ХУАН ДЕ АВАЛОС: ИСКУССТВО – ЭТО ЛЮБОВЬ

Author: Валентин Новиков
ХУАН ДЕ АВАЛОС: ИСКУССТВО – ЭТО ЛЮБОВЬ
2(215)
Date: 13-01-98
Сегодня ни один из информационных выпусков телевидения практически не обходится без упоминаний о проблемах идентификации и захоронения останков, возможно, царской семьи, судьбы покоящегося в Мавзолее тела Ленина и самого Мавзолея. В разных областях решаются вопросы обустройства могил немецких солдат и офицеров, погибших во время Мировой войны, а в Белоруссии, как известно, недавно был открыт памятник даже наполеоновскому воинству.
Все эти инициативы возникают не только из естественной закономерной традиции воздания памяти жертвам исторических катастроф. Ныне все большее значение приобретает связанная с такими акциями идея общественного успокоения и примирения. И мне не случайно вспомнилось посещение одного из памятных мест, имеющих отношение к затронутой теме.
Примерно в десяти километрах от знаменитого монастыря Эскориал с пантеоном испанских королей, в горной долине на площади 1300 гектаров в разместился величественный мемориал, воздвигнутый в память о жертвах гражданской войны в Испании. Это место называется “Долиной павших”. О памятнике и его создателях у нас в основном знают понаслышке...
Еще издали, при подъезде к памятнику, над вершинами горной гряды, начинает выделяться, иногда скрываясь при поворотах дороги, 150-метровый гранитный крест, венчающий мемориальный комплекс, установленный на огромном скальном выступе. Вокруг его цоколя сгруппированы фигуры четырех евангелистов, а выше — символические статуи главных добродетелей, выполненные скультптором Хуаном де Авалосом. Его же творением является и пиета, возвышающаяся над обрамленным строгой классической колоннадой входом в подземную базилику, встроенную в основание скального выступа. Ее по праву называют архитектурным чудом: она 262 метра вширь и 41 метр высотой — в месте расположения хоровой капеллы. Вот почему в недавние тревожные осенние дни, когда основным мотивом размышлений многих соотечественников становилась затаенная надежда: не случилось бы гражданской войны”, я, оказавшись в Мадриде, использовал первую же возможность побывать в “Долине павших”. А вскоре благодаря содействию вездесущего Ильи Сергеевича Глазунова мне довелось встретиться с одним из творцов мемориала — скульптором Хуаном де Авалосом. Стоит ли говорить, с каким волнением направлялся я на эту встречу! Ведь дон Хуан относится к числу “последних из могикан” плеяды европейских мастеров, определявших черты искусства первой половины века... Он принимал небольшую группу студентов и преподавателей Всероссийской академии живописи ваяния и зодчества, к которой примкнул и я, в своей мастерской, расположенной в доме на тихой улочке неподалеку от центра Мадрида.
... Верхнее помещение мастерской по периметру заставлено скульптурами. При первом же взгляде они захватили воображение: поэтичные, живые, они будто излучали энергию души своего творца — необычайно приветливого, темпераментного и деликатного человека с большим чувством юмора. На обычную “притирку” собеседников времени не понадобилось.
— К сожалению, могу показать вам лишь то, что находится в мастерской, — заговорил дон Хуан, обведя рукой вокруг. — Как только я заканчиваю какую-либо вещь, ее сразу же у меня забирают.
— Недавно я познакомился с вашими главными, на мой взгляд, произведениями — в “Долине павших”.
— И что вам сказала эта “Долина”?
— То, что я увидел там, превзошло все мои представления. Это великое создание нашего века, достойное великого народа.
— Я и работал над мемориалом, думая о народе. Художник должен всегда чувствовать ответственность перед своим народом и создавать такие произведения, чтобы люди знали, о чем он говорит, проникались благородными чувствами. При этом важно оставаться простым человеком, не стремиться возвыситься над всеми — это то, что я постоянно говорю и постоянно делаю.
— Но откуда тогда берется возвышенность духа, наполняющая ваши произведения?
