ПОМИНКИ ПО КУЗБАССУ

ПОМИНКИ ПО КУЗБАССУ
1(214)
Date: 7-1-98
1
День 1 декабря в Новокузнецке был первым днем выставки художественных работ Николая Грибана. Он представил на городском вернисаже резьбу по дереву. Что надо, развесили, что можно, расставили, назавтра официальное открытие. И Николай с веселым сердцем уехал на шахту.
Грибан — художник не профессиональный. Шахтер. Работал проходчиком. На той самой, на “Зыряновской”, где рвануло в ночь с 1-го на 2-е.
Получив наряд, позвал всю смену на выставку, первую, настоящую в жизни, — раньше-то, пока приметливые новокузнецкие искусствоведы не открыли самородный талант, все больше в районном доме культуры выставлялся, рядом с другими самодельщиками — и вот вроде как успех. Телевизионщики обещали приехать. Поснимать, интервью взять.
Звал разделить радость. А пришли мужики к другу-художнику на поминки.
Николай нетерпелив был в ту ночь. И, опоздав после смены на первый “пассажир” — так горняки зовут подземный электропоезд, курсирующий по основному штреку от клетьевого ствола и назад, — не стал топтаться бездельно на месте, а двинулся на-гора пешком. Должно быть, где-то и на шустрой конвейерной ленте подъехал. Это, конечно, запрещено правилами безопасности, не ровен час зазеваешься и может помять в стыке конвейерной цепочки. Но народ все равно ездит — пускай, дескать, везет машина, чем живые ноги трудить зазря. Тем более, что доверху по вертикали метров пятьсот, а по уклону все полтора километра будет. Шахта — это самый настоящий горный туризм. Только когда он по необходимости да в сырых, плесенью и грибом траченых, неосвещенных горных выработках, то заниматься им никакого удовольствия.
Николай с четырьмя товарищами не дошел до поверхности считанные десятки метров. И тут это случилось. Раскаленное облако взрыва, словно пыж по ружейному стволу, пронеслось по узкой лаве, вылетело, набрав скорость и выжигая кислород, в основной штрек, разметало и задушило угарным газом — двух вдохов-выдохов хватит — коротавших время в ожидании поезда и ничего не подозревавших шахтеров. А потом тугая и горячая волна пошла искать выход вверх по уклону, подмяв под себя Николая Грибана и других, и когда она вышла на поверхность, то в устье уклона и близ него двадцатиградусный декабрьский мороз сменился вонючим двадцатиградусным теплом. И только через несколько часов, как включили главный вентилятор и свежей струей продуло горные выработки, сюда опять вернулась сибирская зима.
2
Предварительное расследование государственной комиссии привело к выводу: мощный выброс газа метана (иногда такое бывает, и влажная грудь забоя как бы “кипит” пузырьками газа) совпал со случайностью — кто-то из забойщиков повесил самоспасатель (металлическая такая коробка на ремне, наподобие противогазной, внутри зажим для носа, загубник и кислородосодержащий блок воздухоочистки, который при разгер-метизации дает пламя около тысячи градусов) на комбайн, что рубит уголь, продвигаясь вверх по лаве, — при запуске комбайна самоспасатель заклинило между ним и кабелеукладчиком и раздавило.
Смесь воздуха и метана имеет поганое свойство взрываться, как тротил, от любой искры, когда концентрация газа в атмосфере забоя достигает девяти с половиной процентов. До того — метан просто горит себе, если зажечь (в былые времена метан факелами открытого огня выжигали). Если газа больше шестнадцати процентов, он загораться и взрываться не успевает — кислорода ему не хватает для реакции.
Короче, говорит госкомиссия, ужасное совпадение — суфлярный метан, раздавленный самоспасатель — и шестидесяти семи человек не стало. Старший с тридцатого года, а двое, считай, ему внуки — с семьдесят пятого. Сиротами будут жить девяносто девять детей. В утешение — помощь, которая положена по Тарифному соглашению, — кому как: кому сорок “лимонов”, кому девяносто, в зависимости от стажа, средней зарплаты и количества иждивенцев в семье.
Еще несколько месяцев останется работать следствие. Его задача определить — кто конкретно виноват. И я уже сегодня знаю: в виноватые запишут кого-то из забойщиков. Мол, забыл завет техники безопасности — держать самоспасатель при себе и беречь от ударов. А кое-кто скажет втихаря, дескать, разболталось это шахтерское быдло, ни хрена дрессуру не воспринимает, рублем надо бить, рублем...
