внедрилась в судьбы людей, значительно ослабила республику экономически. Но никогда не будет подсчитано, сколько человеческих жизней спас Александр Адамович Граховский, назначенный председателем Гомельского облисполкома за год до атомной катастрофы. Своевольно, до директив, он принял решение об отселении семей с детьми и беременных женщин, вырывая у смерти будущее Белоруссии. В общей сложности пришлось отселять затем людей из 300 населенных пунктов области. Но Чернобыль — это не дни и годы: это десятилетия и века. Только период распада цезия составляет 300 лет. Александр Адамович, клавший душу за други своя, умер в 1991 году на посту первого секретаря Гомельского обкома КПБ в тех заботах о своем крае, на две трети отравленном радионуклидами. Он не дожил до 54 лет.
Беда продолжается поныне в безвременной потере близких, и она же, породив великое душевное смятение в десятках тысяч людей, вознесла напряжение народного духа к высотам, не замеченным прежде — зачем все, Господи! С этим 12 лет подряд идут люди в кафедральный Собор, выстроенный в Гомеле в начале прошлого века в честь святых апостолов Петра и Павла. Здесь исповедуют они свое смятение — здесь стараются понять, куда идет больной мир и каждый человек в нем.
ВЛАДЫКА АРИСТАРХ, епископ Гомельский и Жлобинский: “...Мы согрешаем пред Богом. Мы когда-то вот эти наши дачи, эти дома вокруг Чернобыля строили в праздничные дни, в воскресные для себя. Пришел этот день, сказано в Священном писании, посвящай его Богу... работать в этот день нельзя. Потом в конце концов пришлось все это оставить, бросить и бегом переселяться в другие места... Ну что ж, такая воля — такой наш крест: нам надо жить со своим народом, нести его тяготы и помогать, как можно, своему народу...
Это было очищение перед вечностью. Очищение. Многие приняли мученическую такую кончину здесь, и страдания, для вечности. И туда они ушли — наши молитвенники: они за нас там, перед Богом, будут предстательствовать, за нас будут молиться, потому что они пострадали за наш белорусский народ. Но что Господь в данном случае думал о нашем народе... всей воли Божией мы знать не можем, потому что это очень большая премудрость...
Храмы потихоньку строятся. Было два храма — сейчас 6 приходов. В большинстве случаев по приходам сам народ их строит. Как они, люди, могут, так и строят — простой, из дерева, из досок, утепляют потом. И священника просят: “Владыка, — говорят, — мы построили храм, давай нам священника!” Только есть приходы совсем слабенькие в смысле материальном, и они порой не могут содержать священника. Но, тем не менее, у нас почти все приходы заняты священниками. Несмотря на все беды чернобыльские, наш народ здесь живет и трудится, и думает о будущем в хорошем настроении. Наш президент, слава Богу, думает о народе. Чувствуется это. Народ очень тем доволен и трудится в меру сил. ...Свободой теперь мы все проверяемся: вот зло — вот добро. Выбирай, что хочешь. И если я выбираю плохое... вот вам и Чернобыль духовный наступает”.
