“ИДУ В БОЙ”

Author: Сергей Бабурин:
“ИДУ В БОЙ” (Диалог Александра ПРОХАНОВА и Сергея БАБУРИНА)
9(222)
Date: 03-03-98
Александр ПРОХАНОВ. Сергей Николаевич, за время нашего с вами знакомства прошло три, а может быть, и четыре политических эры, каждая из которых имела свои характерные черты, свою плеяду лидеров. Я бы хотел спросить, как вы, прошедший все эти метаморфозы, оцениваете их, как чувствуете себя сегодня и как вы шли от этих политических теперь уже мезозоев к современности, что вы можете сказать о ней?
Сергей БАБУРИН. Прежде всего, Александр Андреевич, скажу, что каким-то реликтом прошлого, каким-то уцелевшим динозавром я себя не чувствую. Да, для нашей страны последние 10 лет — это несколько очень сжатых эпох. Был кризис советской политической системы и того общественного строя, который существовал на протяжении десятилетий. Затем настал период некоего нигилистического либерализма, еще полусоветского, когда власть перестала считать себя властью, а президент СССР плыл за событиями в надежде на похвалу Запада. Это было время зарождения современной политической жизни России: существовала огромная КПСС, внутренне расколотая и уже рассыпавшаяся на несколько идеологических осколков, но не организовалась ни единая, ни коммунистическая оппозиция, как, впрочем, и сейчас ее нет; а патриотическая оппозиция была на уровне полунаучных кружков.
По большому счету, реальная политическая оппозиция стала формироваться на рубеже 1990-91 годов, когда власть в Российской Федерации, тогда — в РСФСР, получили радикальные поклонники Запада. Я пришел в парламент из провинции, имея представление о политической системе с точки зрения научно-теоретической, и с огромным доверием, не скрою, относился ко всему, что ассоциировалось у меня с Москвой. И только на заседаниях Верховного Совета я убедился, что москвичи бывают разные: есть патриоты, для которых Москва — священное имя центра великой державы, а есть столичные рантье, которых вообще не интересует ничто, кроме власти и денег, которые вполне могут существовать и при ляхах, и при французах. К сожалению, часть таких космополитически настроенных, очень активных людей представляла и до сих пор представляет те или иные организации в российском парламенте.
В процессе боев 1991-93 годов, последующей политической борьбы я и мои единомышленники углубляли свое понимание происходящего, и на сегодняшний день я абсолютно убежден, что нет причин праздновать выздоровление России ни в экономическом, ни — тем более — в социальном плане. Ситуация в стране продолжает ухудшаться, а виновники кризиса, и прежде всего Чубайс, останутся в правительстве до 2000 года. Вот ведь что означает последнее заявление президента Ельцина. Поэтому нужна новая структура, новая конструкция оппозиции, совершенно иная стратегия и тактика борьбы за реальное возрождение великой державы, а не просто смена акцентов.
А.П. Но все-таки в упомянутых вами 1991-93 годах прошел очень бурный, энергичный процесс формирования оппозиции. Почему был создан ФНС, почему было стремительное слияние самых разных сил, почему победивший либерализм в ту пору оказался силой, цементирующей этот альянс “от противного”?
