ТОРКВЕМАДА

ТОРКВЕМАДА (из книги «После победы»)
Author: Татьяна Глушкова
9 (170)
Date: 04–03–97
_____
_____ЕГО, в разных его ипостасях, поминала бабушка так часто, словно он находился рядом и просто невозможно было не обращать на НЕГО внимания. Словно ОН даже слышит ее, но не в силах вмешаться, потому что как доказать, что говорится именно о НЕМ. Хитрая бабушка говорила безлично “ОН” или постоянно меняла ЕМУ имена, так что можно было растеряться, не перескочила ли она на кого другого. У НЕГО были десятки разных имен — для конспирации вообще и “чтоб ребенок не понял”. Бабушка брала их просто из газет, из тех величаний, что плодились в официозе и сочинялись поэтами, чьи стихи звучали по радио. И вот “Вдохновитель Наших Побед”, “Корифей Науки”, “Лучший Друг Хлопководов” или “Зодчий Коммунизма” (“Зодчий”, — сокращала обычно бабушка, а иногда именовала своего Зодчего восклицательно, вроде и повелительно: “Пиранези! ”, “Бернини! ” или же звонким: “Растрелли! ”), — этот Зодчий нередко бывал и Соколом Ясным, и Горным Орлом, заимствованным из стихов, которые я декламировала еще в старшей группе детского сада и получила тогда в награду альбомчик для рисования, украшенный на обложке красивой ч а й н о й розой, вырезанной из цветной открытки.
_____Чайная роза — это не белая и не желтая, а как будто обмокнутая на заре в слабый чай или чуть загорелая и пахнет сладко. Такие растут на главных клумбах в нашем городе, у подножия памятников и на широких цветниках на Крещатике, разбитых на месте убранных руин. А завезены эти розы из Крыма, где еще теплей, чем у нас. Они считаются лучше красных, розовых или темно-бордовых. “И з ы с к а н н е е”, — говорит бабушка. И это значит, что их, сравнительно редких, “еще надо поискать”, — эту особенную нежность запаха и оттенка.
_____Но где их точно можно найти — стройные кустики с желтоватыми, смугло румянящимися головками ароматных роз, —так это по углам большого портрета Сталина, который выткан из живых, низеньких, растущих цветов на крутом зеленом откосе в парке над Днепром. Там подобраны цветы разных окрасок, какие только нужны, чтобы получился портрет — и прическа, и глаза, и брови, и, конечно, усы. А вместо черного там лиловые мохнатые кустики, все — одного, маленького роста, но издали и рядом с другими, светлыми, из которых сделаны щеки и лоб, они кажутся черными. А по бокам, на углах этого яркого, неувядающего портрета (“цветочная живопись”, — говорит бабушка), качаются чайные розы, которые всегда хочется понюхать, хотя этого делать нельзя. Нельзя подходить близко, топтать гладкий зеленый склон.
_____Вот какая роза украшала обложку моего альбома, честно заслуженного мной: так хорошо, “с выражением”, я прочла длинное стихотворение про Горного Орла, нарисованного в нашем городе ковровыми цветами!
_____Любуясь своим альбомом, я долго не решалась тронуть его карандашом. И все думала, что ж бы нарисовать на первой странице: красивое яблоко, или лису с сыром, или “русский орнамент” — такой кудрявый узор, как в книжке былин и сказок, потому что мама очень любит такие узоры… Легче всего, конечно, — яблоко, и на него как раз хватит моих цветных карандашей — красного, желтого и зеленого…
_____Вообще-то я рисую неважно — и лучше бы, говорила бабушка, подарили такой альбом в детском саду с п о с о б н о м у ребенку. Но зато ведь я навсегда запомнила, кто — Горный Орел, и все то стихотворение, в котором рассказывается, как он рос и стал самым мудрым и непобедимым.
_____Если по правде, — бабушка от меня первой узнала это замечательное стихотворение, которому я научилась без нее. А теперь она думает, будто я не пойму, о ком она говорит, если самым будничным тоном назовет гордую птицу. “Хищника”, — как добавляет она насчет орла или сокола.