3
О катастрофах с таким количеством человеческих жертв Кузбасс подзабыл. Кемеровские архивисты, составляющие Книгу шахтерской памяти, сообщили по случаю в областной прессе, что ночью с пятнадцатого на шестнадцатое февраля далекого 1944 во время взрыва метана на шахте “Байдаевская” — все в том же Новокузнецке — погибли 80 человек. Не считая, конечно, заключенных Сиблага, которых тогда в официальные списки не включали.
Но тогда и Сиблаг был. И война. И примитивные врубовые машины. И чудом техники слыл простой отбойный молоток. А вывозили уголь лошадьми. А крепили горные выработки исключительно деревом. А потери оценивали военным счетом — как неизбежность. Как необходимые во имя торжества Победы жертвы.
И вспомним: шахтер и в те времена, и позже, как стали жить в мирной стране, выглядел, и натурально был героем. В Кузбассе, то бишь Кузнецком каменноугольном бассейне, сначала летчики в мальчишеской табели о рангах. А потом — шахтеры.
В газетах — мировые рекорды добычи и проходки. Белозубые улыбки на черных от угольной пыли лицах. А после работы забойщик вообще король поселковой улицы — в бостоновом пиджаке поверх ласковой шелковой маечки да на одно бугристое от мускулов плечо пиджак, а на лацкане того пиджака сияние “Шахтерской славы”. Подчас рядом с “Солдатской славой”, привезенной с фронта.
Воинская рисковость, в забой, как в бой, держалась, однако, не меньше, чем до шестидесятых годов. Потом пришло сознание — уголь с кровью не нужен. Из-под земли убрали женщин, сказав “спасибо”. Шахты укомплектовали участками вентиляции и техники безопасности. В каждый забой, причем практически каждую шестичасовую смену, спускались с газоанализаторами специальные люди, бравшие пробы на метан и пыль (шахтовая пыль тоже взрывоопасна, она детонирует при выбросе метана и многократно усиливает аварию). И это было правильно, потому что нашим азартным мужикам было на опасность наплевать, особенно ежели надо “вставить перо” соседней бригаде, участку, шахте. Не знаю, как где, а у шахтеров соревнование никогда не было проформы ради.
Бывало, у своих газоанализаторов (а их должен был иметь при себе каждый бригадир и звеньевой, а также представитель “надзора”, то есть техник или инженер, начиная с салаги горного мастера) все в том же азарте глиной замазывали “окошки”. Чтоб не было предлога остановиться.
Только если поймает на этом технический инспектор, то все — пиши пропало. Профсоюзные, независимые инспектора и органы горно-технического надзора имели власть безграничную. Ежели не в настроении инспектор, то мог опечатать лаву только за то, что в вентиляционном штреке породы понасыпано и неудобно идти. Впрочем, даже в этом вроде бы самодурстве он был прав — техникой внутришахтной безопасности предполагалась многоуровневая защита работающего человека. Вдруг раненого придется тащить (по-горняцки — “выдавать”), не дай Бог, уронят и хуже сделают. Да мало ли что.
Следовать строгим правилам понемногу привыкли, и лет тридцать громких катастроф не было на Кузнецких шахтах. А со второй половины девяностых началось. Причины — формальные — и, конечно, в том, что разболталась дисциплина. Как ей не разболтаться, если горняки не видят, даже на самых благополучных шахтах, зарплату месяцами. А в вынужденной экономии — сегодня экономят на всем. Силовой кабель сращивают из кусков. Добычные и проходческие механизмы латанные-перелатанные. На самом святом, на безопасности, тоже стали экономить — посокрощали всех, кого можно и кого нельзя, участков вентиляции и техники безопасности практически не стало, а главное — не стало независимой профсоюзной инспекции. А государственный горно-технический надзор превратился из профилактической и всесильной власти в инстанцию, которая только фиксирует нарушения, когда они произойдут, да выступает в роли экспертов-всезнаек.
Короче, уголь из “черного золота” превращается в кровавое. Да и катастрофы из года в год последнее время идут по нарастающей. И уже правило — если большая авария, то шахте как производственной единице подписан приговор...
4
Город Березовский. Шахта “Первомайская”. Околоствольный взрыв. Пятнадцать жертв.