Чем ближе соприкасаешься с православием, тем чаще обращаешь внимание на смысловую и временную соотнесенность дат, имен, слов, событий, убеждаясь в извечной взаимности всего сущего. Особо же заставляет задуматься одинаковая смысловая сущность слова “радиация” с двумя другими. Латинское его звучание — radiatio, означает оно — сияние, блеск, излучение. Но слово “Люцифер” (Lucisferre) — имя повелителя ада, искусного подражателя свету животворному, истинному, который есть Бог, имя разрушителя жизни, переводится как “носитель света”. Ложным путем Люцифер (Сатана) пытается творить чудеса, равные Божеским по видимости, но гибельные для людей по сути... Однако непостижимым образом то же самое слово “радиация” оказывается однокоренным со словом “радоница”. На русский язык “радоница” переводится как блестящая, просветленная и означает день, в который отмечают живущие вместе с усопшими радость воскресения Христова — залога всеобщего воскрешения мертвых, залога победы жизни над смертью.... Что же это в целом — “...смертию смерть поправ...”? Не смысловая ли это предопределенность того, что само разрушение, сама черная гибель, посеянная вырвавшейся адской энергией, сублимируется ныне, преломляется страданиями новых мучеников и высшей волей в светлое торжество жизни над смертью: в победу над инфернальным злом, над нравственным и физическим саморазрушением цивилизации? Не избранной ли свыше Белоруссии положено претворить свет ложный, смертоносный в свет истинный и животворный, воскрешающий мертвое? Не отсюда ли, от Припяти, территориально — от праматеринской основы славянства, способно пойти оживление того, что распадается, дробится, разлагается, разрушается? Убеленная страданиями, возвышенная ими до жертвенного, крестного подвига Белая Русь — не она ли теперь всеобщая наша надежда на преображенье духовное, а значит, как следствие, и любое другое — социальное, экономическое, политическое, экологическое и т. д. (Кстати сказать, первая служба владыки Аристарха в Гомельском соборе апостолов Петра и Павла состоялась 19 августа 1990 года, в праздник Преображения.)
НО ВРЯД ЛИ БЫ ВЫСТРОИЛАСЬ эта логическая цепочка, если бы до того не прозвучали в облисполкоме сухие слова о... преображении этого многострадального края. В дни неумолимого распада российского производства они воспринимались как чудо.
Николай Войтенков, председатель Гомельского областного исполнительного комитета, констатирует: “...Прирост объемов промышленного производства продукции у нас по области в 1997 году превысил прогнозный показатель в 2 раза. Практически все отрасли, кроме топливной, добились положительных результатов. У нас на 13 процентов выращено больше скота и птицы, производство молока возросло на 5 процентов. Значительно вырос объем капитальных вложений в развитие экономики и соцсферы. Очень важно то, что обеспечены плановые показатели по доходам бюджета области...
Наши расчеты показывают: в нынешнем году, по сравнению с прошлым, в промышленности области будет обеспечен рост объемов производства на 107-108 процентов. Выпуск товаров народного потребления увеличился на 11 процентов. Область сохранила высокий научно-образовательный потенциал. У нас работают 24 научных и проектных организаций, 7 вузов... Самое главное в нашей политике — обеспечить достойный уровень жизни людей за счет возможности зарабатывать и вовремя получать заработанное. А все это обусловливается общим состоянием экономики. Наша неодолимая сила заключается в единстве, в гражданском достоинстве, в духовной и нравственной позиции каждого гражданина республики. Белоруссия выходит из кризиса и набирает обороты”.
За счет бюджета Гомельской области финансируется программа поддержки малообеспеченных слоев населения. Из того же источника дотируются жизнеобеспечивающие отрасли — службы быта, жилищно-коммунального хозяйства, пассажирского транспорта. Регулируются цены на некоторые виды питания.
НУ А ЧТО ЖЕ САМ человек труда, в особенности тот, чья судьба попала под черную мету Чернобыля? Внешнему миру кажется, что вопрос — отречься или не отречься от зараженного радионуклидами Полесья — решался и решается политиками. На самом деле его решает человек, который остается жить и работать на загрязненных землях вопреки всему, или же уезжает.
Мы едем по лесной дороге Хойникского района, зараженного радиацией в самой наибольшей мере, все время в одну сторону — в сторону реактора. В Гомеле измеритель гамма-излучения показывал в общем-то норму — 14 микрорентген в час, как и в прочих городах мира. Желаемых 10-12 микрорентген на земле остается все меньше. В г. Хойники измеритель фиксировал уже 17. Заметим: г. Хойники — это зона с правом на отселение. С законным правом получения бесплатного жилья в благополучных местах Белоруссии, в том числе — в Минске.
