Author: М. Подкопаева
38(199)Date: 23-09-97
7 сентября — 206 бойцов оппозиции прибыли в Душанбе для охраны своих представителей в Комиссии по национальному примирению.
11 сентября — Лидер оппозиции Саид Абдулло Нури вернулся в Таджикистан после 5 лет изгнания. Возвращение Тураджонзоды признано преждевременным.
16 сентября — В Душанбе начала работу Комиссия по национальному примирению.
Таджикистан привык находиться под пристальным вниманием соседей и всего мира, и ни одно событие на его территории или его касающееся не проходит незамеченным. Он всегда в центре конфликтов (своих и чужих), радений, ревности и соперничества — и часто на грани распада. Участники его конфликтов смертельно серьезны и насквозь циничны. И сумасбродный выкрик полевого командира в дурноте наркотического транса здесь так же быстро становится известен всему миру, как эпохальный межгосударственный документ, ночное убийство на улице Душанбе или сугубо законспирированный приезд кого-либо из грозных соседей. Неослабевающая, изнурительная и всегда требующая последних сил необходимость выживать сосуществует здесь с распущенностью питомца семи нянек, который давно уже без глаза, но вооружен до зубов.
В последние годы печатью этой двойственности было отмечено все, связанное с Таджикистаном.
Раунды переговоров о мире, которые всем были нужны, как жизнь, но на которые все опаздывали, угрожая не прибыть вовсе и заставляя миротворцев ждать, как цепных псов.
Подписанные мирные соглашения, готовые обрушиться от одного взрыва в Таджкистане, в которые никто не верил, которых добивались, приступая с ножом к горлу, и которые до сих пор считаются безнадежно утопическими.
Уже начавшееся возвращение оппозиционеров из-за афганской границы, невозможное, неизбежное, опасное новым взрывом насилия и трагическое невозможностью забыть уже происшедший.
Странное положение российских миротворцев и пограничников, которых проклинают — и умоляют не уходить, обвиняют во вмешательстве — и в невмешательстве.
Таджикская вооруженная исламская оппозиция, обещающая не строить в Таджикистане исламского государства, но требующая одну из силовых структур, МИД, Минюст и контроля над министерствами образования, экономики, внешней торговли и над телевидением.
И, наконец, глава государства Эмомали Рахмонов, который, по соглашению с оппозицией, останется президентом до следующих выборов и сохранит своего премьер-министра, но, по требованию лидера оппозиции Тураджонзоды, должен отдать оппозиции посты первого вице-премьера и вице-премьера.
Таково лицо современного Таджикистана, за выражением которого неотрывно следят его ближние соседи в Центральной Азии.
Но лицо самой Центральной Азии видимо и необратимо меняется от первых признаков исчезновения естественного военного кордона между Афганистаном и среднеазиатскими республиками, который доселе оформлялся и удерживался отнюдь не только российскими пограничниками, но и таджикскими воюющими сторонами.
Поэтому летнее заявление Рахмонова о том, что “нет более слова “оппозиция” в политическом лексиконе Таджикистана, можно расценить как поспешное, но не как бессодержательное. А его содержание Би-Би-Си не раз за последние месяцы определила леденящими душу словами “уникальный эксперимент”, имея в виду, что после того, как целый ряд держав “держал свечку” при таджикском урегулировании, в Средней Азии, кажется, наконец впервые появится исламское государство, где исламская партия не только узаконена, но и войдет в правительство наряду с антиисламскими силами.
Наиболее остро на это новое, огосударствленное, проявление таджикской двойственности реагирует Узбекистан, в котором радикально исламская Ферганская долина ждет своего часа. Вполне понятна особая позиция узбекского лидера, отказавшегося войти в круг стран-гарантов выполнения межтаджикских мирных соглашений и требующего гаранта, аналогичного контингенту НАТО на Балканах. Узбекистан не хочет примерять эту двойственность на себя. Узбекский спикер парламента Халилов считает, что разрешение в Узбекистане партий религиозного толка приведет к тому, что “не станет цивилизации Центральной Азии”. Конечно, можно счесть это суждение скоропалительным, как и рахмоновское “нет более оппозиции”, но здесь важно выделение понятия “цивилизация Центральной Азии”.
Сам этот акцент появился после результативно проведенных таджикских раундов переговоров и с обозначением новой сверхтрудной задачи — замирения Афганистана.
В начинающейся кампании по афганскому урегулированию совершенно новую роль призван играть только что замиренный “именинник” Таджикистан. И неожиданная популярность этих таджикских именин в кругу стран-гарантов (то есть в основном стран-соседей вместе с Россией и Ираном) принуждает Пакистан даже в условиях военных успехов талибов обращаться не только к привычно дружественному Узбекистану, но проводить дипломатические турне по всем странам Центральной Азии, включая Таджикистан, признавая неизбежность их участия в разрешении афганской проблемы. Впрочем, хлопнем себя по лбу, и сам Пакистан уже не тот, что при Беназир Бхутто и военных, близких талибам. Да и США повели себя нейтрально, закрыв свое посольство для обеих сторон афганского конфликта.
Помимо возникшего специфического авторитета в афганской проблематике, к новым чертам Таджикистана (как и к новым возможностям Рахмонова) относится то, что, по мере раскрывания дверей в Таджикистан для оппозиции, для самого Таджикистана открываются двери в исламский мир. Ведь менее, чем через неделю после подписания в Москве 27 июня соглашения о национальном примирении, Рахмонов уже беседовал в Джидде с саудовским наследным принцем Амиром Абдулло, которого он призвал активизировать усилия в деле помощи афганскому урегулированию и пригласил в Душанбе. Это одновременно и исламский дебют Рахмонова, и формирование круга стран для решений по афганскому вопросу с опорой на политический капитал миротворчества, накопленный на таджикских раундах.
