МОСКОВСКИЙ СПЕЦ

Author: Юрий Нечипоренко
МОСКОВСКИЙ СПЕЦ (рассказ)
20(233)
Date: 19-05-98
ГОЛОС В ТРУБКЕ МЯГКИЙ, бархатный:
— Михал Михалыч. Вас беспокоят из предвыборного штаба кандидата в мэры города Нерли. Им прочитали вашу статью и хотели бы поговорить о возможном сотрудничестве.
— Очень приятно, но я хотел бы вас предупредить, что наша фирма берется за дело, если оплата составляет не менее эн тысяч долларов.
— Эта цифра для нас приемлема, можно ли сегодня с вами встретиться?
— После пяти часов.
— Подходите в офис АО “Формат” при Академии наук. На ваше имя будет заказан пропуск.
Михал Михалыч вывел формулу, которая описывала течение энергии в нервных импульсах, в волнениях людей и голосовании на выборах. Формуле все равно, что описывать: дважды два — четыре, будь это четыре глаза или голоса, зверя или мэра.
Формула предсказала исход президентских выборов с точностью до одного процента. Прогноз оказался точнее других — информация дошла до газет. Человек, способный предсказывать, может и выбирать: формула суммировала вклады разных специй в варево предвыборной борьбы, показывала, как вкусно “приготовить” кандидата — так, чтобы электорат его скушал, не поперхнувшись. Поэтому и позвонил незнакомец. Не перевелись еще люди на Руси, верующие в газеты и науку — один из таких людей и нашел телефон Михал Михалыча.
Михал Михалыч — директор фирмы, в которую входят пара программистов и бухгалтер на полставки. Бизнес на мысли — безнадежное дело: директор имеет визитную карточку, никакой счет в банке и договор со знакомыми иностранцами, позволяющий ездить раз в год за границу на заработки. Десяток научных статей, пара формул и установка, которая меряет, что угодно, — от концентрации алкоголя до давления крови — джентльменский набор кандидата наук, которому нечего терять, кроме своих мозгов.
Ученый стоит у окошка Бюро пропусков. Бардак — пропуска нет, никто не встречает ценного специалиста. Михал Михалыч нервничает. Рядом расположился вальяжный господин — безмятежно ждет своего часа. Приносят пропуск, один на двоих — и Михал Михалыч поднимается с Владимиром Владимировичем на нужный этаж.
Заказчик полон лоска — покатавшись в Голландию, господин Чертков, верно, вывалялся в сыре — приобрел мягкость манер:
— На пост мэра идут семь кандидатов. По данным опроса, шансы на старте у всех одинаково малы. Исключение составляет нынешний мэр, аппаратчик из обкомовской обоймы, за которого сейчас готово проголосовать тридцать семь процентов. Во время своего правления он довел город до ручки. Наш претендент — самый молодой, не связан ни с какой партией.
Условия: половина — в виде аванса, как только специалист приступит к делу. Другая половина — накануне выборов: гонорар не должен зависеть от результата. Ученому показали видеоролик, где из “джипа” выскакивал бодрый молодец типа Шварценеггера и вскидывал руку в приветственном жесте — как победитель на ринге. Это был кандидат в мэры, бывший боксер, нынешний бизнесмен Сергей Тяжлов. Михал Михалыч подивился молодости и физической форме кандидата, но более — очевидным просчетам изготовителей ролика.
— “Джип” убрать, заменить на “волгу”. Никакого самолюбования — и доверительный тон в обращении с избирателями.
— Его не уговорить пересесть на “волгу” — “джип” удобнее.
— Хочет выиграть — пересядет.
До выборов оставалось полтора месяца. Хозяин кабинета был родом из Нерли и принадлежал к команде Тяжлова. Люди Тяжлова — вежливые, обходительные — за той мягкостью Михал Михалыч почувствовал мощь. Они прощупывали его, он — их. Обе стороны не выказали своих чувств.
— Мы вам позвоним, а пока оставляем подборку местных газет.
