ПРАВО ГОЛОСА

Author: Наталья Пчелина
ПРАВО ГОЛОСА (почему Андрей Климентьев стал нижегородским мэром)
24(237)
Date: 16-06-98
Я — НИЖЕГОРОДКА. Родилась в 1961 году в том же первом роддоме на улице Фигнер (Варварской), где Оксана Климентьева несколько лет назад родила Андрею его третьего сына. Насколько я помню, Андрей 1954 года рождения. Мы жили в нашем не очень большом городе в параллельных мирах. Я уехала из дома в 1978 году в Москву учиться в Литературном институте. Андрея в 1982 году арестовали, вернулся он через восемь лет.
В восемьдесят втором я о нем и узнала. Узнала, как и большинство горожан, из судебных статей, опубликованных в популярной областной молодежной газете “Ленинская смена”. Летом того года я была практиканткой в редакции московского журнала “Литературная учеба” и рецензировала, и редактировала авторские рукописи, иные из которых были потом опубликованы. Еще в семнадцать лет я приняла решение заниматься профессиональным литературным трудом. Любила рассказ Казакова о мужестве писателя. Не читала газет совсем. Нигде до института не работала. Доверчивый ребенок, чувствующий ответственность за свое призвание...
Тот Андрей, о котором писал журналист Юданов в “Ленинской смене”, совершенно не был мне близок. Денег и бизнеса, карточного или иного, я не понимала. Мне неинтересно было, как одеваются кинозвезды, в чем будто бы хорошо разбирался Андрей. Я не видела — впрочем, и до сих пор — ни одного эротического ли, порнографического ли фильма. Потому что любила настоящее кино, как и настоящие книги. Словом, то, что было воздухом их тусовки, было не мое — чужое. Но как литератор я знала, что сами эти ленсменовские статьи очень пошлые, а следовательно, по законам искусства, — лживые. Так я оказалась на стороне Андрея.
Было и другое. На самом деле, я была потрясена и обрадована, прочитав длинное, пошлое, сладкое описание грехов климентьевского семейства. Потому что это была жизнь, которой я почти не видела, но хорошо ее чувствовала. Я ее предчувствовала. А соприкоснувшись с правдой, можно испытать радость. Эта жизнь, описанная лживо, многое говорила о нашем общем времени и нашей стране. Мне было радостно узнать, что образы, живущие во мне, не бумажного происхождения.
От того времени остался скромный литературный документ. Это мой рассказ, написанный летом следующего, после суда над Климентьевым, 1983 года. Я включила этот рассказ в свою дипломную работу. Он называется “Тень вертолета на траве”. Лето 83-го года было для меня тяжелым. Произвол со стороны внешней силы я испытала к тому времени на себе, как годом раньше Андрей. Нет, это был не суд. Но бывают ведь тихие и беспощадные расправы, последствия которых ощущаешь многие годы. Мне пришлось почувствовать, как кто-то чужой может легко интерпретировать меня на плоскости как легкомысленную сексуальную любительницу дискотек, которой грех не дать по голове, чтоб молодая дурь быстрей оттудова бы вышла. А я-то знала, что очень сильно, и гораздо больше ИХ, люблю. Свою страну, например. Разница между мной, девушкой, женщиной с косичками, и тогдашними знакомыми мне государственниками состояла в том, что у нас были разные внутренние голоса. Если, конечно, у них у каждого был этот внутренний голос. Или если они его не отключали, когда он мешал их воззрению на мир.
Так вот, рассказ. Он не был реалистическим и потому труднее воспринимался. Он не полюбился ни одному из рецензентов. Там разные персонажи толпились в соседних предложениях, некоторые без имен. Неуважение к читателю. Там был, можно сказать, Климентьев, правда, под фамилией Катеров. “Она чувствует присутствие в городе этого человека, он оживляет ей город, она так хорошо все представляет, город с его присутствием приобретает необходимые оттенки”. Так, как было. И конец рассказа: “Она идет, не поднимая головы. Тень вертолета на траве. Что-то произойдет метрах в десяти за спиной. Тень вертолета станет круглой, как тень от консервной банки, и накроет их всех, они будут двигаться, как в воде, между кустов, будто средь водорослей. Тень большая, как от инопланетного корабля, но она не может поднять голову вверх. Пять лет назад она придумала машину, которая ездила за троллейбусом, гуляла по городу, носилась по ночным мостам, Катерову было девятнадцать, его выгнали из университета, он играл в карты, все начиналось, она жила в другом районе и ходила в шестой класс”. Что — начиналось, спросил бы тогда любой государственник, что в вас таких вообще есть, что будет нам всем интересно? Чужая юность не дорога тем, для кого это может оказаться возмездием. Разве может великая держава уместиться в тени консервной банки? Здесь необходимо примечание для тех, кто различает только видимую силу. Почему так долго о рассказе, скромном и не известном публике? Потому что он — факт. Потому что юность видит тенденции, пусть и не дано ей этого доказать.
Потому что на выборах мэра Нижнего Новгорода 1998 года, результаты которых обсуждал весь мир, за Климентьева проголосовало много молодежи. Юности 1998 года. Впрочем, с точки зрения истории, 1998-1982=16, миг единый. За этот миг, правда, существенно изменилась карта мира.