_____— Вот о Горном Орле пишут… — зачитывала бабушка, точно из Брэма, из знаменитой коричнево-золоченой книжки — к р а т к о й биографии Горного Орла, изданной к юбилею.
_____А Брэм, тускло-серо-лиловый, со своею померкшею позолотой, стоял себе тихо на полке, и на его корешке даже издали я могла прочитать: “ЖИЗНЬ ЖИВОТНЫХЪ”.
_____— Вот о Горном Орле опять сказано… — продолжала бабушка, листая дальше новенькие страницы.
_____Она громко читала папе и маме, что именно там сказано, и подвергала сомнению каждое слово, называя всю шоколадно-коричневую, ладную книжку Краткою Ложью.
_____— Интересно мне, какова же будет Полная Ложь? — задавалась вопросом бабушка в ожидании расширенного издания книги о НЕМ, Горном Орле и Соколе, шумящем крылами… А потом восклицала: “Отец Родной!.. ” — почти как в газетах. И усмехалась при этом.
_____Мама сердилась. Потому что ей предстояло сдавать какой-то экзамен по к р а т к о й этой, но н а с ы щ е н н о й книжке. Хотя было совершенно ясно, что такой экзамен лучше всех выдержала бы бабушка.
_____— Учи, учи! — поощряла маму бабушка. — Учи Сказки Венского Леса про сибирскую ссылку!..
_____Так и сказала: С к а з к и. От которых веяло вальсом.
_____Это так она издевалась: и над Горным Орлом, и над ссылкой для революционеров, и над моей мамой. И начинала придумывать ЕМУ свои прозвища — загадочные и почти величавые.
_____— Александра Родионовна, почему вы говорите о НЕМ “Сын Царицы Тамары”, когда надо — Тамар? — педантично поинтересовался однажды папа.
_____— Знаю, — ответила бабушка. — Как Елизавет. “Кроткия Елисавет”…
_____Это она произнесла на удивленье гнусаво.
_____— Именно! — улыбнулся папа, пока я недоумевала, отчего они женщин зовут, как мужчин.
_____— Слишком торжественно будет! — отвечала, примерившись, бабушка. — Для сына сапожника…
_____И, оглянувшись на меня, добавила:
_____— Хотя лично я очень ценю сапожное ремесло.
_____— Как не ценить? — поддержал ее папа.
_____А бабушка, покосившись на его незавидную обувь, продолжала уже с увлечением:
_____— Настоящий сапожник — это, скажу я, и врач, и художник, и… учитель танцев.
_____— Ну уж!.. — усомнился папа.
_____— Половина хорошей походки — от обуви, это — во всяком случае! — заверила бабушка.
_____И, подумав:
_____— А если ЕГО отец, его н е с ч а с т н ы й отец, — уточнила она, — тачал сапоги, например, для лезгинки — или что там танцуют кошачьим шагом и с кинжалом в зубах, как в теперешних ансамблях песни и пляски?.. — то и в Париже, право, такого закройщика было бы не найти!.. А козлятки-то какие на те сапоги шли!
_____Мне, конечно, хотелось спросить про козляток. Но бабушка снова в другую сторону повела речь.
_____— Просто в толк не возьму, — сказала она, — отчего некоторые считают, что это — бранное слово: с а п о ж н и к о м друг дружку ругают!.. Нелепость! Глупый предрассудок!.. А уж в с о в е т- с к о е время я бы вовсе такого не позволяла!
_____Это, видимо, значило, что и сыном сапожника на самом деле быть совсем не зазорно. Пусть я, то есть, не думаю, будто сказано что-то плохое, если кто-то назван Сыном Сапожника!.. Хотя дело-то было в бабушкиной интонации — в том особенном тоне, каким отказалась она говорить торжественное Т а м а р ради явно к а к о г о-т о (никчемного, значит) “сына сапожника”… Можно подумать, что я не слышала, каким был этот тон! Мало сказать — небрежным. Он означал б е з д н у, что лежит между Царицей и этим сапожничьим сыном. И даже — между моей бабушкой и ним!..