Я этот ствол помню. Его пробивала специализированная бригада стволовиков, которой руководил знаменитый Сергей Молокоедов. Помню и как шахту сдавали. С телеграммой в ЦК: “Первомайская” работает на коммунизм!”
Ни хрена она сегодня не работает. На восстановление денег дали крохи. Толком предприятие так и не “раскачалось”. Добычу, какая еще есть, забирают частники, которых развелось при шахте, как крыс, в брошенной подземной выработке. И всем, оказывается, предприятие должно. Мужики время от времени садятся то в забастовку, то в голодовку. Выдавят из хозяев деньжат за месяц-другой, долги родным и знакомым вернут — и опять натощак в “погреб”.
Междуреченск. Шахта имени Шевякова. Двадцать пять человек остались в завале. Рвануло тут не раз и не два. Разошелся подземный пожар. Стало не до людей. Тушили саму шахту-кормилицу. Когда потушили, затопив, спасать стало некого. И добраться до мужиков вроде как нельзя — дорого вести штрек по крепкой породе. Глава компании “Росуголь” Юрий Малышев, который клятвенно обещал похоронить горняков по-христиански, потом столь же убедительно внушал проплакавшим глаза бабам-шахтеркам: да от ваших родных там уже ничего и не осталось, сами, дескать, подумайте, сначала огонь, потом вода и горное давление, все косточки разложились и глиной стали...
У меня на этой шахте работал Пашка, племянницы муж. Жена после аварии вынудила его уйти — устала бояться за мужа и отца своих детей. Так горный инженер ушел в городской “Зеленострой”.
Как оказалось, вовремя, потому что кормилицу вскоре решили ликвидировать. Долго закрывали. Наверное, вырабатывали “формулу закрытия” и того, что потом заковыристо назвали “реструктуризацией” угольной промышленности.
Сначала тех, кто, как мой Пашка, не сорвался с шахты, стали с нее мало-помалу выдавливать. Задержками зарплаты. Хотя какая она там, зарплата, у “ликвидаторов”... Невыполненными обещаниями о том, что где-то и кем-то готовят новые рабочие места. Постоянными обманами насчет компенсаций. Только на расчет деньги выдавали исправно. А коли рассчитался, то какие тебе рабочие места и компенсации? Сам крутись и ищи. Сегодня на шахте осталось несколько старичков — сторожат надземные сооружения, чтоб кто ушлый не порезал копры и подъемные машины на металлолом.
Формула закрытия день ото дня становится все изощренней. Про “Карагайлинскую” (Киселевск) людям рассказали, что ее уголь слишком дорог (а это уголь редкой марки “Ж”, про который в былые времена говорили друг другу на ушко, что он идет в “секретную” металлургию для выплавки “космического” металла), что оконтуренные пласты сплошь в геологических нарушениях. И вообще, мол, чего вы бунтуете, шахтеры, будем вас возить на новый Ерунаковский участок, там достраивается сразу несколько шахт. И “Карагайлинскую” — даже без обязательного по закону технико-экономического обоснования, вычеркнули из перечня производственных единиц. Хотя угля там еще лет на тридцать доброй работы.
“Карагайлинскую” закрыли вместе с одноименным поселком. Это характерно для Кузбасса.
Когда-то, в начале 60-х годов, Карагайлинский отстраивался как поселок образцового социалистического бытия. Тут было все, что только нужно восьми тысячам населения: благоустроенные кирпичные пятиэтажки и школы, магазины и кафе, дом культуры и дом быта, асфальт на улицах и зеленые скверы. Ну, понятно, и своя котельная была, и очистные сооружения, и даже пожарное депо. Сейчас поселок враз и безвозвратно угас. В магазинах все есть, но не на что покупать. Дом культуры на замке. В домах холодно, потому что котельная разорена. Даже воды во многих домах нет, а если есть, то не доходит до верхних этажей.
Шахты не стало — значит, некому поддерживать жизнь в поселке. А обещанная работа на Ерунаковском участке обернулась блефом. К примеру, там только-только построили шахту “Казанковскую” — и сразу проблема, что с ней делать? Похоже, будут закрывать, потому что уголь “Казанковской” оказался не столь дешев, как хотелось бы “Росуглю” и частной компании АО “Соколовское”.