С.Б. С 1991 года развитие оппозиции шло по двум линиям. Это оппозиция, исповедующая марксистско-ленинскую идеологию, и некоммунистическая оппозиция. В 1991 году, создавая Российский общенародный союз (РОС), мы обращались и к коммунистам, и к демократам, которые в ту пору олицетворяли два полюса противоборства, с призывом: перестаньте спорить, что лучше: капитализм или социализм. Ведь конфликт носил совершенно другой характер. Спор шел не о формациях, а о столкновении западной и славянской, русской цивилизации, которое в тот момент вылилось в попытку Запада уничтожить наше государство как таковое. Именно эта позиция была спроецирована в появлении РОСа, затем — РНС, КРО и ряда других организаций. Вдобавок запрет КПСС создал определенный организационный вакуум, и в тот момент политики левых убеждений нашли свой приют у нас. В правление РОСа входят и Геннадий Андреевич Зюганов, и Анатолий Иванович Лукьянов, и многие другие коммунисты. Но мы понимали, что аморфное единение — не вечно, поэтому приветствовали и возрождение компартии, и создание Аграрной партии, которая была должна пресечь попытки некоторых господ вроде Черниченко замкнуть на себе крестьянское движение. И в течение 199293 годов эти два направления, коммунистическое и некоммунистическое, стали развиваться параллельно. Именно некоммунистическая оппозиция, в те годы политически более сильная, потерпела поражение в “черном октябре”. Ведь тогда в Верховном Совете РСФСР задавали тон Лисин, Павлов, Бахтиярова, Федосеев, Хайрюзов. В борьбе с режимом активно участвовали Константинов, Астафьев, председатель кадетской партии (ныне — члены РОС), Аксючиц — разочаровавшиеся в Ельцине энтузиасты демократических перемен. По ним и был нанесен основной удар. Может быть, сыграло свою роль и то, что буквально накануне расстрела Дома Советов лидер КПРФ призвал ее сторонников не участвовать в массовых манифестациях. Поэтому КПРФ получила на выборах 1993 года возможность пробиться в Госдуму, а некоммунистическую часть оппозиции от выборов фактически отстранили. У РОСа были выкрадены подписи избирателей, и нас не зарегистрировали как партию. По нашему требованию провели расследование, и “руоповцы” взяли на себя ответственность за то дело, хотя отрицали сам факт изъятия подписей. Нам объяснили, что они искали у нас Баркашова, который находился в розыске. Почему у нас? Я лично с ним не был знаком. И почему они тогда не искали у нас и Мартина Бормана, он ведь тоже до сих пор в розыске? Вразумительного ответа не последовало. Так потенциально наши сторонники были вынуждены голосовать за ЛДПР, которая в декабре 1993 года взяла основную часть голосов патриотически настроенных избирателей.
А.П. Если я вас правильно понял, то в период запрета партии, очень сложный для коммунистов период, патриотические организации типа РОС были коконом, куда прятались функционеры КПРФ, и под оболочкой которого складывалась их организация. А после октября 93-го патриотические группировки были вынуждены поменяться с КПРФ ролями.
С.Б. Нет, не просто поменяться. Мы проявили готовность восстановить единство оппозиции и, если помните, был уникальный момент, когда 24 февраля, после избиения демонстрации, у меня в кабинете собрались лидеры самых разных организаций, и впервые была высказана мысль о создании единого центра. Астафьев, тогда один из лидеров правой оппозиции, сказал: “Я готов подписать такое решение, если будет четко сказано, что это объединенная правая и левая оппозиции, что мы все равно разные, но мы объединяемся”. Это был фундамент, на котором состоялся потом Фронт национального спасения. И вот в этой ситуации разгромленные отряды национально-патриотических организаций (не нужно только их всех отождествлять с РНЕ Баркашова) выразили готовность воссоздать единое движение под лидерством КПРФ, но при определенном согласовании позиций.
Накануне выборов 1995 года оппозиция имела шанс получить в новом парламенте не простое большинство, а квалифицированное. Для этого, на мой взгляд, нужно было идти единым фронтом. За его создание, за единый выборный список выступали многие. Могу назвать Николая Ивановича Рыжкова, Валентина Ивановича Варенникова, Владислава Алексеевича Ачалова, Станислава Терехова, Андрея Головина, себя и ряд других политиков. Но успех на выборах 1993 года вскружил голову лидерам КПРФ и Аграрной партии. Они заявили, что им не нужны блоки, что они пойдут сами по себе. После их отказа объединяться были предприняты судорожные попытки соединить оставшиеся силы оппозиции. Они не удались, хотя во главе списков у нас был не Бабурин, а Николай Иванович Рыжков, чтобы подчеркнуть попытку именно такой коалиции. Официально преодолела барьер пяти процентов только КПРФ, хотя я убежден до сих пор, что на самом деле прошел и блок “Трудовой России”, и список КРО. Но это уже доказать невозможно, хотя, надеюсь, когда-нибудь ясность будет внесена. На этом закончился этап взаимного доверия коммунистической и некоммунистической оппозиции...