_____Это был, конечно, в ы с о к о м е р н ы й тон. Который обычно-то бабушка осуждала.
_____— А сапожники были мне всегда любопытны, — доносился до меня ее улыбающийся уже голос.
_____И поэтому я спросила тут про козляток, которые нужны для лезгинки. Хотя мы в школе танцевали лезгинку в чем ходили: например, в ботинках. И без всяких кинжалов, а только ладошку острым крылышком вытягивали под подбородком. Мы умели ее танцевать даже в валенках, потому что тут главное — тянуть спину, вскинуть голову и держать ровный угол напряженно согнутым локтем.
_____А бабушка нараспев отвечала мне про холеных, особенных козлят:
_____— Фиалковым медом питаные, молочной росой мытые… Это такая роса, когда белый туман лежит…
_____Но фиалковый мед был еще интересней. Я о таком не слыхала.
_____— Обыкновенное дело, —- говорила бабушка. — Самый ранний мед. От горных фиалок.
_____— А зачем козлятам мед? — спрашивал недогадливый папа.
_____— Как — зачем? Козы — всякие — всегда любили сладкую траву. С цветами, — отвечала бабушка. — Я ж не про тот мед, что в баночках по магазинам стоит… А вы что, коз никогда не пасли? А еще говорите, родились в деревне… Из панычей, что ли?.. Да вроде не похоже!
_____И — поворачиваясь ко мне:
_____— В общем: настоящий сапог сначала на лугу кормится…
_____— А если он из свиной кожи? — сбивал бабушку папа. Потому что свиней на лугу не бывает. Они живут в хлеву. И дальше, чем в огороде, их увидеть нельзя.
_____Но бабушка не желала сейчас опускаться до “каких-нибудь кирзовых сапог”, потому что вела “речь о тонком искусстве”. Она только поглядела на папу, как на человека, с которым не стоит говорить, и повторила:
_____— А сапожники были мне всегда любопытны…
_____А потом наставительно сказала мне:
_____— Вообще дело совсем не в профессии. Ты не смотри, что твои родители — ученые…
_____Тут уж и мама вопросительно подняла глаза. Как это так — ребенку не смотреть на родителей? — молча роптала она. Но бабушка вовремя спохватилась и приказала ей:
_____— А ты — читаешь себе свою Краткую Ложь, и читай! Или хочешь, чтобы тебя уволили с работы за политическую несознательность?.. Я и то удивлюсь, как о н и тебя — да и Мишу — держат…
_____— Мама, — тихо и жалобно произнесла, наконец, моя мама, — если б о н и хоть раз послушали ТЕБЯ… ч т о ты говоришь… так разве держали бы?.. Ведь ты же что хочешь, то и говоришь! И почти при ком угодно!..
_____— А что я такое говорю? — неподдельно изумилась бабушка.
_____Но на всякий случай ударилась в притворную самокритику:
_____— Старый человек и есть старый человек… Я же тебе не комсомолка какая-нибудь!.. Ну а если кто шесть раз бежал из ссылки… Шесть! — тут бабушка даже загибала пальцы, — то как же не посмеяться либо над эдакой ссылкой, либо над тем… беглым каторжником?
