«ЗАМЫСЛИЛ Я ПОБЕГ»

«ЗАМЫСЛИЛ Я ПОБЕГ» (отрывок из романа)

Author: Юрий Поляков
25 (186)
Date: 24–06–97
_____
_____В своем новом романе “Замыслил я побег” Юрий Поляков пытается разобраться в судьбах тех, кому сейчас от сорока до пятидесяти. Именно это поколение, по мнению писателя, и есть то слабое звено, из-за которого “распалась связь времен” и началось испепеление Отечества. Но то не вина этих людей, а их беда. В новом романе автор остается верен своему принципу — писать с улыбкой о невеселом. Только от вещи к вещи в этой улыбке все больше горечи. Полностью роман будет опубликован в конце года.
_____
_____Сотрудник хозяйственного управления банка “Лосиноостровский” Олег Трудович Башмаков замыслил уйти от жены. Эта была уже вторая попытка. Первая попытка, неуспешная, состоялась семнадцать лет назад, когда их дочери Даше было всего пять лет. Олег Трудович (в ту пору просто Олег) работал инструктором Краснопролетарского райкома комсомола, куда после института его устроил тесть Петр Никифорович — начальник ремжилстройконторы, где разживалась югославскими обоями и финским паркетным лаком вся руководящая районная мелочевка. Впоследствии Олег дослужился до заведующего орготделом райкома, имел очень хорошие перспективы, но погорел на черной икре, которую, кстати сказать, с детства терпеть не мог, полагая ее лягушачьей.
_____А было так: его командировали в Астрахань на всероссийский семинар заведующих орготделами, чтобы обменяться опытом и отдохнуть. Местные же комсомольцы решили сделать гостям сюрприз и после прощального банкета вручили каждому по трехлитровому стеклянному бочонку с черной икрой. Все участники семинара уехали той же ночью, а Башмаков задержался, чтобы повыпивать и повспоминать свою мотострелковую юность с армейским дружком, проживавшим, как на грех, именно в Астрахани. Олег и не подозревал, а может, просто позабыл по алкогольному делу, что как раз в это самое время проводилась операция “Бредень”, направленная на борьбу с обнаглевшими браконьерами, которые вылавливали осетров тысячами, выпарывали из них икру и бросали драгоценные останки гнить прямо на берегу. Однако на один-единственный день, когда разъезжались заворги с трехлитровыми бочонками, по тихой местной договоренности операция “Бредень” была приостановлена.
_____И вот вечером следующего дня Башмакова, забывшегося витиеватым хмельным сном в купе фирменного поезда “Волгарь”, грубо разбудили люди в милицейской форме и потребовали предъявить багаж. Шифр чемоданного замка Олег набрал сразу — тот состоял из трех первых цифр номера незабываемой полевой почты. В казарменной песенке, которую Олег вместе с армейским дружком накануне проорал раз двадцать, так и подчеркивалось:
_____Мы номер почты полевой
_____Теряем только с головой!
_____Зато, набрав шифр, Олег потом еще долго возился, разгадывая, в какую из четырех сторон откидывается чемоданная крышка. Спасибо, милиционеры помогли. На суровый вопрос, что находится в трехлитровой стеклянной емкости, Башмаков, еще не сообразив обстановку и продолжая пребывать в мире братской алкогольной всеотзывчивости, ответил в соответствии со своими гастрономическими симпатиями:
_____— Жуткая дрянь!
_____— Документики? — потребовал милиционер.
_____— Аусвайс? — угрожающе засмеялся Олег и стал шарить по карманам, но краснокожего райкомовского удостоверения не обнаружил, а только — паспорт.
_____— Что же это вы, Олег Трудович, с таким хорошим отчеством, а икру у государства воруете? — молвил милиционер, изучая документ.
