Author: Борис Примеров
“ВЫСОТОЙ СВОЕЙ УБИТ...”
28(241)
Date: 14-07-98
Вот и прекрасному русскому поэту Борису Примерову исполнилось 60 лет... А его уже несколько лет нет в живых. Отказался жить в условиях ельцинского режима. Отказался видеть разрушенную русскую Державу. Еще один из поколения “детей 37 года”... Его поэтическая звезда ярко вспыхнула еще в годы учебы в Литинституте. Его стихи — то земны, то комичны, подобно стихам его великого предшественника Павла Васильева.
Я хорошо знал Бориса. Мы в те семидесятые-восьмидесятые годы дружили домами. Он часто бывал у меня на станции “Правда”, я любил рыться в его уникальной библиотеке. Борис был книжник, энциклопедист. Он знал и любил русскую историю. Он был не просто русским поэтом. Он был державным поэтом. Он мог сколько угодно критиковать власти, но все, что созидалось во имя Державы, приводило его в поэтический восторг. Вот почему он восхищался деяниями Петра Великого. Вот почему после развала Родины написал свою уже знаменитую “Молитву”: “Боже, Советскую власть нам верни!”
Борис Примеров — один из ярких символов героического периода газеты “День”. Ее поэт, один из рядовых героев октября 1993 года. Расстрелян русский парламент. Властями расстреля-на газета “День”. Трагически погиб Борис Примеров. Он — часть нашей истории. Часть великой русской литературы. Один из лучших в своем поколении. Мы поздравляем его с 60-летием всех ценителей поэзии Бориса Примерова!
Владимир БОНДАРЕНКО
* * *
Одному,
Ото всех на отшибе,
Прогоняя сомнения прочь,
Чарку свежего ветра испить бы
За прошедшую светлую ночь.
Только память не чарка. Не грабли
Заскорузлая пятерня.
Белый выдох березок и яблонь
С головой накрывает меня.
Белый выдох подобен разгулу,
Гулу, рвущемуся с-под копыт,
Трутся мерзлые звезды о скулы,
Во все стороны солнце летит.
Хоть и солнцем я за душу схвачен,
Хоть себя мне ни капли не жаль,
Все же в новом избытке дурачеств
Я последняя в мире печаль.
Нежной родиной я себя выстрадал,
И поэтому пыткой любви
Незакатное, близкое, чистое
От нечистого оторви.
Я дышу, словно русское поле,
В мелкоперой траве, и во мне
Столько радости, сколько боли
И на той, и на этой земле.
1969
* * *
Я в рубашке родился,
Без рубашки умру
На стареющем, душном,
Безымянном ветру.
И пролают собаки,
Отпоют петухи,
И напишут деревья
Ночные стихи.
Как напишут, не знаю,
Но напишут про грусть,
Что вошла навсегда
В мое сердце, как Русь.
Без нее нет поэта,
Песни собственной нет.
Вот и все.
Умираю...
Разбудите рассвет.
1965
* * *
Я умер вовремя — до света,
И ожил вовремя — к утру.
А рядом проходило лето
В бредовом затяжном жару.
А рядом солнце проползало
На животе, в репьях, во рву
И воспаленным,
желтым жалом
До смерти жалило траву.
О бедная земля, как сушит
Вдоль, поперек и снова вдоль,
Как бороздит виски и души
Горячая, сухая боль.
Иссохшие уста — и только,
Глаза тоски — невмоготу.
И степи, серые, как волки,
Крадутся к мертвому пруду,
Где на краю,
в краю безвестном,
В репьях, во рву, на самом дне,
Всего на расстояньи песни
Лежу от жизни в стороне.
1967
* * *
Над могилами ветки —
Зеленей под росой.
Спят в земле мои предки
С небесславной слезой, —
Ордена и медали
Всевозможных побед!
...Спят за темною далью,
Спят, покинувши свет.
Спят вдали от рассвета,
Спят который уж год.
И с листа бересклета
Капля влаги течет.
Постоянно и больно
Песней самой земной
Говорит колокольня
Об умерших со мной.
Я ведь тоже оставлю —
На кого и когда?! —
Эту светлую каплю
С молодого листа.
Это золото злака,
Толпы уличных встреч,
Ночь, в которой я плакал,
Стихотворную речь...
Мудро в это я верю,
Неизбежна Она. —
Вдруг захлопнутся двери
Да на все времена?..
Зашумит половодье,
Завершится набег.
Не сдержать за поводья
Время, ветер и снег.
1972
ГОЛУБЬ
Что так сердце молчаливо,
Словно сумерки уже
Наступили для прилива
И отлива на душе.
И мерещится мне плаха,
Нота на большой крови,
На которую без страха
С веток смотрят соловьи.
Молодые жены плачут,
Потому что, как пятно,
Их надежды и удачи
Просятся на полотно.
Но я боле не художник,
Слух мой тяжко занемог.
Я сегодня только дождик,
У меня ни рук, ни ног.
Я стучу о ржавый короб
Трав осенних, серых плит.
Я голодный, тощий голубь,
Высотой своей убит.
1977
СОЛОВЬИНОЕ ПОСТОЯНСТВО
При долине, в хижине ветвей
С очень легким выдохом и вдохом
Пел, сиял, смеялся соловей,
Посыпал серебряным горохом.
Сыпал громом, сыпал тишиной,
Как он возводил речитативы!
Как любили мы его с тобой —
Оттого и были молчаливы.
Молоды в единственном числе,
Как на плечи кинутые зимы —
По-земному на своей земле
Повторимы и неповторимы.
Мы любили в собственном краю
И дышали только постоянством,
И привязанности к соловью
Не считали в лирике мещанством.
Вот опять еще из тех миров,
Из глубин покинутого мая
Запевают хоры соловьев,
По ночам немыслимо сияя.
Смолкните, листочки на стебле,
Слушайте, бессмертные колена!
Нет таких не только на земле,
Но и не бывало во Вселенной.
При долине, в чаще купырей,
Про любовь земную без коварства
Пел самодержавный соловей,
Нами коронованный на царство.
1965
* * *
1
Я жил легко. Любил с азартом,
И знал, и видел наяву
Следы от февраля до марта
И время, где сейчас живу.
Прощально улыбаюсь звездам,
Стараюся душе помочь
И говорю: “Еще не поздно,
Хотя и заступает ночь...”
Мне страшно жить
почти без страха,
Губи меня, но чувств не тронь!
В пожарах Моцарта и Баха
Не умирает мой огонь!
Весенним вечером, при свете
Непродолжительной луны
Любил тебя я. Но об этом
Знать страстно люди не должны.
Я выставляю в окнах рамы,
Чтоб надышаться небом всласть
В последний в жизни март, тот самый,
Что должен без вести пропасть.
2
Следы от февраля до марта...
Я проходил внезапно тут.
И слушал в небесах Моцарта,
Любовь своих земных минут.
Я знал, любовь не станет прахом,
Восстанет из печали дней
И обратится снова в Баха
По первой прихоти моей.
Я знал — лежит печать искусства
На всем, где спорят жизнь и смерть,
И потому лишь только чувство
Являет воды нам и твердь.
Горят мечты; но не над прахом
Любви склоняюсь молча я.
Мне страшно жить в тебе без страха,
Весна последняя моя!
1978
1.0x