Николай Садченко, председатель Хойникского райисполкома: “Прежний уровень по объему производства восстановить невозможно — пустует полрайона. Однако по сравнению с позапрошлым и прошлым годами идет его рост. Людей переучиваем для работы по новым технологиям. Восстанавливаются предприятия. Работает консервный завод. Молочный скоро переведем на двухсменный режим. Нормативы республиканского допустимого уровня радиоактивного заражения у нас жестче общепринятых, мировых, в четыре с лишним раза. Превышает продукция их — голову снимут. При зараженности свыше 111 беккерель наш скот на мясокомбинатах не берут, бракуют. А для иностранцев с Запада все, в чем ниже 500 беккерель — это прекрасная продукция, никаких вопросов. Германия недавно здесь скот покупала, отгружала за границу. По их стандартам, это очень неплохо... Если молоко стандартам нашим не соответствует, перерабатываем его в масло: радиоактивные элементы при этом уходят в сыворотку. Зерно, допустим, превышает нормативы по стронцию — так его уже на фуражные цели не используем. Оно идет на переработку в спирт. Спирт получается чистый... А вообще-то один на один мы с этой бедой остались. Гуманитарная помощь? Очень незначительная...”
Спокойные рассуждения собравшихся в кабинете людей чередуются с чисто житейскими: до АЭС отсюда рукой подать.
— Саркофаг, говорят, треснул?
— То, что в саркофаге уже много трещин — это действительно так. Неуправляемый ядерный процесс идет. Со станции в Масанах ведут наблюдение за поведением реактора. Уровень радиации то повышается, то понижается: смотря в каком направлении она идет.
— Как считаете, может, закрыть надо станцию?
— Конечно.
— А что думаете по поводу потенциальной угрозы со стороны других блоков?
— Не дай Бог. Но все-таки это возможно.
И СНОВА ЛЕСНАЯ ДОРОГА, все в том же направлении — к Чернобыльской АЭС. Здесь уже не встречается ни машин, ни людей. Полное безмолвие — километр за километром. Разговор в машине идет немного необычный.
Анатолий Скрябин, организатор Гомельского филиала Белорусского института радиационной медицины, много лет до того проработавший на закрытых авариях Урала, в Атомграде, спокойно и убедительно обьясняет:
— Мы должны научиться жить в этих условиях с наименьшими потерями для нашего здоровья. Должны определить, как можно тут работать. Что, бросить все эти предприятия, дымящиеся заводы, зараженные земли — и уйти жить на Луну?.. Если мы будем бояться, ничего не сможем сделать. Но если перелопатится наше сознание и мы научимся безопасно работать на грязных землях, то решим раньше прочих такие проблемы, с какими человечество столкнется неизбежно вплотную уже лет через сто...
Неужто Хойники — это будущее Земли? Зона будущего... Анатолий Михайлович признает при этом: предварительный богатейший опыт радиологов и их прогнозы не вполне оправдались в случае в Чернобылем. Ученые исходили из действия радиации на обычных, среднездоровых людей. Но Полесье — местность с недостатком йода. При атомном выбросе случилось неучтенное: голодная щитовидка стала мгновенно захватывать из окружающей среды и жадно поглощать радиоактивный йод. Рак щитовидной железы — посмертный диагноз многих жертв Чернобыля. Вот вычисления, сделанные на железах больных детей: “Елена Д. — доза 396 бэр. Андрей Г. — доза 788 бэр...”
И еще одну загадочную особенность отмечает Анатолий Михайлович: пагубное действие высоких доз радиации на человека в момент стресса, паники, страха возрастает многократно. Представители просвещенной интеллигенции сплошь и рядом заболевали серьезней, облучившись значительно слабее. А невозмутимость деревенских бабушек, не особо желавших понимать научной глубины происходящего, оказывалась ослабляющей действие смертоносных и беспощадных частиц. Простенькие сельские старухи, постоянно путаясь в произношении слова “радиация”, называют ее как придется — то адцией, то рацией, но поговорить на эти темы вовсе не прочь.
— Авария атомная произошла, слышали, наверное?
— Видала!.. Утром на огород вышла — а атому кругом!.. Ровно маку насеяно.