_____— А мне ее подарили! — беззаботно возразил Башмаков, продолжая ничего не понимать.
_____Понял он, в чем дело, когда, предъявив стандартное обвинение в браконьерстве и незаконном вывозе рыбной продукции, милиционеры стали его ссаживать с поезда на ближайшей станции. И все еще можно было уладить, пройди Башмаков спокойненько в линейное отделение и тихонько попроси старшего звякнуть кому-нибудь из областного комсомольского начальства. Но у пьяных свои нравственные императивы! Олег стал вырываться, кричать, будто бы он охренительный московский руководитель, что он всех разжалует в рядовые и даже еще ниже и что он сам из органов, а с этим никому шутить не рекомендуется… Последняя часть его защитительного пьяного бреда содержала-таки долю истины: в курируемый им куст комсомольских организаций входило и районное управление КГБ. Раз в месяц к нему являлся комсорг этой серьезной организации, протягивал заполненную тщательным писарским почерком ведомость уплаты членских взносов, пристально взглядывал на Башмакова — и отбывал.
_____Крики и угрозы на участников операции “Бредень” не подействовали: Олегу начали выкручивать руки, и тогда он сделал непростительное для человека, являвшегося, помимо всего, еще и членом штаба районной народной дружины, — ударил одного из милиционеров в ухо. Сдачи, как следовало предвидеть, он получил сразу от всех. Когда составлялся протокол, Башмаков с пьяной значительностью сообщил о том, где работает, но документально этот факт подтвердить никак не смог — и поэтому в благородное номенклатурное происхождение своего пленника милиционеры отказывались верить наотрез, издеваясь в том смысле, что если расхититель икры — райкомовец, то они здесь все — министры Щелоковы и даже выше того. Этот смех задел заведующего орготделом почему-то гораздо сильнее, нежели полученные тумаки, и потеряв от обиды всякое соображение, Олег предложил позвонить по межгороду в Москву, в приемную первого секретаря Краснопролетарского райкома партии, где круглосуточно дежурил кто-нибудь из инструкторов, а с ними-то как раз Башмаков был коротко знаком по спецстоловой. Словосочетание “райком партии” в те баснословные времена еще имело силу магического заклинания, а, может быть, милиционеры захотели торжественно убедиться в том, что задержанный попросту надувает фофана и берет их на пушку. В общем, поколебавшись, астраханские икроблюстители согласились.
_____Но если Бог хочет кого-то погубить, то прибегает к совершенно уж дешевым сюжетным вывертам. Трубку снял сам первый секретарь Чеботарев — человек, под взглядом которого падали в обморок инструкторы райкома и секретари первичек. Он задержался допоздна, как потом выяснилось, чтобы подработать свое выступление на завтрашнем заседании бюро горкома. Кстати, с этого выступления и начался его стремительный взлет к вершинам партийной пирамиды, оборванный накануне самой перестройки очень подозрительной автомобильной катастрофой, о чем тогда везде и много шептались. Кто знает, не влети чеботаревская черная “волга” во внезапный грузовик, и Горбачев бы до сих пор балаболил у себя на Ставрополье, а Ельцин организовывал волейбольные соревнования в Свердловском обкоме.
_____ Услышав от милиционеров знакомую фамилию, Чеботарев потребовал к трубке Башмакова. И тут сыновние чувства, каковые комсомол питал к партии как к более высокоорганизованному общественному организму, сыграли с Олегом страшную шутку. В точном соответствии с неведомыми фрейдистскими законами он почувствовал в Чеботареве отца-заступника и мерзко зарыдал по междугородному:
_____— Федор Николаевич, они меня тут бью-ю-ют!
_____Испуганный милиционер отобрал у него трубку и, серея прямо на глазах, стал ссылаться на инструкцию, а это само по себе свидетельствовало о позднем осознании своей ошибки. Стало очевидно: Башмакова брать все-таки не стоило, ибо на вывоз икры, если и не юридическое, то моральное право он имел. Неизвестно, что Чеботарев сказал начальнику отделения, только тот верноподданно, а точнее сказать — верноподло, улыбнулся и рявкнул в трубку:
_____— Есть, товарищ первый секретарь!
_____Олега умыли, привели в порядок его одежду и посадили на следующий поезд, не забыв вручить бережно обернутый газетами бочонок. Прибыв в Москву со злополучной икрой, наш заворготделом выяснил: от работы он отстранен и на него заведено персональное дело. Передавали, взбешенный Чеботарев рявкнул по этому поводу, что не в икре дело — с каждым может всякое случиться, но хлюпики и соплееды ему в районе не нужны! И Олег получил строгий выговор с занесением в учетную карточку “за непреднамеренное расхищение госсобственности”.
_____“Тварь ты дрожащая и права никакого не имеешь! ” — сказал по поводу случившегося начитанный башмаковский тесть Петр Никифорович, однако именно ему Олег был обязан спасительным словом “непреднамеренное”. Тесть незадолго перед этим выручил зятя председателя парткомиссии, от которого и зависела формулировка выговора, чешским комплектом — унитаз и раковина “тюльпан”. В противном случае, Башмакова ждало бы исключение из рядов и полный, как в ту пору казалось, жизненный крах. А с формулировкой “за непреднамеренное расхищение” это был всего-навсего полукрах. Предлагая смягчить приговор, председатель парткомиссии даже улыбнулся и заметил, что не может человек с таким отчеством — “Трудович” — быть злостным правонарушителем.
_____Странноватое это отчество досталось Олегу, понятное дело, от отца — Труда Валентиновича, родившегося в середине двадцатых, в самый разгул бытового модернизма, когда ребятишек называли и Марксами, и Социалинами, и Перекопами… Так что Труд — это еще ничего: могли ведь и Осоавиахимом назвать. Но удивительное дело: имя отца ни у кого не вызывало особого удивления, быстро становилось привычным и звучало почти как “Иван Иванович”. Во всяком случае, в производственном отделе 3-й Образцовой типографии имени Жертв Парижской Коммуны никто по поводу имени ведущего инженера Башмакова не иронизировал и не острил. Разве что совсем невинно и по-това-рищески:
_____— А где Труд Валентинович?
_____— Отдыхает. У него сегодня отгул за день донора…
_____Конечно, определенную проблему составлял ласкательно-альковный вариант этого нерядового имени, но мать Олега, Людмила Николаевна, потомственная секретарь-машинистка, привыкшая к строгому обращению с толпящимися в приемной чиновно-им-позантными мужчинами, называла супруга исключительно по фамилии “Башмаков”, лишь изредка игриво растягивал “о”, что означало сиюмоментное благорасположение к мужу. Но однажды Олег снял трубку (с годами голосом он стал походить на отца), произнес “алло” и услышал:
_____— Трудик, это ты? Ты же обещал перезвонить! Ну кто такой противный?..
_____— Папа в поликлинике…
_____— Да? Э-э… это с работы… Пусть Труд Валентинович перезвонит в производственный отдел!..
_____“А что? “Трудик” — очень даже ничего! ” — подумал Олег, но ничего никому про этот звонок рассказывать не стал. Зато сам он со своим необычным отчеством намучился. В школе еще ничего — какие там в малолетстве отчества! Началось в армии. Уже “карантинный” старшина, изучая список новобранцев, отправляемых на уборку территории военного городка, заржал, выбрал из кучи шанцевого инструмента самую большую совковую лопату и протянул Башмакову со смехом:
_____— Давай, Трудович, вкалывай!
_____Так и пошло. Более того, окружающие не довольствовались самим чудноватым отчеством, а норовили его всячески смешно переиначить. В те времена, о которых речь, друзья, сослуживцы и даже жена пользовались “переделкой”, прилипшей к Олегу еще в студенчестве.