Я сделала с Андреем два интервью, в 1991-м и в 1992-м. После этого писала только об экологических проблемах. Оба этих интервью состоялись по моей инициативе. Это было в то время, когда город заговорил о нем как о миллионере и ближайшем друге губернатора. Не забыли и статьи в “Ленинской смене”. Я поразилась, как успешно поработали в 1982 году над его образом. В 1991-м это было по-прежнему бездонное для обывателя море грязи. Очень хотелось увидеть живого Климентьева. Я не думала, что это так уж хорошо — любопытство литераторское, для себя. И я подумала, что сделаю все от меня зависящее, чтоб в печати появилось интервью, где он расскажет о себе, как он этого хочет. Пусть это будет подарок. Мне казалось, что материально менее обеспеченные люди редко хотят что-то подарить материально более обеспеченным, а ведь это может испортить последних. И мои подарки сбылись.
В редакции почувствовали, что мое общение с Климентьевым было абсолютно нормальным, говоря проще — он мне понравился. Я помню, как это НЕ понравилось кому-то из коллег. Мое впечатление от Андрея надо было бы считать ошибочным. Но я и подумать не могла, в какие масштабные батальные сцены воплотятся эти импрессионистские наброски расстановки сил и персонажей в 1997-98 годах.
Не думаю, что голосование за Климентьева честно называть протестным. Этот термин удобно стирает смысл произошедшего. Я, жительница Нижнего, имею право высказать свое мнение о том, что голосование было достаточно осознанным. Я не думаю, что кто-то идеализировал Климентьтева или мало знал о его прошлом. Думаю, что вряд ли такие были среди голосовавших. Я думаю, что голосование было достаточно прагматичным. Этот избиратель не показывал кузькину мать неизвестно кому и не томился по затрещине от сильной руки. Этот избиратель рисковал, потому что его пугали образом глобального жулика, уголовника, мафиози, вора в законе. Грешник тот, кто так сильно презирает свой народ, заявляя о том, что этот народ таким образом голосует за преступников у власти. Что нет уже нравственного чувства, или и не было никогда. Я думаю, что этот избиратель решил реализовать свои демократические возможности — возможности нового времени, отделенного, казалось, пропастью от 1982 года. Этот избиратель просто решил попробовать поработать с наиболее дееспособным мэром. После этого право нижегородцев выбирать было аннулировано.
То интервью с Климентьевым, которое замышлялось как подарок, было опубликовано 5 ноября 1991 года в газете “Нижегородские новости”, учредителем которой был областной Совет народных депутатов. Заголовок был такой — “Бизнесмен Андрей Климентьев: “Поверьте предпринимателю”. Интервьюировали мы его вдвоем с приятельницей из мира газетного, но ни до, ни после в журналистике не работавшей. Она была знакомой знакомого Климентьева. Режиссура была моя. Защищалась от неведомого? А у Климентьева в паре был шофер-телохранитель. Но я все-таки пошла в разведку, пусть и не в одиночку. Больше было тех, кому все было ясно без разведки. “Он добился сегодня успеха, — писала я во врезке к интервью на всю четвертую полосу формата, подразумевая успех деловой и без идеологических нагрузок, допускаемый как жизненное явление, например, и Прохановым. — Но приняло ли общество его успех?” И далее искренне выдавала “сверхзадачу”: “Андрей Анатольевич, вероятно, не все соотечественники уже готовы воспринимать людей, подобных вам, вашего склада и судьбы “спокойно” как нормальных членов нормального, свободного общества. В соответствии с теорией классовой борьбы многие типы людей оказались ненужными и даже вредными, погибли, уехали или “ушли в подполье”. Это все не в последнюю очередь и привело нас к катастрофе. Сообщество с большим набором связей оказывается более гибким и устойчивым”. Андрей в ответ доказывал, не раздражаясь и не комплексуя, что он нормальный человек и что бизнесменам надо верить в том плане, что без людей они не могут: “Их дело процветает тогда, когда люди имеют возможность покупать. Чем богаче люди, тем лучше у бизнесмена идет дело. Партийные же структуры не могут ничего, кроме как делить поровну или непоровну. А сейчас мы идем к тому, что делить будет вообще нечего. Потому что задача — произвести, а произвести мы можем только через капитализм”. Да, он собирался производить в Навашине суда.
В местах лишения свободы он не работал. Желающим потом было очень удобно уравнивать его с ворами в законе. А Андрей называл себя просто свободным человеком: “Вот принцип: я свободный человек и я хотел бы предлагать свой труд, чтобы его купило государство или частное лицо — это не играет для меня роли. А когда меня заставляют на основании статьи 209 УК РСФСР о тунеядстве — это принудительный труд, а его запрещает конвенция о правах человека. А в местах лишения свободы, выполняя норму, человек содержит весь этот репрессивный аппарат. Люди, которые это понимают, в местах лишения свободы, в общем-то, не трудятся”.
Дитя закрытого города Горького, в этом интервью он заявил, что считает себя гражданином мира. Ему не удалось получить норвежское гражданство. Неправый суд 1982 года обручил его с Россией.
Не скрою, мне было обидно, что он хочет жить в Голландии или Германии, Норвегии или Австралии. Но это была незлая обида: вольному воля. Он говорил, что на Западе такие хорошие, добрые люди. Как будто здесь жили только те, кто его судил. Появилось предчувствие необходимости для него какого-то важного нового опыта. Мне казалось, так могут говорить только очень зеленые люди, пусть они и умеют делать деньги.
Когда его стали судить во второй раз, он и сблизился по-настоящему с нижегородцами. И в этом есть некая тайна для обеих сторон. Когда после победы на выборах его приговорили к шести годам, у него было очень хорошее лицо. Мне кажется, я чувствую, что это означает.
Нижний Новгород