Пробежав взглядом материалы, Михал Михалыч понял, что подъем рейтинга Тяжлова с семи процентов до пятидесяти — дело тяжелое. Он имел шансы на победу — но потрудиться следовало всерьез: народ не любит бизнесменов, и опыт в других регионах показывал, что они обычно проигрывают.
Звонок раздался через неделю.
Михал Михалыча вызвали в Нерль. К самолету подкатил “джип”, прямо с летного поля специалиста привезли в двухэтажный особняк фирмы “ЗОТ” (закупочно-оптовая торговля) в центре города.
Ученому выдали половину гонорара — и отправили в номер “люкс” лучшей гостиницы в Нерли. На радостях Михал Михалыч спустился в ресторан, где попировал, поедая глазами местных красоток. Барышни в Нерли полны прелести степных амазонок — казалось, они только спешились с коней и в ушах их еще звучит гулкое эхо копыт, в глазах — волны холмов. На мужчин не обращали внимания — и к удивлению своему, специалист не обнаружил среди них обязательных сидельцев гостиничных ресторанов — “ночных бабочек”. Нравы в Нерли были патриархальными.
НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ спец приступил к своим обязанностям. Михал Михалыч давал советы по крупным, концептуальным вопросам. Он выговорил себе условия: если к его советам будут прислушиваться, то он отвечает за повышение съедобности Тяжлова. Если его советами начнут манкировать — эксперт отбудет восвояси. Его задача — управление ходом событий в нужном русле. Самые значимые акции:
1) Выпуск листовки, которая должна оказаться в каждом почтовом ящике. Необходимо расписать прелести кандидата и его дела, поплевать на власть и пообещать сладкую жизнь городу и горожанам.
2) Рассылка личных писем пенсионерам. Восемьдесят процентов голосов дают люди пожилого возраста, молодежь почти не участвует в выборах, агитация ее — бессмысленна. Бабушки являются на выборы почти поголовно и ценят лесть властей, внимание, которым были обделены в молодости.
3) Отказ одного из кандидатов в пользу Тяжлова. Стойкие десять процентов — местная интеллигенция — будут голосовать за демократа Пустовалова. Его отказ от выборов требовал специальной работы. Такую работу по совету Михал Михалыча начали вести агенты Тяжлова.
4) Поощрение нелестных сплетен о нынешнем мэре — Итиле. Он своим безделием устраивал городскую элиту — и в том числе воров в законе, которые арендовали Детский парк в центре города и пускали туда бабушек с внуками и мамаш с колясками за деньги. Мэр “крутил” бюджетные деньги в “мертвом” банке, который уже давно не платил процентов по вкладам. Все эти факты надо было придать огласке.
Был еще один прием, который Михал Михалыч не стал оглашать. Им мог воспользоваться только он сам. Прием был связан с ложным прогнозом. Остальные “выборные технологии” были банальны — Тяжлову надо было “идти в народ” — участвовать во всех собраниях, выступать перед аудиторией, отвечать на вопросы, включать чаяния трудящихся в свою программу — “контактная” работа с избирателями.
На телефоны штаба, куда звонили избиратели, посадили девушек с райскими голосами и ангельским терпением — разговор с иными избирателями напоминал сеанс психотерапии. Штаб был организован из руководителей отделов фирмы “ЗОТ”. Милейшие все люди, известные в городе — детский врач, который ведал торговлей лекарствами, режиссер театра, который курировал продажу одежды, бывший милиционер, торгующий охотничьим оружием, и бывший особист, закупающий все эти товары в Европе.
Каждый отдел в штабе занимался своим направлением. Сочинялись тексты для листовки, рисовались карикатуры и писались заказные статьи, снимался новый видеоролик, шел поиск адресов стариков и старушек. Исчерпывающие данные были в отделе соцобеспечения — но там хозяйничал мэр. Старушки в городе мерли как мухи: нужны были самые последние данные — не слать же письма на тот свет... А как бы проголосовали те старушки, “мертвые души”? За Итиля, при котором они померли, или за бизнесмена, торгующего дорогими товарами и продуктами?