Приблизительно та же история с шахтами “Котинской”, “Соколовской”, тоже уже построенными. Только сегодняшний уголь тут еще конкурентоспособен. А “снимут сливки” хозяева-частники — придется, видимо, и их прикрыть.
Шахтеры из героев, знаменитостей, сливок трудящегося общества стали быдлом, которым помыкает любой. Вот, например, на предприятиях Ерунаковского угольного района горняки работают по контрактам. И эти контракты так хитро составлены, что задолженность по зарплате — вещь нормальная, ее можно иметь. А вытребовать отказом “пахать” без денег нельзя. К примеру, шахтостроителям, строящим шахту номер семь, нынешней весной работодатели — в их числе и ныне ликвидированная, номинально государственная компания “Росуголь” — объявили в ответ на забастовку об увольнении. Помните слово “локаут”, пришедшее к нам из практики международного забастовочного движения? Только когда горняки объявили в ответ: “А мы вашу шахту затопим к едрене фене!” — хозяйчики пришли в разум.
Но скажу, что бунтарские всплески былой гордости случаются все реже и реже. Ну раз и другой раз анжеро-судженцы перекрыли Транссиб. Особого толку не добились — обещание “конверсировать” город из шахтерского в машиностроительный осталось гулять бумагами по правительственным кабинетам. В Салаире разгневанные рудари штурмом взяли здание администрации. Им тут же и много чего пообещали. Теперь впору вновь идти на штурм. В небольшом городе Топках взбунтовались пенсионеры — пробились через приемную в кабинет к мэру и в сердцах оторвали у руководящего пиджака рукав. (Мэр обиделся и подал в отставку, теперь видный в городе коммерсант.) В Кемерове на объединении “Азот” бунтари попортили норковую шубу у главбуха, вышедшей поуговаривать забастовщиков.
Но все больше людьми овладевает равнодушие. Притерпелся рабочий Кузбасс.
5
Горняцкий и металлургический наш край капитализируется изо всех сил. Однако даже те предприятия, где горняки формально акционеры и как бы совладельцы, никак не становятся для рабочих своими. “Старший надзор”, то есть руководство шахт и угольных объединений, и работяга-забойщик все дальше и дальше уходят друг от друга. Возьмем зарплату. Там, где она время от времени выдается, обычный заработок представителя подземной элиты — горнорабочего очистного забоя — около двух-трех “лимонов”. Его ближний начальник получает уже раза в три больше. “Надзор” рангом выше имеет зарплату за десять миллионов. А доходы директоров и генеральных директоров не известны никому, даже на “честной” шахте и в “честном” объединении.
Ну а там, где начальники хитры, тьма густа, как в очистном забое, где у берущего стружку комбайна не работает пылеподавление.
Кузбасс начинает вымирать уже целыми городами. Прокопьевском, где объявили низкорентабельными практически все коксовые шахты. Киселевском, связанным с Прокопьевском одними пластами, как близнецы пуповиной. Анжеро-Судженском, становящимся городом безработных. Березовским, где более или менее “живая” только одна шахта из четырех. Областной центр Кемерово кончается как горняцкий город: на “Ягуновской” и “Пионерке” засыпают стволы (причем в одном из забоев “Ягуновской” бросили только-только смонтированный добычной комплекс стоимостью несколько миллиардов — так вроде бы дешевле). На очереди “Северная” и “Бутовская”. Жив еще Междуреченск, не все тут обанкротились. Теплится жизнь в Ленинске. Полужив город Осинники...
А “Зыряновскую” обещаются восстановить. Черномырдин прямо так и сказал шахтерским вдовам. Благие намерения подтвердил новый министр топлива и энергетики Сергей Кириенко: “Программа закрытия угольных предприятий в Кемеровской области будет трансформирована в мероприятия по развитию Кузнецкого угольного бассейна”.
Припоминаю, что где-то в начале ноября наш формальный и неформальный лидер Аман Тулеев, уже в ранге избранного губернатора, направил письмо президенту, где сообщал о ситуации в угольной отрасли, оценив ее как катастрофическую. Тулеев требовал принятия немедленных мер.
Недавно стал известен ответ (в виде поручения первому вице-премьеру Борису Немцову) на это письмо Александра Лившица. Отписка стоит, чтоб ее цитировать подробно: “Несмотря на то, что реализуемая МВК по социально-экономическим проблемам угледобывающих регионов в целом выполняется, ряд решений руководителей ОА “Росуголь”, предыдущей администрации Кемеровской области и некоторых других участников упомянутой угольной программы носит спорный характер. В результате принимаемые меры не всегда встречают понимание в коллективах предприятий и в новой администрации региона”.