СЕРГЕЙ БЕСПАЛЫЙ, заместитель главного редактора газеты “Гомельская правда”: “...В 88-89-м в Гомеле на площади нагнетались такие страсти! Понаделали черные повязки так называемые неформалы, кричали, что жить в Гомельской области нельзя. Благодаря этому они, к сожалению, пришли тогда в Гомеле к власти. И город был запущен, потому что на фоне этого всего жить действительно нельзя. Если бы тогда Анатолий Михайлович Скрябин тоже повязал черную повязку и как ученый вышел бы кричать, то он в то время наверняка занял бы какой-то огромный пост. Он этого не делал. И его ругали...”
Анатолий Михайлович приехал в Белоруссию по приглашению министра здравоохранения РБ в июне 1986 года в качестве консультанта. И остался тут жить и работать. В 88-м году в Киеве ведущие ученые Союза решали, как быть с загрязненными территориями Чернобыля. Скрябин был одним из подписавших тогда скандальную так называемую “35-бэрную концепцию”. Суть ее сводилась к следующему: если человек на загрязненной территории набирает в течение 70 лет меньше 35 бэр, значит, жить в такой местности можно без всяких ограничений в питье, в сборе грибов, ягод и т. д. А набирающие за жизнь свыше 35 бэр подлежат немедленному и беспрекословному выселению. В 120 км от реактора, в селении с незначительно повышенной радиацией, он купил вскоре под дачу один из покинутых домов и привез туда свою семью с двенадцатилетней дочерью.
Анатолий Скрябин: “Я в политику не играл, а говорил: “до 35 бэр нет никакой пороховой бочки, живите нормально”. Но на митингах кричали: “Те, кто подписал концепцию, заслуживают расстрела”. На всех сборищах пригвождают тебя к стенке и все. Это чистая политика была, которой не важна истина. Чернобыль, к сожалению, быстро стал картой в политической игре того времени. Заметьте: шум вокруг Семипалатинска возник тогда же, после Чернобыля. И не потому, что раньше все было засекречено. Просто прежде было тоталитарное государство, по сути — монархия. Дали свободу — так стали бороться между собой царьки за сферы влияния. Белорусский Народный фронт, к примеру, имел свой определенный интерес — расшатать то правительство с помощью Чернобыля, обвинить в том, что оно ничего не делает, чтобы самим таким образом подняться к власти. И мафия строительная имела возможность лучше нажиться на большом отселении. Тут интересы многих на той демократической волне слились в один мощный противовес нормальным вещам. На самом же деле, на народ, живущий в загрязненных местностях, по крупному счету им всем было глубоко наплевать. Они вышибали свое для себя... Мы работали в Семипалатинске, участвовали в испытаниях атомного оружия и мирного атома. И я знаю эти дозы — кто и сколько получил. Но народ всегда верит в худшее. Не ученым с опытом исследований, а тем, кто им говорит: “Вы болеете, ваши дети будут мутантами”. Взять, собрать все смерти, все раки — и отнести их только за счет испытаний? Глупости ужасные. Как будто, не будь испытаний, никто бы вообще никогда не болел и не умирал. На этой волне те, кто никогда радиации в глаза не видел, академиками сразу стали! Они — в верхах. Ни стыда, ни совести. А вероятность мутационных процессов до 35 бэр ничтожно мала: мутация требует очень высоких доз...
И ВСЕ ЖЕ СУЖАЕТСЯ кольцо пустующих земель вокруг Тридцатикилометровой — вокруг замурованного, но не утихающего реактора, из которого пытаются вырваться новые бэры, кюри, рентгены. Николай Григорьевич Войтенков говорил еще об особом притяжении этой Полесской земли. Смогут ли людская преданность и любовь преодолеть радиационное бедствие? Воскресить то, чему предписано умереть?
Вот данные по Хойникскому району: всего после аварии на ЧАЭС отсюда выехало более 18 тысяч человек. Прибыло за эти годы 7125. За время после взрыва построено в колхозах и совхозах — 585 квартир, в г. Хойники — 395. Возвращаются уехавшие. Приезжают русские семьи из южных республик, которые не принимает демократическая Россия — историческая Родина-мать. Есть здесь и несколько десятков семей из Казахстана. Но в Хойникском исполкоме говорят: “Оставляем у себя только порядочных”.