В штабе жизнь кипела — Михал Михалыч присматривал за всем понемногу, прочитывал тексты, давал советы — и отправлялся спать. “Активисты” забывались сном пару часов под утро — на диванчиках в фирме: работали самоотверженно и профессионально. Тяжлов пересел с “джипа” на “волгу”, развел сладкие речи в больших аудиториях — дам из Мединститута он так же стал сводить с ума, как и женщин с завода резиновых изделий. Кандидат открыл в себе дар импровизатора — и стал проявлять некий артистизм.
Клиент становился все более вкусным, милым сердцу избирателей — выделял все соки и запахи харизмы. Михал Михалыч понемногу “капал” в его программу обещаний, так что к концу кампании их накопилось столько, что для выполнения уж не хватило бы одного срока. Все шло как по маслу — рейтинг Тяжлова медленно рос, рейтинг его основного соперника — падал. Эти результаты Михал Михалыч узнавал из опросов общественного мнения, которые проводились независимой организацией “Росопрос”. Данные заносились в компьютер и использовались для оценок положения дел. Оставив наставления сообщать ему каждый день сводки новостей по прессе и ходу дел в штабе, спец отбыл в Москву.
Факс на столе спеца каждое утро выдавал пару страниц оперативной сводки. Все шло гладко, слишком гладко. Если так будет продолжаться и дальше, Тяжлов выйдет в единоличные лидеры предвыборной гонки. Штаб основного конкурента должен что-то предпринять. По опыту выборов в других регионах было ясно, что в случае конкуренции двух кандидатов обычно на каком-то этапе происходит скандал — начинается война компроматов. Специалист слал в Нерль факсы: “Ждите скандала”. Получал в ответ вопросы: “Какой скандал”? Почему?” Подразумевалось, что московский спец теряет нюх.
ВЫДАЮЩИЕСЯ БИЗНЕСМЕНЫ происходили порой из талантливых чекистов. Злые языки говорили, что первичный капитал новоявленных банкиров составляли финансы тех организаций, которых они курировали. Следить, курировать, контролировать проще всего, когда держишь руку на самом чувствительном месте у людей. Если раньше таким местом была голова — то ныне оно опустилось ниже пояса — до кармана.
Злословить тут можно много — но суть проста: бездари и лентяи промотали по курортам и ресторанам свои паи, наследство власти, которое они конвертировали “по свистку сверху” в деньги, а люди деловые их приумножили. Приумножили деньги и многие новые знакомцы Михал Михалыча по предвыборной борьбе — почти за каждым кандидатом стояли денежные мешки. Из опыта выборов в регионах было известно, что выявление истоков “первородных капиталов” участников происходит во втором туре, когда их остается двое: всех не раскопать! В чем тайна закупочного потенциала фирмы “ЗОТ”, можно только догадываться. Выигрывать следовало в первом туре, быстро — во втором туре могла зашататься почва под ногами штаба. Основа командной борьбы — доверие, а доверять друг другу люди торговые могли только временно — до истечения срока контракта.
Михал Михалыч чувствовал, что ему доверяли не до конца — хотя советы исполняли, но каждый раз старались перепроверить его идеи, понять: а вдруг он ведет двойную игру — перекуплен соперниками?
Такая возможность всегда оставалась — он же был им не сват и не брат, а человек, оказывающий услуги за деньги: мозги, взятые напрокат. Независимое поведение московского спеца подогревало подозрения. Торговец смотрит на весь мир, как на меню, ассортимент товаров — специалист продается тому, кто больше заплатит.
Прошла неделя управления делами штаба на расстоянии — и спец почувствовал, что пора ехать на место. Люди из штаба на расстоянии не очень слушались советов — они проваливали рассылку писем старушкам, вместо этого дразнили обывателя огромными рекламными щитами, которые поставили в центре города: “Тяжлов — сила, уважение, порядок”.