— Не знаю. Видимо, так хотел Бог. Я такой, как есть. Художник должен задумываться о вечности. Я родился в городе, бывшем некогда крупнейшим центром Римской империи. И общение с остатками античной культуры рождало у меня вдохновение.
— Хотелось бы вернуться к “Долине павших”. Как вы работали над мемориалом?
— Когда к власти пришел Франко, я эмигрировал в Португалию. И однажды, приехав в Испанию, показал свою скульптуру “Павшие герои” на национальной выставке. Вскоре мне предложили участвовать в конкурсе проектов для мемориала в “Долине павших”. Я захотел увидеть это место. Мне оно показалось восхитительным. Потом меня познакомили с архитектором доном Диего Мендесом, и мы вместе с ним стали думать над проектом. Нам была близка идея отдать долг памяти всем жертвам гражданской войны, независимо от того, на какой стороне они воевали. И гигантский крест должен был стать символом Евангелия.
Я сделал тысячи рисунков в процессе подготовки к конкурсу. И выиграл его. Потом в одной из газет появилась статья нескольких художников, в которой они, обращаясь к Франко, писали, что мне нельзя доверить работу над монументом, так как я был эмигрантом. Я ответил, что никакой проблемы для меня не существует — могу снова вернуться в Португалию. Но министр культуры сказал: “Ни в коем случае”. И потом пришлось встретиться с самим Франко. Когда я входил к нему в кабинет, меня предупредили: “В вашем распоряжении всего десять минут”. Встреча длилась три четверти часа. Франко задавал мне множество вопросов — и все они касались лишь проблем реализации проекта... И когда был задан последний: сколько должна стоить моя работа, я ответил, что буду делать ее бесплатно, ибо участие в таком проекте — мечта любого художника.
По контракту на мою работу отводилось 5 лет. Я очень много работал и закончил ее за три с половиной года. Сооружение мемориала было начато в 1951 году, а в 1955 состоялось его открытие.
— Какие произведения, кроме тех, что в “Долине павших”, наиболее близки вашему сердцу?
— У меня есть такая черта характера: когда я завершаю какую-либо работу, мне всегда хочется переделать ее заново. Может быть, — смеется дон Хуан, — в этом проявляется определенный комплекс неполноценности...
— Каково ваше отношение к современному мировому искусству? И наиболее видным его представителям? Чтобы далеко не ходить за примерами, вспомним, например, что в штаб-квартире ЮНЕСКО в Париже соседствуют работы Глазунова, Миро и Пикассо...
— Если иметь в виду такое направление, как авангардизм, то могу сам спросить вас: говорят ли вам о чем либо комбинации из пятен, кружочков, палочек, разные графики?
— Мне они говорят об упадке искусства, призванного, как я считаю, отражать Божий мир в художественных образах.
— Я думаю, что это головоломка. Поэтому к работам Миро, например, у меня никакого почтения нет: это человек, который использует какие-то графики, они попадают в руки людей, торгующих искусством такого рода, и эти люди поднимают его на пьедестал.
Пикассо я знал лично. Он — феноменальное явление. И напоминает мне испанских цыган из Малаги, откуда он сам родом: те, продавая ишака, могут уверять, что он умеет говорить и даже писать. Таковы цыгане. Таков был маэстро Пикассо. Это художник, который никогда не мог решить — идти в ту сторону или в другую. У него не было прямой дороги, потому и возникали разные периоды — розовые, голубые, и он сам на себя обижался, сердился. Потом, хоть это не было его нутром, он пришел к кубизму. Для меня самая большая ценность в Пикассо — его воображение. Но обратите внимание: когда он рисует, то, опять-таки, опирается на греческую культуру, что особенно заметно по его керамике. В целом же я о нем высокого мнения. У него были вспышки гениальности...
— А сеньор Глазунов?