_____И, ища сочувствия у папы, вздыхала обиженно:
_____— Интересное дело! И слова теперь не скажи…
_____И недоверчиво спрашивала, пожимая плечами:
_____— Неужели вы вправду думаете, что ОН меня боится?.. Ну, пожалуйста, я могу поговорить о другом.
_____И бабушка начинала совсем безобидную историю.
_____— Вот во Львове, помню, тогда назывался Лемберг, — невдали от собора ихнего, Юра Святого, прости, Господи, — извинялась за сомнительного как будто, и х н е г о, святого бабушка и бегло крестилась, — в Лемберге этом, значит, сапожник был. Пан Вржблевский звали… Или как-то похоже. В общем — пять согласных, а потом, чтобы раздышаться наконец, — “ский”… А по имени — Теодор. Работал под вывеской “Кот в сапогах”. Правда, по-немецки… Это чтобы богатых заказчиков привлекать. Кот эдакий мордатый, будто пивом опился, нарисован. А сапожник тощий и одноглазый. И, представьте, непьющий. Только кнастер курил, трубку такую короткую с загогулинкой: “пых! пых! ” — передразнила бабушка. — Иду я как-то мимо, здороваюсь и говорю ему: “А отчего это, пане, как готовые туфли куплю, так с одной ноги непременно спадает, а другую — жмет? ” На кого ж это, говорю, шьют?.. А он мне отвечает — навсегда запомнила: “Нога, — говорит, — мадам, вещь индивидуальная! ” И смотрит на меня эдак важно, я сказала бы даже — с а н о в и т о, даром что один глаз, и тот маленький. А я его спрашиваю: “Так могли ли бы вы мне, герр Теодор (Тадеуш, конечно, на самом деле, а то и просто Федор, — усмехнулась бабушка), сшить, по моей, значит, индивидуальной вещи, турецкие туфли: чтоб носок вверх загнуть, но с задником? И чтобы задник этот не чвякал при ходьбе? ” Это мне такие для маскарада понадобились… А он — потянул так вот дыму из копченой своей загогулинки, аж единственный глаз его прослезился, и на такой смеси господского языка с батрацким: “Wie bald, — спрашивает, — то есть как скоро, видбувае мадам до Стамбула? ” Отъезжает, значит… Чтоб успеть ему, думает… А я: “Вот жду, — говорю, как столицу туда из Петербурга перенесут. — Надо же, чтобы было в чем к басурманам явиться! ”
_____— А он? — спрашивает уже папа.
_____— Добже, — говорит, — пани, добже! Вот только, говорит, сафьяна червонного получу… Совсем не понимал шуток!
_____Но как ловко ни заметала бабушка следы к Вдохновителю Наших Побед, Горному Орлу, Беглому Каторжнику или Сыну Царицы и Сапожника, всем известен был только один сын сапожника. Из города Гори. А совсем не из бабушкиного Л е м- б е р г а. Так что изобретательная бабушка все-таки выдавала себя, хотя все делали вид, что не замечают этого, может, чтобы не раззадорить ее на другие двусмысленности, как называла ее шутливые притчи мама. Потому что бабушка любила вспоминать такие случаи и таких людей, которые чем-то похожи на теперешних, хотя всегда отрицала какой-либо умысел и уверяла: “Ничего подобного! Ничего особенного я не хотела сказать!.. ”
_____Вот и сейчас она добавила:
_____— Чем же я виновата, если и сегодня м н о г и е совсем не понимают шуток?
_____— И Сын Царицы Тамар, в том числе? — спросил, улыбаясь, папа.
_____Хотя я-то решила, что это бабушкино наблюдение больше всего касается мамы, потому что мама редко смеялась, а глаза у нее обычно были грустные. Грустные-грустные…
_____— Вот еще!.. — между тем отвечала бабушка папе. — Понятия не имею, кого вы подразумеваете! Лично я предпочитаю всегда говорить прямо…
_____Папа смеялся. Потому что все знали: если бабушка твердо и выразительно скажет: “Понятия не имею! ” — это чаще всего означает, что имеет она как раз самое полное понятие и просто не хочет признаваться в том. А насмешливый взгляд ее говорил в таких случаях папе или маме: “Подите придеритесь ко мне!.. ” Или даже: “Нате-ка, выкусите! ” И, похоже, ее и саму-то втайне смешило, как уверенно умеет она иногда отрекаться от своих же собственных слов, ею же придуманных прозвищ. “Надо же, — возмущался, наверное, папа, — это она-то, бабушка, не знает, кого я подразумеваю!.. ” Но не спорил. А глаза ее становились из серо-зеленых почти голубыми, и в них прыгали золотистые искорки веселья.
_____А я, ничего не зная еще про царицу Тамар, думала между тем, что Сталину очень идет такое имя: “Сын Царицы Тамар”. Оно тоже уводило его — как и ГОРНЫЙ ОРЕЛ — в неприступные, гордые выси, такие же сказочные, как и Кремль, розовеющий, в моем представлении, высоко-высоко… “В Москве” — это только так пишется или говорится. А вообще-то Кремль — гораздо, гораздо выше. Он уходит в рассветное или звездное небо, и оттуда падает только — кругло, гулко, раскатисто — колокольный бой часов… Падает и опять собирается в круглый, гулкий звук, так что между ударами течет вовсе не время — катятся волны пространства. И само слово — к у р а н т ы мне казалось наполненным замирающим рокотным громом, который доносится с огромного неба.