Услужливый “джип” встретил Михал Михалыча у трапа и отвез в его “люкс”. В штаб он поспел к обеду — и только сел за стол, как в зал влетел Чертков. Он был вне себя:
— Только что получена информация: конкурентами подготовлена листовка с контрпропагандой против Тяжлова:
Михал Михалычу не надо было долго объяснять, что такое “контра” — хотя по закону о выборах контрпропаганда не приветствовалась, это был один из самых удачных приемов выборной кампании. Получив цидульку, где живот и дела Тяжлова были превратно изложены, люди вполне могут в нее поверить. В листке не было информации по сути — он был пародией на листовку самого Тяжлова, карикатурой на его высказывания и глумлением над его обещаниями. На листке не было указано типографии и выходных данных — за такое изделие следовало привлечь по крайней мере к административной ответственности — налицо нарушение Закона о печати.
Рождение всех “контр” — приоритет нашей страны. Здесь революция порождала контрреволюцию, оккупация — партизан, гнет — бунт и анархию. Михал Михалыч знал, что явление такой листовки может отнять процентов десять голосов — и тогда прощай победа в первом туре!
— Эта листовка не должна появиться в почтовых ящиках избирателей.
— Она уже есть!
— Пока есть только предупреждение. Она лежит где-то на складе. Владимир Владимирович, я думаю, что в ваших силах приостановить ее движение к избирателю. Появление этой листовки — акт незаконный, и вы можете противодействовать ему имеющимися у вас средствами.
Спец привел примеры региональных выборов, когда за агитаторами след в след ходили контрагитаторы и срывали, портили листовки и плакаты: такое плотное противодействие было отмечено на Юге России, где нравы у людей горячие.
После мгновенной заминки у главного штабиста загорелись глаза. Он пулей выскочил из зала — как боевой конь, почуявший звук трубы. То ли была задействована старая сеть “однокашников”, то ли поиск шел через спортсменов, заполнивших ныне охранные отделения фирм и связанных давними отношениями с Тяжловым, — к вечеру стало известно, что листовка напечатана в частной типографии, которой руководит Безмазов. Типографий в Нерли не так много, и найти ту, которая наваляла левый заказ, оказалось легко. Но дальше... Что делать с Безмазовым? Чертков решил идти на сближение немедленно. Он явился в 11 вечера к хозяину типографии и представил свои соображения относительно сложившейся ситуации. Разговор затянулся за полночь — и продолжить беседу на темы “что делать?” и “кто виноват?” Безмазова пригласили в особняк “ЗОТ”.
Издатель признался, что листовки заказал штаб Итила и сообщил, что их завтра должны забрать с его склада. Чертков решил потревожить эксперта — и за Михал Михалычем явились в полтретьего ночи в гостиницу. Он проснулся, собрал вещи — и вышел, готовый ко всему. Чертков предлагал сдать тираж в милицию — благо контакт с отделением милиции был. Михал Михалыч настаивал на том, чтобы конфликт был решен полюбовно: следовало съездить в штаб Итиля и договориться, что в обмен на уничтожение тиража обращения в милицию не последует. Во время этого совета Безмазов пил кофе в соседнем кабинете. Михал Михалыча ему не показывали, чтобы не рассекретить “мозг” предвыборной борьбы, не “засветить” московского спеца.
Спец решил, что дело попахивает провокацией. Это — наихудший вариант: мнилось ему, что где-то в команде противника сидит глубоко замаскированный, аки смерть Кощея бессмертного, — такой же, как и он, спец. От этой неизвестности было одно спасение: все фиксировать. Писать на диктофон переговоры, чтобы иметь на всякий случай доказательства — мало ли как дело обернется?
Чертков был вне себя от радости. Писать, фиксировать, прослушивать — поле дел, на котором он любил резвиться. Последний этап переговоров, когда Безмазов согласился отвезти листовки в милицию и обматерить тех, кто дал ему этот “левый” заказ, был записан.
В шесть утра тираж сдали в отделение милиции. А в десять утра местное телевидение прервало передачи, чтобы сообщить экстренную новость: охранники Тяжлова ночью похитили директора типографии, увезли в свой штаб и там силой добились от него ложных признаний. Итак, провокация состоялась — сразу после сдачи тиража Безмазов явился в прокуратуру с заявлением о похищении, где описал угрозы физической расправы, которыми его потчевали люди из “ЗОТа”.