Однако не только это позволяет Таджикистану выступить в выгодной роли новообращенного миротворца. Пакистан давно перестал быть единственной страной, чья территория используется как “запасной аэродром” во внутриафганском конфликте. Сегодня, если судить по обвинениям талибов, у антиталибской коалиции большой выбор тылов. Гератский лидер Исмаил-хан скрывался и готовился к наступлению в Иране. Узбеков Дустума талибы неоднократно обвиняли в связях с Ташкентом, а Туркменбаши в том, что он пропустил прижатых к границе противников талибов через свою территорию. То, что афгано-узбекская граница не является защитой от чужой войны, показали недавние бои за Мазари-Шариф, во время которых реактивные снаряды залетали на узбекскую территорию, неся жертвы и разрушения. А ведь этого не было за все годы афганской войны.
Но самые сильные страсти кипят все же по поводу таджикских тылов Масуда (есть они или нет их). Официальный Душанбе последовательно отвергает все обвинения талибов и в укрывательстве Раббани, и в том, что бомбардировки позиций талибов ведутся с аэродрома в Таджикистане. Однако таджикская вооруженная оппозиция, получающая свою долю власти, должна будет как-то отдавать “долг гостеприимства” после многолетнего пребывания на афганской территории. Как? Если учесть, что из троих упомянутых афганских лидеров именно таджик Масуд считается наиболее реальным претендентом на общеафганскую роль, то и тут Таджикистан, разбивший лед в отношениях с Масудом разрешением инцидента с захватом заложников братьями Содировыми, оказывается в именинниках (равно как и в должниках).
Заложенные в этих взаимоотношениях опасности Душанбе пока старается обходить, подчеркнуто признавая законность власти Раббани в Афганистане и одновременно рекламируя свой, еще не до конца состоявшийся, вариант “худого мира”. А этот вариант обещает существенную долю власти и гарантии из-за кордона (то есть взаимный договор между перечисленными держателями тылов воюющих групп, а также США и Россией). Остается больной для Афганистана вопрос о том, кто должен сыграть там роль коллективных миротворческих сил СНГ, оказавших Душанбе решающую помощь в августе при подавлении мятежа полковника Худойбердыева, не признававшего договоренности Душанбе с оппозицией. Однако учитывая, насколько зависит внутриафганский конфликт от импорта оружия и экспорта наркотиков, спектр способов воздействия на Афганистан можно считать широким.
Тем временем национальное примирение в Таджикистане не только приоткрывает для него исламский мир, но и впускает в среднеазиатские республики Иран, что не было возможным многие годы. Теперь Иран входит туда с репутацией миротворца, а в Таджикистане создает совершенно новую опору. Начнем с того, что Рахмонов ехал в Саудовскую Аравию с афганской темой, имея за спиной не только подписанный таджикский мир, но и проведенную в Душанбе в мае встречу с Раббани и бывшим президентом Ирана Рафсанджани. Оттуда Раббани, в свою очередь, направился в Ашхабад на саммит Организации по экономическому сотрудничеству. Такая обстановка делает Душанбе чем-то вроде штаба трех союзников. Далее, Рафсанджани посещает Куляб, Иран предлагает помощь в восстановлении таджикской экономики и участие в строительстве стратегической приграничной дороги Куляб-Калаихумб. В июле в Казахстан с предложением инвестиций пребывает одна из ключевых фигур иранской политики Мохсен Рафикдуст, глава знаменитого “Фонда обездоленных и инвалидов исламской революции”, одного из крупнейших в Иране держателей капитала. Из Алма-Аты Рафикдуст вылетает в Душанбе.
Такая перемена атмосферы неизбежно должна заставить всех, имеющих собственную политику в регионе, подтвердить свое место в нем (и в том числе США, которые неизбежно столкнутся с Ираном на поприще миротворчества). Во всяком случае, в сентябре в Казахстане начались совместные военные учения с участием США, стран Центральной Азии, Турции и России.
Что касается их последнего участника, России, то перед нею на фоне сохраняющегося напряжения таджикского урегулирования, где она является гарантом, стоит вопрос о мере ее участия в разрешении афганского вопроса. По крайней мере, во время визита в Душанбе министра иностранных дел Пакистана Аюбхана он предложил (вновь именно в Душанбе Рахмонову!), помимо необходимой встречи всех участников афганского конфликта, в качестве стран-гарантов урегулирования выступить Таджикистану, Узбекистану, Туркмении, Ирану, Китаю и Пакистану (“тылам”), а в качестве стран-наблюдателей — США и России (“тылам тылов”).
Для России в этом есть шанс и положить конец бесконечным взаимным упрекам во вмешательстве в афганские дела, и расширить дипломатические контакты, наработанные в таджикском миротворчестве, и закрепить свое место в сложившемся круге участников международного диалога по афганской проблеме. Но ясно одно — сама возможность международного диалога напрямую зависит от того, сколь успешно и подлинно будет идти примирение враждующих групп в Таджикистане. Роль России в этом пугающем своей двойственностью и несбыточностью процессе по-прежнему невозможно преувеличить. Но если эта роль будет так же двойственна, как нынешний таджикский мирный процесс, то, возможно, вскоре нам придется уступить свое место на таджикских именинах совсем другим гостям.
М. ПОДКОПАЕВА