_____— Как вам это понравится, — изумленно, а может, и негодуя, сказала однажды бабушка папе и маме, — о н а (это я, значит) внушила себе, будто куранты на Спасской башне в полночь заводит сам Сталин, и вот они звонят?..
_____Тут она чуть не впервые назвала ЕГО прямым именем: от неожиданности моих сведений о НЕМ.
_____И добавила вдруг, странно поглядев на меня:
_____— Тоже мне, часовщика себе нашла!..
_____А вообще же чаще всего прибегала бабушка даже не к прозвищам — вроде Зодчего (крепкого, как белокаменный, в моем ощущенье, орех) или, например, Корифея (который похож на Котофея, но пахнет пряно) ; вроде — светлокрылого, по-моему, — Сокола Ясного или — могучего, зоркого — Горного Орла и, наконец, вон того Царицыного и Сапожничьего Сына, — чаще всего говорила бабушка короткое “ОН” или “САМ” при кивке головы куда-то вверх или взгляде вкось, в котором таилось злорадство, и как будто бы озорство, и опасливая усмешка…
_____— Мама, почему ты уверена, что ты во всем умнее ЕГО? — как-то спросила моя мама. Вряд ли затем, чтоб особо оспорить бабушку (это она б не осмелилась), а, должно быть, из любопытства — чтоб услышать ответ на свою почти дерзость.
_____— Ну, во-первых, потому, что я старше, — важно произнесла бабушка. — На шесть лет. Когда мне будет 80, ЕМУ будет только 74. И, во-вторых, он начал отставать от меня еще в прошлом веке. Когда бросил духовную семинарию…
_____Духовная семинария, знала я, это такое церковное училище. В котором учатся на священников. Правда, из семинаристов, кроме Товарища Сталина, которого я никак не могла бы представить себе в рясе, потому что он, наоборот, военный, — мне известен был только Хома Брут: в страшной повести Гоголя, которую мне давно уже подарил папа, хотя бабушка и считает, что это “не совсем для детей”… И еще все мы знали, что бабушка всегда гордится своим возрастом, пусть сама она и не училась в духовной семинарии. Гордится тем, что она старая. Старше самого Горного Орла… Который не старый, хотя и не такой молодой, как иногда смотрит на него бабушка.
_____А она между тем уже развивала самовыгоднейшую биографию Иосифа Виссарионовича Джугашвили, не изданную ни к 70-летию его, ни поздней. И вдруг стала называть его И о с и ф П р е к р а с- н ы й, правда, чуть улыбаясь при этом и хитро поглядывая.
_____— Вот представь себе… — фантазировала бабушка. — Не брось он семинарии…
_____И как-то так получалось, что мама спросила в конце:
_____— Ты хочешь сказать, что он превзошел бы папу римского?
_____— Папу римского превосходит любой сельский батюшка! — отрезала бабушка. — Ох, да что с вами всеми говорить!.. ОН бы скорее понял. А у вас — и двух классов церковно-приходских нет…
_____“Вы” — это были мы с мамой и все подобные нам, кто не имеет представления, какие возможности могли бы открыться перед НИМ, не брось он тифлисской семинарии, “чтобы грабить почтовые поезда”.
_____Это, про поезда, было совсем непонятно. “Про кого ж это она?.. ” — недоумевала я, услышав позорное “грабить”. И даже мама умоляюще посмотрела на бабушку и растерянно воскликнула:
_____— Боже мой, что ты такое говоришь!..
_____— А что тебе не понравилось? — спокойно интересовалась бабушка. — Что ОН мог бы, когда б на то Божья воля, подчинить себе, то есть нам, весь христианский мир?.. Право, не вижу, что тут такого оскорбительного!