А.П. Мне какое-то время казалась возможной медленная трансформация марксистско-ленинской КПРФ в партию национальных интересов. За это говорило все. По существу, КПСС в последние десятилетия не оперировала марксизмом-ленинизмом — это был имперский, красный, пускай несколько утомленный, унылый, но государственный институт, там была совсем иная теория, там была скорее геополитика, чем логика революции. Казалось возможным трансформировать КПРФ в партию национальных интересов, а Зюганова из лидера компартии превратить в общенационального надпартийного лидера. И, скажем, Зюганов по-прежнему не оперирует ленинизмом, он кладет к Мавзолею венки, но Ленин — это революция. Марксизм решает проблему взаимоотношения труда и капитала в пользу тотального обобществления собственности, Зюганов же — сторонник многоукладности экономики. Почему идеологически нельзя было в этот новый объем встраивать другие, более радикальные либо менее радикальные, православно-монархические, либо светско-патриотические группировки?
С. Б. Попытка такой консолидации была предпринята на президентских выборах 1996 года. Ведь люди, которые всю свою жизнь стояли на антикоммунистических позициях, но которые болели за страну, думали о ее будущем и защите национальных интересов, — они поддержали кандидатуру председателя ЦК КПРФ Зюганова как единого кандидата всей антиельцинской оппозиции. Старая же партийно-хозяйственная советская номенклатура, частично перекочевавшая в правительство Черномырдина, а частично оставшаяся в оппозиции, испугалась за свои интересы и не допустила появления каких-то новых форм политической жизни. Первый звонок прозвенел еще в 1993 году, когда эта часть номенклатуры, способствуя возрождению КПРФ, не допустила формирования единой коммунистической партии. Я высоко уважаю и чту лидеров РКРП, в декабре 1991 года мы вместе выступали против гибели Советского Союза, а в начале 1992 года организовывали первые массовые манифестации. Более того, коммунисты были организаторами, а мы их лишь поддержали в этих массовых манифестациях. Но более многочисленные организации КПРФ должны были первыми протянуть руку для объединения: и с Союзом коммунистов, и с осколками КПСС, которые существовали, не входя ни в какую партию, и с Российской коммунистической рабочей партией — со всеми, вплоть до марксистско-ленинских кружков в разных регионах. Этого не было сделано, потому что кое у кого победило стремление монополизировать право на истину и право на коммунистическую идеологию. То же случилось, когда был создан блок в поддержку единого кандидата оппозиции, но решения по выборам стали приниматься только те, которые были предварительно продуманы и одобрены руководством КПРФ, без консультаций с союзниками по блоку. Так, не был пропущен на широкую трибуну согласившийся быть доверенным лицом Зюганова отец Дмитрий Дудко, исключительно авторитетный среди православных людей человек — вот с его сторонниками, с его аудиторией не сработались. Подобных примеров можно приводить много. И создание НПСР после выборов было уже, увы, похоже на фарс. НПСР изначально стал некоей декорацией вокруг КПРФ в регионах.
А.П. Пожалуй, так, но посмотрите, какова тут внутренняя драма самого Зюганова — я ее ощущаю очень остро: как свидетель и отчасти как действующее лицо. С одной стороны, он как стратег понимает необходимость эволюции в сторону партии национальных интересов, но его удерживает реальный потенциал наших уважаемых ветеранов, которые тоже не мыслят в категориях марксизма-ленинизма, а мыслят образами, символами, некими лексическими оборотами, от которых невозможно избавиться. И Зюганов не хочет блокироваться с марксистскими кружками, которые как ферменты красного радикализма, в силу своей очень активной идеологии, затруднят, затормозят необходимое движение в эту сторону. С другой стороны, а это трагедия и ваша, двигаясь в сторону партии национальных интересов, в сторону национально-патриотических формул, он вдруг обнаруживает, что на дворе стоит другая погода. В 1991 году не было нового уклада. Национальная идеология формировалась в академической среде, через кафедральную апелляцию к двуглавому орлу, православию и Столыпину, а сегодня национальная идеология опирается на национальный капитал, на мелкий и средний бизнес, на их интересы, которые вступают в конфликт с компрадорскими интернациональными энергиями. Это место оказывается тоже занятым, национальный капитал формирует своих лидеров: криминальных, полукриминальных — в этой сфере находится Лужков, находится Лебедь. И вся процессуальная проблематика, о которой мы с вами говорили: слияние партий, их взаимодействие — она сегодня является проблематикой политического планктона, который окружает народившегося огромного кита, то есть новый уклад.