Безмазов перед телекамерой рассказывал, как мордовороты выволокли его из постели — демонстрировал босые ноги — он так и не успел с тех пор одеть носки. Чертков вспомнил, как Безмазов, уже после выхода из квартиры, вдруг сослался на забывчивость и вернулся на пару минут. Оказывается, он спешно стаскивал с себя носки!
Местное телевидение находилось в руках мэра — дни и ночи длилась демонизация Тяжлова и его команды. Их называли сталинскими палачами, которые готовы стереть в порошок человека, ставшего на их пути. Телеавторитеты вопрошали: “Почему эти преступники еще на свободе? Куда смотрит прокурор города?” На события в Нерли откликнулась “Комсомолка”: “К власти рвутся уголовные элементы”.
Настало время потеть и волноваться Черткову. Он сочинил встречный иск, где обвинил Безмазова в клевете, даче ложных показаний. Нервы напряжены до предела: предвыборная борьба проходит кульминацию. Московский спец лично не рискует ничем — кто знает, что это он советовал остановить листовку всеми средствами? И приказа “брать” директора типографии из дома ночью он не давал. Это было типичное самоуправство, излишнее рвение, которое проявил Чертков.
Штаб обратился к спецу с классическим вопросом: что делать?
— Готовить пресс-конференцию! Телевидение в руках неприятеля — надо пригласить прессу и продемонстрировать все документы. Изложить свою версию. Пусть журналисты выступят в роли судей — четвертая власть любит судить, занимать место третьей.
Все отставили текущие дела и занялись пресс-конференцией. Рассылались приглашения мэтрам пера, первым леди печатных полос и джентльменам типографической краски. Чертков писал прочувственную речь. Срочно расшифровывались и размножались фонограммы переговоров с директором типографии. У штаба появилась цель — и на тревожные звонки родных: “Вас еще не забрали?” — сотрудники Черткова начали отвечать без дрожи в голосе. Спец, озадачив штаб, к ночи отбыл в свой “люкс”.
НЕ СПАЛОСЬ. Впервые Михал Михалыча начали одолевать сомнения — вправе ли он делать то, что делает — вести пропаганду за человека, которого почти не знает, с которым не съел пуд соли, за бывшего троечника и драчуна, новоявленного купца, который три шкуры дерет со своих подчиненных и не очень-то склонен отдавать долги. А если он приведет к власти очередного “закручивателя гаек”, от бизнеса которого люди передохнут с голоду? Приведет за деньги — очень прозаично. Конечно, будь на месте Тяжлова какой-то “бандюк” с уголовными замашками, спец бы не взялся за дело. Но где те границы наживы, которые дают самому эксперту основания для поступков?
Михал Михалыч думал об энергии, которая бродила по нервам людей, возбуждала их. Думал, думал о своей программе, где выборы описывались, как химическая реакция: кандидаты служили электродами, на которые налипали избиратели — атомы. Каждый атом отдавал кандидату свою энергию, свой заряд — голос. “Кто я здесь, для этих людей — Архангел Прогресса, Оружейник Демократии, Военспец Выборов?” Михал Михалыч не был склонен к мистике и сомнения его длились недолго: выпил пива — и атомы хмеля затормозили нервное возбуждение, слепили веки.
На следующий день пришло облегчение. Его принесли дамы в вечерних туалетах: как только “первые перья” города стали собираться на пресс-конференцию и запахло духами, возникло ощущение праздника — стечение нарядных людей создает особую атмосферу. Нерль не избалован событиями светской хроники — эта встреча в особняке, расположенном в центре города, навеяла воспоминания о прежних балах в Дворянском Собрании, раутах сиятельных вельмож. Съехавшись сюда, редакторы и журналисты придали месту статус. Они откликнулись на приглашение, пришли в замок “ЗОТ”, заинтересовавшись интригой с похищением — так феодалы и аристократы собирались, чтобы вершить суд чести.