_____Мама сникала. А я не могла постичь оживленной бабушкиной речи, в которой встречалось много незнакомых или почти незнакомых слов, но кем-то ограбленные почтовые поезда скрывались за горизонтом, пока я вслушивалась в такие красивые, такие торжественные выражения, как “Божья воля” или “весь христианский мир”… Их и на них похожие употребляла только бабушка, а кое-что из них попадалось в старых стихах. Сочиненных очень давно — когда еще даже бабушки не было на свете… В голове моей начинали вертеться строчки, которые знают все дети, а взрослые, кроме моей бабушки, словно бы недовольны, если маленькие просят это им объяснить. “Это неважно… — смущенно говорят они. — Читай дальше! ” И только бабушка, однажды услышав такое, возмутилась. “Интересное дело! — сказала она. — А что же тогда в а ж н о? ” И сама объяснила трем моим одноклассницам, каждой по очереди, все, что не растолковали им ни дома, ни в школе, где мы тоже проходили лучшее, по мнению бабушки, русское стихотворение…
_______________Не будь на то Господня воля,
_______________Не отдали б Москвы, —
_____вот что вертелось в моей голове, пока бабушка продолжала доказывать маме, как много могла бы дать все тому же ЕМУ тифлисская семинария, откуда — “прямая дорога” в особую Академию и дальше, и дальше куда-то — так высоко, что как будто бы даже выше самого Кремля… И, наверное, поэтому Сын Царицы Тамар поднимается каждый раз на высокую Спасскую башню, — во что продолжала верить я, — поднимается, и тогда раздается плывущий над нами звон, глубокий, тяжелый и радостный, от которого и замирает, и веселится сердце. Звон, как-то тоже похожий на Божью волю…
_____Погружаясь в эти туманные, вечерние свои мысли, я утрачивала нить бабушкиных рассуждений о том, кем бы стать мог ОН, “наш Иосиф Прекрасный”, послушайся он мою бабушку.
_____А папа, назавтра, узнав о мечтательном таком разговоре, подошел с другой стороны к волнующей теме и спросил бабушку:
_____— А вы не сравнили бы, Александра Родионовна, Сына Царицы Тамар, например, с Торквемадой?
_____“С кем?.. ” — удивилась я. Потому что звучный, ступенчатый этот Т о р к в е — м а д а был похож на п о м а д к у, тягучую светло-коричневую конфету, и еще на японца — как м и к а д о, японский император, недавно разгромленный нами, к особенной радости моей бабушки… Торквемаде, пусть лицом он и напоминает помадку, — думала я, — очень подходит скользкий шелковый халат, на котором, как всегда у японцев, нарисованы зубастые драконы…
_____— Нет, — не сразу ответила бабушка папе.
_____— Потому что и Торквемада, — как будто обрадовался папа, — в сравнении… не довольно жесток?
_____— Потому что ваш Торквемада — выкрест!
_____— Всего-то разницы? — разочаровался папа.
_____— А вам — мало?
_____И бабушка сердито, с изумлением посмотрела на него. А потом задумчиво, мрачно сказала — словно себе самой:
_____— Антихрист будет из выкрестов…
_____Впрочем, долго в меланхолии бабушка не пребывала.
_____— Миша! — приказывала она папе. — Берите ребенка и идите гулять! Снегу там — как под Рождество. Ну, живее, темнеет!.. И животное поищете на обратном пути.
_____Под животным подразумевался огромный кот, Рыжик, которого давно не было дома.
_____— Ушло еще вчера. И где его носит? — ворчала бабушка. — Нет, посидеть с мышами!
_____— Так ведь март, — заметил папа.
_____— По старому стилю нет еще никакого марта! Животное это знает… Это у вас март!
_____— Так отчего ж он ушел? — интересовался про Рыжика папа.
_____— Животное тоже устает от людей, — отвечала бабушка. — Не попало бы под машину…
_____
_____А потом я застала уже только конец разговора. Это мы с папой вернулись, неся на руках упирающегося Рыжика. У него на шее была свежая ранка — кто-то выдрал у него кустик светлого меха, но он все равно не хотел домой.
_____— Господи! И чем только детские головы не забивают!.. — слышала я, пока мы отряхали на пороге снег.
_____Это бабушка разглядывала уже не мамину, а мою книжку, которую я принесла из библиотеки. И, верно, оттолкнувшись как-то от нее, говорила маме:
_____— Подумать только: каждый второй ребенок, нет, просто — каждый, з а в и д у е т туркестанской, что ли, этой вот Мармелат, — что она, мол, цветы ЕМУ на Мавзолее поднесла!..