С.Б. Да, политическая, социально-экономическая картина в России качественно изменилась. Но национальный капитал сегодня еще не определился и не сформировал своих долгосрочных интересов. Он пытается даже заискивать перед компрадорскими силами в надежде, что с барского стола ему свалится, что кусков хватит на всех. И еще не вызрело понимание того, что нынешняя политика руководства России — это политика катастрофы, что требуется иная альтернатива. А вдобавок иная альтернатива — это что? Такие фигуры, как Лебедь,— это же попытки предложить нашему капиталу конкретные варианты: глядишь, на какой-нибудь клюнут. И отсюда, конечно, главная проблема сегодня — соединение реальных политических сил с экономическими интересами, только еще вызревающими. Придет завтра другое правительство — и НДР исчезнет, как дым, вместе с фигурой Черномырдина. Появится нечто иное, из тех же элементов собранное, но в интересах нового премьера. Это все недолговечно, временно.
На самом деле, важнее другое: будет ли у нас смешанная избирательная система или только выборы по избирательным округам, так называемая мажоритарная система. Ведь если убрать сегодня партийные списки, то внешне это выглядит даже демократичнее: еще бы, каждого депутата будут избирать. Но ведь Государственная дума — единственный орган власти не федеральной, а именно государственной, где представлены политические проекты для государства, а не для полумифической федерации суверенных субъектов, статус которых определяется явочным порядком, вплоть до военных действий, как в Чечне. Мы должны ясно представлять, что на сегодняшний день в стране есть три реальные партии. Первая — это партия власти, которая будет двигать угодных чиновничеству кандидатов. Вторая — это партия памяти КПСС. И третья партия, самая влиятельная, — партия жулья, которое будет добиваться политической власти, в экономике они громадные высоты уже взяли.
А.П. В том, что вы сказали, есть очень серьезный и важный пункт. Поскольку сегодняшний социум как бы хаотичен, наполнен взрывными криминальными материями, то очень важно его структурировать, разобрать по идеологическим углам и нишам, чтобы потом из этих, определенных уже материалов, можно было бы создавать политические комбинации через парламентские процедуры. Если это так, то я опять возвращусь к проблеме Зюганова. Я знаю, что в КПРФ зреют очень острые конфликты. Так называемая коммунистическая альтернатива— не более, чем лексический прием. Потому что коммунистическая альтернатива предполагает реализацию коммунистического суперпроекта, который был в начале века и предполагал захват власти, установление диктатуры пролетариата и мировую революцию. По сути, России предлагают повторение ХХ века в XXI.
С.Б. Это большевистская транскрипция коммунистической альтернативы.
А.П. А ничего другого без этого нет: ни еврокоммунизма, ни Че Гевары. Нет таких лабораторий, которые бы формировали другую коммунистическую альтернативу. Но Зюганов понимает, что это невозможно, не по силам сейчас — ломать новый уклад. Поэтому он принимает те правила игры, о которых вы говорите. Все общественные силы должны заново определиться. Поэтому Зюганов в парламенте становится системной оппозицией. У него нет иных оргпроектов, он вынужден действовать рефлективно, вместе с Селезневым плести сложную комбинацию передышек, пауз, взаимных атак и взаимных примирений, чтобы выстроить новую политическую пирамиду общества. На этом основывается непонимание Зюганова многими из нас, на этом основывается вторая его драма, в которой он вынужден выглядеть соглашателем в глазах своих радикальных сторонников, но в этом он мало чем отличается от вас, человека тоже парламентского способа действия, человека, не имеющего крупного глобального оргпроекта.