Перед феодалами бумажных замков выступил Чертков, выступил сердечно и просто: он просил их рассудить его, понять его тревогу, когда он узнал о клевете, его взволнованность и попытку защитить честь своего руководителя и друга. Он взывал к справедливости, в чем-то каялся. Рассказал о том, как заехал вечером к Безмазову и пытался с ним вместе найти выход из ситуации, а когда почувствовал, что их разговор мешает уложить спать детей — пригласил Безмазова в штаб, где сварил для него кофе. Там в переговоры с директором типографии включился детский врач — человек, которого все прекрасно знали в городе, настоящий доктор с добрым лицом. Разве мог этот человек пытать или угрожать Безмазову? Известная по телепередаче версия похищения пародировалась, превращалась в фарс. Когда Чертков рассказал о снятых впопыхах носках Безмазова, в зале вспыхнул смех.
Включили магнитофонные записи и раздали журналистам их расшифровку. Стало ясно, что Безмазов врал перед телекамерами. Штаб Тяжлова обладал полной информацией по этому делу — и смог представить ее культурно, в таком контексте, что можно было понять и простить и тот “самопальный” розыск, который устроил Чертков, и его поздний визит к Безмазову: милиция проспала издание клеветнического листка, издание “левое”, на котором не было даже выходных данных. Расследованием этого инцидента никто бы не занялся, пока мэр — заказчик сидит в своем кресле. Был продемонстрирован ядовитый листок, полученный под расписку в милиции. Пачки этих листков возвышались за спинами руководителей штаба, проводивших пресс-конференцию. Их пересчитали по штукам и должны были вернуть в милицию в том же количестве — как вещественные доказательства, улики клеветы. Еще одна клевета — выступление Безмазова в телеэфире.
Лед тронулся! Вельможи тиражей расходились, обмениваясь веселыми замечаниями. Дело пошло по нужному руслу. В крупнейших газетах вскоре появились материалы, где телеверсия истории была подвергнута критике — и излагалась версия Черткова. Штаб Итиля пытался перейти в атаку. Появились заказные публикации — “Почему Чертков не сидит в тюрьме?” Но оказалось, что закон на стороне Черткова — если его действия подпадали под гражданскую статью “самоуправство”, то действия Безмазова подпадали под уголовную статью. Слухи о конфликте в Нерли донеслись до столицы — в программе “Время” сказали общие слова, “Комсомолка” в заказных материалах ратовала то за Итиля, то за Тяжлова — в зависимости от того, кто платил. Центральная пресса оказалась продажнее местной.
СПЕС СЧЕЛ СВОЮ МИССИЮ на нынешнем этапе выполненной — и отбыл в Москву, чтобы появиться за неделю до выборов. Ему оставалось провести самую деликатную операцию из своего арсенала — дезинформацию. Деза... Что это такое? Ложь во благо, мистификация, сознательное введение в заблуждение или поддержание удобной для всех зыбкой ауры, легкой дымки, романтического тумана — без которого порой нет сил смотреть правде в глаза. Если даже Пушкин обмолвился в сердцах:

Тьмы низких истин нам дороже
Нас возвышающий обман, —

то, что уж говорить о тех грешных специалистах, которые обман почитают основанием нравственности и воспитания. Конечно, обман обману — рознь, и милосердие щадящего обмана не следует мешать с враньем ради вранья и своекорыстной ложью.
По прогнозам спеца, Тяжлов уже мог надеяться на победу в первом туре. Если не произойдет ничего экстраординарного и рост голосов его сторонников будет идти теми же темпами, половина голосов ему обеспечена. Тенденция опросов об этом говорила. Но знал это только московский спец. Он ведал положением дел в целом, видел ситуацию в ее развитии, все остальные были слепы.
План зрячего состоял в том, чтобы голосующих оставить “слепцами” до последнего момента. Кандидаты должны были думать, что второй тур обеспечен, не наваливаться всей гурьбой на Тяжлова как возможного единоличного победителя, а тратить силы на борьбу между собой. Итиль, не видящий реальной угрозы, должен был начать биться за выход во второй тур с другими конкурентами. Избирателям тоже не следовало знать правды: что Тяжлов имеет реальные шансы победить сразу, “в одно касание” — тогда та часть, которая недолюбливала Тяжлова за его диктаторские замашки, могла проголосовать за него в первом туре — в качестве, так сказать, фронды и неповиновения Итилю.