_____— Мамлакат! — догадалась я и поправила бабушку.
_____— Да и хоть бы Рахат!.. — отмахнулась она. — Сладость такая на Востоке была: рахат-лукум… Может, теперь и нету?..
_____А Рыжик спрыгнул на пол, метнулся к пустому своему блюдечку, а затем вопросительно посмотрел на бабушку. Голодным таким и понукающим взором. Но она не замечала его.
_____— Это, видите ли, у них, младших школьников, — б л а г о р о д н а я зависть!.. А позвольте узнать: зачем ЕМУ цветы? Совсем к НЕМУ не идут! Что ОН — дама какая-нибудь? Тьфу!.. Другое дело, если б, скажем, на гроб…
_____— Мама!.. — робко, с отчаянием вскрикнула моя мама.
_____— Ну-ну, успокойся!.. — стала утешать ее бабушка. — Это ж я вообще говорю… Все смертны! Пока еще… — уточнила она. — Вопреки поползновениям науки!.. А ты, бродяга, подождешь! — обращалась она уже к Рыжику. — Нечего рвать и метать! — приказала она, видя, как нетерпеливо толкает он свое блюдечко, а потом бежит к ее ногам, чтобы зацепить когтем ее длинную юбку. — А желать кому смерти я, по моей вере, никак не могу. На все воля Божья! — закончила бабушка свою прежнюю речь, начатую без нас и испугавшую мою маму.
_____— Еще бы! — поддержал папа. — Ведь помри ОН, — я думаю, скучно б вам стало!.. О ком бы вы столько думали бы всякий день?.. При царе-то, должно быть, лет сорок прожили, а навряд ли столько про него говорили, — не так ли?..
_____Это папа, похоже, поддразнивал бабушку. Он шутил, потому что ведь тот, кого они подразумевали, никогда не может умереть.
_____Но бабушка не обиделась, а, пожалуй, даже заважничала:
_____— При царе!.. — повторила она. — Да я т р е х царей пережила! Сначала того… д в о е ж е н ц а… ну, которого бомбой разорвало…
_____— Александра Второго! — подсказал папа, пока я думала, что же это такое — двое-женец, да еще и разорванный бомбой.
_____— Правда, маленькая тогда я была, — вспоминала бабушка. — Девяти лет, не больше… Плакали мы, конечно, в черный траур оделись, даже дети. Ну, и молились, молились — точно уже не скажу, за что. За Отечество, надо думать… Ведь какое злодейство средь бела дня! По грехам его, видимо, а все ж — непривычно такое было… Чтоб Государя — да на клочки, при всем честном народе!.. Следующий-то царь посолиднее был. Бороды в моду ввел, осанистость эдакую… чтоб не бегали на жиденьких ножках…
_____Тут представились мне юркие человечки, бойкие и прыгучие, в узеньких брючках (“панталоны” — всегда говорит бабушка) в мелкую клеточку — как на какой-то картинке; а их, легких, как пыль, теснят бородатые и о с а н и с т ы е (это — толстые, значит), как купцы или генералы, похожие на приземистых богатырей, и все оглаживают свои ладные бороды… А тех, на жиденьких ножках, словно бы выдувает в дверь… Я не знаю, жалеть ли их, и они превращаются в комариную стайку…
_____— А уж про последнего царя?.. — махнула рукой бабушка. — Что о нем было говорить? Всякий день, как вы, Миша, считаете… После Цусимы уж совсем нечего стало о нем говорить!.. Все уж ясно сделалось…
_____И бабушка удрученно вздохнула. А потом сказала задиристо:
_____— Ну какой из него Император? Как из меня — царица Савская. О т с т у п н и к!.. Я имею в виду, от престола отрекся. И когда? Война с германцем идет, а он, видите ли, со всей кротостью престол опростал!.. Ну представьте, что ЭТОТ, Зодчий наш, посреди войны вдруг в семейное счастье какое уходит: уеду, говорит, в горы — сапоги тачать, как мой батюшка! Или еще что… Сами, мол, дальше воюйте, сами и управляйтесь!.. Это ж уму непостижимо! Весь мир, думаю, ахнул бы!.. Царь — это, я вам скажу, что солдат на часах: не смей сойти с места, доколе не вышел срок. Терпи испытание!