В понимании Москвы Кузбасс движется правильным путем под мудрым руководством Минтопэнерго...
Забавно в этом контексте вспомнить, что еще в 1995 году (постановление правительства РФ номер 949 от 18 сентября) в “Перечень акционерных обществ, созданных в процессе приватизации, производящих продукцию (товары, услуги), имеющую стратегическое значение для национальной безопасности страны” были включены 59 шахт и угольных разрезов Кузбасса. 22 шахты из “Перечня...”, закрепленного правительственным постановлением, уже либо ликвидированы, либо находятся при последнем издыхании. Еще 15 планируется закрыть до 2005 года. 16 разрезов из 18 исключены из “Перечня...”, потому что принято решение о продаже той части их акций, что принадлежит государству.
Если прикинем на калькуляторе, получится, что общее число угольных предприятий, стратегически важных для России, сократится на 70 процентов. Должно быть, “Перечень...” кремлевские сановники составили для того, чтобы не забыть, на чем держится наша национальная безопасность, и ударить ее побольнее.
Абсолютное большинство ликвидированных и ликвидируемых шахт — коксовые. В списке 16 передаваемых из государственных в частные руки разрезов попали все предприятия, занимающиеся карьерной добычей коксующегося угля — базового сырья для металлургической промышленности. То бишь мы теряем уголь не только как топливо (вскользь отмечу, что Сибирь — это без малого 40 процентов угольных запасов планеты, которые по энергетической ценности в 60 раз превышают быстро кончающиеся запасы нефти и газа), но — в значительно большей степени — утрачиваем его вообще в качестве краеугольного камня экономики Российской державы.
Аналитики новой областной администрации Кузбасса посчитали последствия форсированной “реструктуризации” угольной промышленности и сделали прогноз: “Уже к 2000 году из-за ликвидации шахт дефицит в поставках отечественного коксующегося угля для металлургической и коксохимической промышленности России отечественным угольным сырьем для коксохимического производства, а следовательно, и объемы производства чугуна и стали, стального проката, каменноугольного пека для электродной промышленности, цветной металлургии, а также сырья для оргсинтеза на основе продуктов коксохимии, к 2005 году не будет превышать 30 процентов от уровня обеспеченности таким сырьем в 1991 году и может снизиться еще больше”.
6
Трагедия российской индустрии для Кузбасса конкретна. Она в судьбах людских. Стирается с индустриальной карты шахта — и две тысячи крепких мужиков остаются без работы. (Две тысячи человек — это средняя численность на шахтах Кузнецкого края). Плюс к ним еще шесть-восемь тысяч работающих в инфраструктуре, обслуживающей угольную промышленность. А уголь — это профессия более половины работоспособного кузбасского населения.
В 1995 году нашей бывшей областной администрацией и угольной компанией “Росуголь” был выстроен один из “промежуточных” планов ликвидации главной отрасли региона. Планом предусматривалось “высвобождение” 46 тысяч человек. И этим же документом планировалось создание новых рабочих мест — сколько, вы думаете, их напланировали? — числом две тысячи. Мол, нет в государстве денег, чтоб дать работу людям. А вот деньги, чтоб засыпать стволы, разрушить надшахтные постройки, затопить в горных выработках оборудование, находятся. Сегодня бывший глава области Михаил Кислюк чиновничествует в Москве. Глава “Росугля” Юрий Малышев, тоже став бывшим, тоже не пропал — ходит в замах у министра топлива и энергетики. И, значит, начатое дело оба продолжают.
Денег, говорят, нет... Недавно Аман Тулеев обнародовал цифру: 603 миллиона долларов. Столько вместе с нашими углем и металлом уплыло за границу и осело там в виде недвижимости, ценных бумаг и личных счетов. Закон сохранения энергии в его сегодняшнем виде: если плохо нам, то кому-то явно хорошо.
...Кузбассу не привыкать хоронить своих сыновей. Шахтеров и художников. Воинов и поэтов. Смертельный возраст наших мужиков в статистике чуть переваливает за пятьдесят. А самому Кузбассу как отдельной области Российской Федерации на будущий год исполнится 55. Скажете, не жилец?