— Наши личные взаимоотношения, дружба с ним — это пример огромной чистоты отношений в сфере искусства. Он показывает, каким должен быть художник. Горе и страдания своего народа, исторические проблемы, которые он воплощает в своих картинах, отделяют его от сиюминутности, от захватывающих мелочей повседневности, от политических интриг. Он идет своим путем. Он выделяется среди общества, которое имеет еще не вполне ясное представление о своих устремлениях. Его успех объясняется огромным талантом, искренностью, полной отдачей своей жизни искусству.
— Ваше кредо как художника?
— Я выражаю в художественной форме свои чувства по отношению к окружающему миру, людям. Главное при этом — естественность и правдивость. Искусство — это огромная любовь. Жизнь за счет этой любви — проституция. К сожалению, мне приходилось жить таким образом, ибо делал работы по заказу. Мне так же страшно думать о том, что искусство используется как объект коммерции. Искусство — это подарок, им должны наслаждаться все, а не только те несколько человек, которые могут приобрести произведения в личное пользование.
— Как вы понимаете взаимоотношения искусства и религии?
— Я человек верующий. У меня есть свой идеал, свой лидер, которого знают уже две тысячи лет — это Иисус Христос. Поскольку искусство всегда было зеркалом чувств, в том числе и религиозных, то художников всегда просили создавать произведения на религиозные темы, о жизни Христа. Так что искусство всегда отражало этот аспект бытия. А сейчас преобладает совсем иное направление.. Я считаю, что верующего человека должно отличать особое отношение к другим людям — внимательное, доброжелательное, чтобы каждый желал с ним общаться, ощущая в нем нечто чудотворное. И художник должен выражать такие отношения в прекрасной форме. И хотя это очень трудно, к этому надо стремиться.
— Примыкаете ли вы к какому-либо политическому движению?
— В молодости был членом социалистической партии. Но после гражданской войны, узнав, что творилось внутри этой организации, я уже не хотел знать ничего ни о каких партиях.
— Как вы соотносите такие явления — фашизм и искусство?
— Я не верю в соединения подобного рода. Верю лишь в то, что проистекает из духа. Любому художнику, на которого влияют политические, партийные идеи, в искусстве делать нечего. Он становится спутником партийных работников. Это очень неприятно. Хотя как я живу сам — тоже приятного мало. Я превратился в одинокого человека, замкнувшегося в мир своих книг и произведений. Но у меня есть друзья среди артистов, и особенно дружеские отношения сложились с испанской певицей Росио Хорадо. Я сделал и подарил ей ее скульптурный портрет, который она решили поставить в том месте, где живет. Но я сказал, что тогда надо сделать статую. Она возразила: “Ведь это, наверное, очень дорого”. Но дело не в деньгах. Мне приятно выполнить такую работу для столь великой певицы...
— Ваше любимое занятие, помимо работы в мастерской?
— Люблю слушать музыку, предпочтительно классику. Особенно Баха, Брамса.
— Как вы относитесь к происходящему в России?
— К сожалению, не могу глубоко судить о проблемах, стоящих перед Россией сегодня. Но, полагаю, хуже всего, что может случиться — это утверждение сильного влияния США. Теперь многие стремятся имитировать американский образ жизни, что ужасно, ибо берут из него самое худшее.
— Что бы вы хотели пожелать молодым российским художникам?
— То, что мне в молодости пожелал великий испанский философ и писатель дон Мигель де Унамуно. Он очень много работал в области модернизма и в других сферах. Это был сдержанный, замкнутый человек: ходил, как монах, в черной одежде, заложив руки за спину. Однажды я его спросил: “Какую дорогу мне выбрать? Делать какие-то опыты, пытаясь заинтриговать ими людей или что-то еще?” — “Ничего этого делать не надо, — ответил он. — Будь верен самому себе”. И я этого добился.
Я много повидал в своей жизни. Теперь же, когда включаю эту ужасную, отвратительную вещь, которая называется телевизор, с помощью которой воспитывается современная молодежь, особенно ясно понимаю, какое большое внимание надо уделять ее верному воспитанию в профессиональном и моральном плане, чтобы она могла остаться верной самой себе...