_____И бабушка грозно, безжалостно посмотрела на папу.
_____Нет, конечно, она — не царица Савская. Царица Савская — это из очень древних веков… Она, наверное, была волосатой?.. И при этом какой-то сияющей… “Савская”, — повторяла я про себя, пытаясь вызвать ее смутно-загадочный образ, окутанный золотыми сетями или космами длинных, до пят, густых волос.
_____Бабушка время от времени поминает ее. Правда, реже, чем Царицу Тамар. Но они обе, царицы, все же кажутся мне осыпанными драгоценными камнями — разноцветными, как те, про которые “Малахитовая шкатулка” — волшебные с к а з ы про камушки-самоцветы.
_____Бабушка, конечно, ничем таким не осыпана. Ее юбка бывает осыпана золой, когда она выгребает ее из печки, и на бабушке ничего не блестит. Надо будет потом отдельно спросить про царицу Савскую, которую уже все, кроме бабушки, забыли. Только бабушка помнит столько царей и цариц — всех, какие были на свете!
_____А папа меж тем возражал ей.
_____— В а ш и, однако, слова: на все воля Божья! — сказал он.
_____— На отступничество?.. — возмутилась бабушка. — Интересно у вас получается: как неправое что сотворить, то Божью волю видите. Нечего за Бога прятаться!.. Сам отрекся, а на Бога кивает!.. Хорошенькое дело!
_____Это она — не про папу, а про того “последнего царя”.
_____— Как же армии в таком разе по домам не бежать? И другим — не пуститься во все тяжкие?.. Коль Божественную присягу Первый Человек в Государстве, прости его, Господи, по боку пустил?..
_____Тут бабушка перекрестилась, хотя лицо ее оставалось гневным.
_____— А я вижу: все же жалели вы, что престол рухнул? — не отставал папа.
_____Но бабушка не ответила.
_____— Престол!.. Престол!.. — проворчала она.
_____И погладила темной рукой серо-белую грубую скатерть на обеденном нашем столе.
_____А потом нахмурила брови и вскинулась:
_____— Вот возьму я и отрекусь всем вам еду готовить! Божья воля, — скажу!.. И животное пусть, мол, само пробавляется! Как ты на это посмотришь, Рыжик?
_____И бабушка уже шла кормить кота и выяснять, что за рану он схлопотал.
_____— Вояка! — говорила она ему. — Опять дрался?..
_____Рыжик отвечал громким мурлыканьем. Громким и влажным.
_____— По отваге — так в полные Георгиевские кавалеры мог бы выйти! Лев, можно сказать, а не кот!
_____И бабушка почему-то взглянула на папу, а затем снова — на топчущееся возле нее животное.
_____— Что ни день, раны ему перевязывай! — жаловалась она. — И все — я, нет, чтобы кто шелохнулся. А еще называется: любят животное!.. Белоручки! Торквемада их, видите ли, занимает!..
_____И она укладывала Рыжика на бок и качала головой:
_____— Ну и ну!.. И не жалко тебе твоей шубы?..
_____И сама отвечала:
_____— Еще бы!.. Непокупная же! Даром от Господа Бога получена!.. Одет, как вельможа!.. И чего это дармоедам — что котам, что шмелям — лучшая одежка достается? Не то, что мне, с моей пенсией… И не стыдно Отцу Родному это пенсией называть?.. Подожди, подожди, несчастный! — сердилась бабушка, потому что Рыжик норовил выскользнуть из-под ее руки, не заботясь о своей запекшейся ранке. — Вот сейчас зеленкой прижгу, напасть ты эдакая!.. Не вопи! Любишь кататься, люби и саночки возить. А то, видишь ли, отрекаются чуть что… Не коты, конечно, а люди.
_____Все смеялись. А мне представлялся Рыжик, уже запряженный в саночки. Рыжик, везущий хвороста воз… Как та лошадка, тоже рыжая — на обложке книжки “Стихотворения”, где еще нарисован мальчик в тулупе, похожий на вросший в снег белый грибок…