С.Б. Совершенно не согласен с тем, что сегодня Зюганов олицетворяет коммунистическую альтернативу. Ее нужно связывать с фигурами Олега Семеновича Шенина, Виктора Аркадьевича Тюлькина, даже Виктора Анпилова и Альфреда Рубикса,— с теми, кто не считает марксизм-ленинизм досадным наследством. И это даже не драма, а, быть может, трагедия Геннадия Андреевича, что он не может, по большому счету, себя самоидентифицировать. Согласен, что он чувствует себя комфортно в роли лидера парламентской оппозиции. Но возражаю, если вы считаете и меня чисто парламентским человеком. Парламент — не самоцель для меня, это инструмент, который меня в политику привел, в котором я отстаиваю позиции, которые не получили еще массовой поддержки. Но этот статус — вопрос времени. А концепция возрождения России для нас давно очевидна и олицетворяется таким понятием, как “российский путь”. Да, мы хотели бы сохранить многое, созданное за последние годы в плане альтернативных экономических структур, в плане демонополизации идеологии. Но надо убрать то, что привнесено извне, что закрепляет сегодняшний режим как таковой, а именно: последствия воровской приватизации, результаты государственно-территориальных экспериментов. Мы будем возрождать великую державу, пресекать все сепаратистские стремления внутри Российской Федерации. Да, меня в течение всех этих лет обвиняли, что я стою на великодержавных позициях. Я этого не скрывал и не скрываю. И сепаратист, где бы он ни находился: в Киеве, в Грозном или где-нибудь на Урале, — он остается сепаратистом для нас. Так что на самом деле концепция возрождения страны есть, важно довести ее до понимания широкой общественности, и тогда, я уверен, перемены на любых выборах могут быть необратимы, даже если эти выборы будут проводиться под контролем нынешней администрации.
А.П. Из того, что вы сказали, следует, что мы пойдем на следующие президентские выборы — а похоже, что пойдем снова против Ельцина, который принял решение баллотироваться на третий срок,— пойдем далеко не единым фронтом, о котором мечтали.
С.Б. Нет, Александр Андреевич. Я сказал, что к выборам в обществе нужно четко сформировать два варианта альтернативы: коммунистический и некоммунистический. И быть готовыми к тому, чтобы на выборах эти два варианта выступали как полноправные. Потому что ситуации по типу: молчать! бояться! строиться в колонну! все за мной! — как было в 96-м году, больше не будет. И прежде всего потому, что многое простилось бы Зюганову по президентским выборам, кроме разве что одного: иногда возникало ощущение, что он порой боялся выиграть выборы.
А.П. Ваш конфликт с Зюгановым из скрытых форм перешел в открытые. Руководство КПРФ упрекает вас, что вы получили свой нынешний статус благодаря поддержке, которую вам оказывают коммунистические первички и коммунистические организации. Эта поддержка была вам оказана в результате соглашения о совместных действиях, а вы не раз нарушали этот договор во время голосований, что дает им теперь право на такую репрессивную политику по отношению к вам персонально и к РОСу. Так ли это?
С.Б. Если говорить о разногласиях по существу, то они касаются не моей лично позиции, а позиции большой группы депутатов, которые выступали против снятия вопроса о недоверии правительства, против Черномырдина, против бюджета 1997 и 1998 годов. Да, здесь мы отказались поддержать руководство КПРФ. Но вопрос о том, кто кому обязан, меня огорчает. Ведь и в 1993, и в 1995 годах моими союзниками делалось все, чтобы я вообще не прошел в Госдуму. В моем избирательном округе оба раза выдвигался кандидат от КПРФ, первый секретарь Омского обкома, и было интересно смотреть, как в прямом эфире телевидения против Бабурина сообща выступали полномочный представитель президента Ельцина в Омской области и первый омский коммунист.