Михал Михалыч появился перед выборами с “результатами” расчетов, дающих Тяжлову 45 процентов. Надежда была на “утечки” в штабе — город большой, а элита — мала, все заметные люди знали друг друга — и соперничество шло между выпускниками физ-мат школы, в которую ходил когда-то Чертков со своим штабом-кампанией, и гуманитарной спецшколы, которую закончила добрая половина штаба Итиля.
Московский спец опубликовал под видом “независимого социолога” статью, где заявил о неотвратимости второго тура. Он поставил мощную “дымовую завесу” — и добился желаемого. Итиль пошел в наступление на своего помощника, который тоже баллотировался в мэры. Интеллигенты — художники и журналисты, которых посещал “независимый” эксперт, распространяя в домашних условиях заведомую ложь, поверили, что Тяжлов не победит сразу. Кандидат от интеллигенции, с которым “велась работа”, решил отказаться от участия в выборах за два дня до их проведения, попросив своих избирателей подать голоса в пользу Тяжлова. Он принадлежал партии “Яблоко” и понимал, что власть продается и покупается, как фрукты, как еда — но ресурсы его были невелики, и те авансы, которые ему выдал штаб Тяжлова в качестве моральной компенсации, оказались для него не лишними.
Все шло по самому оптимистическому прогнозу — события, которые должны были “весить” по пять-семь процентов, складывались — и компьютерная программа давала около шестидесяти процентов голосов Тяжлову. Но эксперт валял дурака до последнего: в день выборов предложил самому Тяжлову поучаствовать в тотализаторе, сделать ставку на себя.
— Что я, конь в яблоках? — ответил кандидат.
Вечером после выборов штаб ждал результатов. Первые сведения стали поступать с закрытых участков — из воинских частей, психбольницы и тюрьмы. Военные не жаловали Тяжлова, “психи” тоже дали ему меньше пятидесяти процентов голосов, а “урки” и того меньше. Однако по мере подсчета голосов на обычных избирательных участках рейтинг Тяжлова начал расти — вот он перевалил пятьдесят процентов, пятьдесят пять... На избирательной комиссии находился наблюдатель от штаба поддержки Тяжлова с радиотелефоном — и к двенадцати часам ночи уже не было сомнений — кандидат проходит в первом туре абсолютным большинством голосов! Ангелы, отвечавшие на телефонные звонки в штабе, заплакали от радости. Первым приехал поздравить Тяжлова владелец “мертвого” банка, который стал первой мишенью в его предвыборной борьбе. Принес ящик французского шампанского — предложил мировую. Забыв о заеме, который Тяжлов ему не вернул. Новый мэр подношение принял — но пить с банкиром отказался. Этим шампанским стали отмечать победу в штабе. Потом подъехал главный архитектор города с ящиком коньяка — и понеслась... Утром Тяжлов вылетел в Москву — представляться главе администрации президента. Такой заведен порядок у новых властей.
Михал Михалыча увозил в аэропорт все тот же “джип”. Водитель был свидетелем всех тайных перемещений спеца — и понимал, кто стоял “за кулисами” событий. Человек в кожаной куртке на заднем сиденье думал о своем.
— Когда к нам заглянете? На следующие выборы?
Московский спец блеснул очками и неопределенно качнул головой. Много городов в стране — и всюду выборы. Слепым нужен поводырь.
* * *
Автор выражает благодарность за сведения в области “выборных технологий” М. Воробьеву и считает своим долгом сообщить, что города Нерль в России нет, и тем более, нет мэра Тяжлова, и любые параллели здесь неуместны. Есть река Нерль, на которой стоит храм Покрова — но кому придет в голову сравнить храм, который зиждется на соборных основаниях, с выборами, в которых каждый тащит в свою сторону? Однако нам приходится с грехом пополам осваивать и этот опыт.