Author: Глеб Горбовский
“СДАЕТСЯ — РОДИНА УСТАЛА”
16(229)
Date: 21-04-98
У САРКОФАГА ПЕТРА I
Все бренно, помимо отваги,
ее вдохновенных трудов.
И тесно Петру в саркофаге,
как будто он гнить не готов.
Там бродят сгущенные силы,
там заперты плоть и душа.
И вот он встает из могилы,
истлевшей штаниной шурша.
И годы, игравшие в жмурки,
стекают с него, как вода —
туда, где партийные урки
сгоняют народы в стада.
1991
* * *
Закрой глаза
и привыкай, дружок,
к безмолвию и мраку
— тренируйся.
Прими глоток любви
на посошок,
а час ударит —
в землю ретируйся.
И не скандаль:
не ты один уйдешь.
Изыдут все!
Смерть на миру, как пляска!
Смерть стариков...
Но гибнет — молодежь!
В бронежилете
и дырявой каске.
Кто их лишает,
смыслу вопреки,
весны, любви,
внесения в скрижали?
... Пузатые и злые старики, —
вот их бы и крошили, и лишали.
1996
* * *
Две недели квасили
с чернобровым.
Заложили часики
в "Продуктовом".
Дым пускали в форточку.
порешили:
за бутылку водочки
заложили!
Похмелились с шуткою:
шито-крыто!
А часы те жуткие —
были чьи-то.
Вот какие праздники
нынче в моде!..
Кто оставил часики
на комоде?
Не было понятия:
скис мозгами.
А потом — проклятия
с матюгами:
в телефонной трубочке —
брань, угрозы...
А часы — на тумбочке! —
вот стервозы!
Я часы глазами ем —
растакие!..
А часы — не те совсем,
а — другие.
1997
* * *
Старик, читающий не библию,
а детективы, — стар, но крут.
Он на воде увидит лилию
и громко сплюнет
в тихий пруд!..
Я говорю ему: "Послушайте,
Вы что, милок, тянули срок?
Чем Ваша психика нарушена?.."
А он: "Согну в бараний рог!
Ты не смотри,
что волос беленький
и зреет капля на носу.
Еще я крепенький и целенький,
еще могу поднять бузу!
Не веришь?
Скинемся по "рваному",
располовиним пузырек!"
... Вот и возьми его —
нирваною
или молитвою. Не в прок!..
Бараний рог...
Ему — до лампочки
груз милосердья, Божий суд...
Он и в конце,
отбросив тапочки,
пошлет все сущее — на уд!
1998
* * *
Сучка ты, пуля, и дурочка,
что ты свистишь надо мной
в темном глухом переулочке
из подворотни шальной?
Чем я тебя раздосадовал?
Не убивал, не бесил,
пса беспризорного радовал,
песенку в сердце носил —
песенку теплую, чистую,
а не горячий свинец...
Вот и вторая присвистнула:
значит, еще не конец!
... Был я наслышан
их посвиста —
в годы войны мировой.
Ну а теперь уже, после-то,
равзе кому я — не свой?
Разве не все свои шалости
вытряс на долгом пути?
Веры прошу я —
не жалости, —
чтобы покой обрести.
1998
* * *
Ураганный ветер, голый лед.
Словно листья,
проносились лица.
Каждый,
как бы совершал полет,
а не шел...
Не мог остановиться.
По проспекту —
с севера на юг —
нас несло,
как мусор — прочь за город.
Вдруг навстречу мне —
нетрезвый друг,
что имел при жизни
вздорный норов.
Разрезая ветер, друг-алмаз,
из небытия и без оглядки —
шел вразвалку
в город мимо нас.
И роились в голове догадки.
Если он — сюда, а мы — туда,
значит, есть какая-то надежда,
что не опустеют города,
если совершать
свой путь прилежно.
1997
* * *
Вдруг загрустишь
средь бела дня,
и сердце —
холодней кристалла.
Не только ты, но от меня,
сдается — Родина устала...
Поплачешь или покричишь —
она молчком обиды сносит...
Вздохнет
листвой осеней лишь,
всплакнет дождем...
"За что?" — не спросит.
Кто терпеливей — ты? Она?
И кто простит,
кто слово скажет?..
... Что ж — Бог простит!
а сатана —
под звон стаканов —
даже спляшет!..
1998
БЕСЫ
Копали землю, хлопали ушами...
Зимой дремали
праздно и хмельно.
А в центре —
дом откуплен ингушами,
а может, курдами.
Не все ль теперь равно?..
Был этот дом —
как пугало на пашне!
Крестьяне этот дом,
как воробьи,
сторонкой облетали:
хоть и наши,
но все ж таки —
чужие, не свои...
Они всегда
являлись по субботам —
на "мерседесах",
со своей жратвой
и жгли костры.
И шашлыки — до рвоты —
коптили на земле полуживой!..
Они смеялись
пламенно и смачно:
от них тряслись
соседние дома.
И денег распечатывали пачки,
как будто —
книг нечитанных тома!
Они с себя цепочки золотые
срывали и бросали в воду: лезь!
И — лезли старики и молодые,
холодный Волхов
истоптавши весь!...
На снегоходах
в темный лес влезали,
а возвращались гордо —
как с войны!
И головы лосиные свисали —
с глазами, полными
смертельной тишины...
... Потом их уносили
"мерседесы" —
туда,
где им светил златой телец!
И бабка Глаша причитала:
"Бесы!.."
И, распрямившись,
шла — как под венец.
1998
* * *
На поминках
сморкалась вдова...
Люди пили и ели.
Вдруг какие-то мрачные два —
обнялись и запели!
Про рябину, а также про дуб...
Остальные чуть слышно —
подтянули, не склеили губ.
Изумительно вышло!
Я вначале подумал: "Кошмар:
песняка на поминках!.."
А потом,
когда выпустил пар —
сам подпел без запинки!
Смерть ушла —
как с секирой палач!
Зрели слезы...
И была эта песня — как плач
без ужимок и позы.
1998
ПЕНСИОННОЕ
Не воинственные страны,
не мяуканье котов —
одолели т а р а к а н ы
всех размеров и сортов!..
Посыпаю их присыпкой,
обвожу "карандашом",
соблазняю лентой липкой,
режу надвое ножом!
То они, как будто бесы,
мчатся, мелко семеня,
то взирают с интересом
исподлобья на меня.
Погоняв их по квартире,
спрячусь в кресло от возни...
Что бы я в подлунном мире
делал, если б — не они?!
1996
1.0x