_____— Влепили? — сочувственно спросила жена Катя, когда Башмаков пришел домой после парткомиссии.
_____— Влепили…
_____— Бедный Тунеядыч, — вздохнула Катя и погладила мужа по кудрям. — А из райкома тебя точно?..
_____— Точней не бывает..
_____Тут надо сказать, что Катя тихо радовалась вынужденному уходу мужа с комсомольской работы, ведь именно из-за его райкомовского образа жизни чуть было тогда, в первый раз, не распалась их семья. Конечно, не обошлось без ревности, так как вокруг райкома вились социально активные и потому вдвойне опасные девицы. Но главная причина заключалась в другом: комсомольские работники в те времена пили так, точно имели про запас несколько сменных комплектов печени и почек. Но комплект, тем не менее, был один-единственный, и многие друзья Олега, оставшиеся на комсомольской работе, вышли из строя гораздо раньше, чем молодой инвалид Павка Корчагин, вынесший на своих плечах, между прочим, революцию, гражданскую войну и борьбу с разрухой.
_____Но вернемся к погоревшему на икре Башмакову. Трудоустроили Олега, по тогдашнему щадящему обычаю, совсем неплохо — он стал заместителем начальника лаборатории в солидном засекреченном институте, работавшем на космос. Но прежде чем уйти в науку, Башмаков еще месяц просидел в своем райкомовском кабинете, ожидая, пока, согласно тогдашним китайским церемониям, его освободит от занимаемой должности пленум. Телефоны молчали, инструкторы за ценными указаниями не врывались в кабинет, серьезных бумаг на подпись не приносили, разве что просили подмахнуть какой-нибуль юбилейный адрес комсомольцу двадцатых годов, да и то — если остальные секретари и завотделами отсутствовали. Но всего обиднее было, когда члены бюро райкома, с которыми столько выпито и спето, собираясь на заседание, не то что не заглядывали поздороваться с Олегом, но проходили мимо его кабинета с таким видом, словно за дверью давно уже находится мертвое тело, а катафалк все никак не доедет. И обида эта осталась навсегда.
_____А через полгода Башмаков получил из Астрахани заказное письмо — в него было вложено его райкомовское удостоверение. Армейский дружок сообщал, что жена, делая генеральную уборку, нашла документ, завалившимся за диван, на котором спал Олег. Смешно сказать, окажись эта жалкая книжица с золотым тиснением у Башмакова тогда, в поезде — и жизнь его могла сложиться совсем иначе!
_____Когда подули теплые ветры обновления и из разных щелей наружу полезли, шевеля усами, свободолюбцы, пострадавшие от прежнего режима, Башмаков тоже поначалу собирался потребовать своей реабилитации, но два обстоятельства остановили его. Во-первых, во время многотысячного митинга Олег увидел на трибуне толстенького кротообразного профессора — кумира прекраснодушных тогдашних бузотеров. Этот профессор одновременно с Олегом получал своего “строгача” за то, что брал взятки с абитуриентов и аспирантов. Когда они сидели в коридоре, ожидая вызова на парткомиссию, будущий кумир, словно репетируя оправдательную речь, бормотал: “То, что вы, товарищи, по недоразумению считаете взяткой, на самом деле — общепринятый во всем цивилизованном мире гонорар за дополнительные консультации”… А во-вторых, на телевидении появился новый, истерический политкомментатор, специализировавшийся на разоблачениях номенклатурных мерзостей. В бытность Олега заворготделом, этот нечесанный разоблачитель работал методистом районного пионерского штаба и был с позором исключен из комсомола за (как бы это помягче выразиться?) непедагогические приставания к красногалстучному мальчуганству. Два этих факта так потрясли Олега, что он даже не стал, согласно тогдашней моде, рвать или жечь свой партбилет, а оставил его лежать там, где и положено, — в большой коробке из-под сливочного печенья — вместе с просроченными гарантийными талонами, старыми расчетными книжками, злополучным райкомовским удостоверением и прочими необязательными документами.