Да, после выборов 1995 года я обратился к руководству КПРФ с предложением поддержать создание группы “Народовластие” с соответствующим распределением квот в Думе: руководитель группы — Рыжков, заместитель председателя Думы — Бабурин, 3 человека от группы — председатели комитетов, несколько человек — заместители председателей. В ответ я гарантировал, что мы поддержим избрание на посты в Госдуме всех кандидатов, которых выдвинет фракция КПРФ и, конечно, взаимодействие в Думе. Все свои обещания мы выполнили. Более того, если смотреть по результатам голосования, то мы поддерживали инициативы КПРФ примерно в 65 случаях из 100, КПРФ поддерживала инициативы нашей депутатской группы, а из нее треть — это тоже члены КПРФ, примерно в 40 случаях. Заниматься же соглашательством и делать вид, что принятие бюджета необходимо, а то страна не сможет существовать — я не обещал. Ну какая же это оппозиция, если она одобряет правительственный бюджет? Я убежден, что Государственная дума, которая будет штамповать все, что предлагает президент и правительство, просто не нужна. Такую Думу действительно надо распустить. Если я направил открытое письмо пленуму ЦК КПРФ, то это не от хорошей жизни и не от того, что нечем больше заняться. В начале лета 1991 года вместе с группой коллег-коммунистов из Верховного Совета РСФСР мы направили аналогичное письмо пленуму ЦК Компартии РСФСР, где ставили очень многие проблемы, решение которых могло бы изменить ситуацию в стране. Тогда наше письмо даже не было доведено до сведения участников пленума. Сегодня ситуация повторилась. Основная мысль письма заключается в том, что врастание в нынешнюю власть гибельно не только для оппозиции — это гибельно для страны. Нынешний вариант построения России, экономики и ее общества — тупиковый вариант. Нас призывают не раскачивать лодку, а у этой лодки давно пробито дно, и надо не сидеть в ней, без конца вычерпывая воду, а добираться до берега вплавь. Нужно, чтобы пришла та Дума, где хватит голосов для импичмента Ельцину.
А.П. Судя по тому, что вы сказали, альянса с Зюгановым не будет, а будет нарастающая конфронтация. То есть вы все-таки выходите на те просторы и ландшафты, где давно живут те же Лебедь и Лужков. Это—организационные гиганты, которые могут создать телеканалы и сеть агентств по всей стране, которые могут, используя свое присутствие в Совете Федерации, ангажировать губернаторов. Лужков, например, почти мгновенно способен распуститься в сложнейшую общероссийскую структуру. Вашим конкурентом является и Лебедь, который создал себе образ второго Ельцина, копирует многие ельцинские черты. Выходя на этот ландшафт, вы, с одной стороны, в тылу имеете раздраженного Зюганова, раздраженную КПРФ, а с другой стороны, перед вами два этих огромных противника — Лужков и Лебедь. В чем здесь ваша стратегия, ваше видение победы?
С.Б. Когда на горизонте появлялись новые претенденты на роль вождя некоммунистической оппозиции, у меня обычно спрашивали, почему я так терпелив к тому, что кто-то идет на перехват, начинает озвучивать провозглашенные нами лозунги, монополизируя их, при этом ему выдаются и информационные источники. Я не считаю это случайным. Есть старый принцип: поставить во главе опасного движения надежного человека, чтобы он это движение привел в то русло, которое выгодно. Поэтому появление в свое время генерала Стерлигова, затем генерала Руцкого, затем генерала Лебедя — это все части огромной, сложной игры, которая ведется не только разными политиками и центрами власти внутри России, но и центрами власти вне России. Конечно, мы понимаем, что наши возможности с точки зрения финансово-организационных структур на сегодняшний день уступают и КПРФ, и Лебедю, и Лужкову, но здесь у меня несколько фундаментальных подходов, складывающихся в некую целостность. Во-первых, главное, чтобы двигалось дело. Во имя торжества интересов России в Крыму или в Чечне я готов объединиться с Лужковым, с Зюгановым — со всеми, кто эти интересы отстаивает. Во-вторых, я вам прямо скажу, что намерен участвовать в следующих президентских выборах, доказывая верность нашей альтернативы развития страны. При этом мы будем максимально опираться на нашу русскую интеллигенцию, которая понимает причины происходящего, понимает, что нужно делать. Будем опираться на тех людей труда, которые заинтересованы и в своем благополучии, и в благополучии страны. Это и работники народных предприятий (именно такие предприятия должны быть основой нормальной, здоровой российской экономики), это, конечно же, наш национальный капитал, на который мы опираемся и будем опираться в еще большей степени, потому что невозможно движение Минина и Пожарского, если в нем будут только Пожарские.
Ну, а наличие других претендентов на выборах меня не остановит — я иду в бой.