ПУТЬ К СВЕТУ

ПУТЬ К СВЕТУ
Author: Владимир Податев
4 (165)
Date: 28–01–97
_____
_____Недавно прочитал интервью одной эстрадной суперзвезды. Хвастаясь своим знакомством с лидерами русской мафии, она горделиво сообщает, что русские воры контролируют весь мир. По ее безапелляционным утверждениям получалось, что Францию и Бельгию контролирует Пудель. Вот хорошо, обрадовался я, Володька Пудель, как его знали раньше, или Владимир Петрович Податев, как его зовут теперь — мой хороший знакомый, теперь у меня в Париже никаких проблем не будет.
_____Звоню Владимиру Податеву, вместе смеемся над этой “звездно-эстрадной” чепухой. Но сколько подобной бульварной информации сообщается в российской печати про Владимира Податева, бывшего “авторитета” и дальневосточного “крестного отца”, отсидевшего в тюрьмах 18 лет своей жизни. И чем больше благотворительных акций проводили возглавляемые им организации “Единство” и “Свобода”, чем больше утверждал Податев свою социальную и этическую программу, чем больше защищал он тысячи людей от беспредела, тем обширнее был поток клеветы, льющийся на него, тем решительнее с ним боролось хабаровское руководство во главе с вновь избранным губернатором Виктором Ишаевым.
_____Владимир Податев отказывается от уголовного мира, где он был одним из крутых “авторитетов”, в ответ дальневосточные власти натравливают на него одновременно “воров в законе” и органы правопорядка. Он участвует в организации дальневосточного казачества, формирует социальные фонды, субсидирует погибающую культуру, пишет книгу, а его представляют этаким американизированным Доном Корлеоне. Но, как сказала Римма Казакова, если это — мафия, то пусть таких мафий будет больше на свете.
_____Неверие — вот что окружает Владимира Податева. Не верит Станислав Говорухин, сделавший его одним из криминальных героев своего фильма “Так жить нельзя”; не верит демократическая пресса. В наше постмодернистское время любой человек не достоин доверия.
_____Владимир Податев отвергает беспредел и неверие нашего времени. Он работает на будущее.
_____Как пишет сам Податев: “Хочу всем с именем Бога пожелать мира, добра и справедливости. Нужно научиться понимать друг друга и прощать друг другу. Не в противостоянии друг другу, а в консолидации всех сил наше спасение”.
_____Он пришел к Православию, пришел к Богу. На Руси — это не первый раз. Традиция атамана Кудеяра.
_____Он спешит сделать людям добро. Сейчас он заканчивает свою книгу “Путь к свету”, отрывки из которой мы публикуем, о своей сложной и трудной жизни. В последней главе он говорит о своей нынешней задаче — “помогать вывести страну из хаоса… Сейчас, когда пишу эти строки, на дворе декабрь 1996 года. Борьба не прекратилась, а стала еще более жесткой. Но я особо не переживаю. Вопрос только во времени.
_____Свет всегда сильнее тьмы. Тем более, что подошло время предначертанное”.
_____Бог ему в помощь. Сегодня нам всем нужны сильные, уверенные люди, преодолевающие хаос.
_____Я желаю удачи Владимиру Податеву!
Владимир БОНДАРЕНКО
_____
_____
_____
ВЕЩИЙ СОН
_____
_____В семьдесят девятом году, когда я отбывал срок в одной из магаданских зон, меня впервые осудили на три года тюремного режима. Тюремный режим — это самый строгий в системе ГУЛАГа. Ничего худшего в то время не было. И если существует ад на земле, то это и есть, скорей всего, как раз то самое место.
_____И вот, когда после суда я на магаданской пересылке ждал этапа в назначенную мне спецтюрьму, мне приснился необычный сон. Суть этого сна примерно такова. Большой полутемный тоннель. В конце этого тоннеля свет. И я иду к свету. На моем пути — много препятствий, много людей. Одни мешают идти, другие помогают. Но больше пытались мешать. Несмотря на это, я продолжал свой путь к свету. И чем дальше шел, тем светлей становилось на душе, тем выше поднимался мой дух, и тем больше появлялось желание идти по этому пути дальше. Возникло как бы внутреннее озарение. Проснулся в состоянии духовной возвышенности. Сон этот, в виде движения к свету, навсегда запечатлелся в моей памяти. Часто в минуту опасности у человека перед глазами пробегает вся его прошлая жизнь. У меня как бы наоборот. В тот момент мне в общих чертах открылись мое будущее, вся моя последующая жизнь. Я понял, что мне предстоит долгий и трудный путь, что путь этот — к свету, и что пока я этим путем буду идти, меня никто не сможет остановить. Я буду непобедим.
_____Со временем все это как-то притупилось. Быт, будни трудной тюремной жизни, пересылки и разные события. Сон есть сон. И я его на какое-то время забыл.
_____После этого в общей сложности около семи лет, почти без выхода, я провел в камерной системе: пять лет в спецтюрьмах и два года в карцерах и других камерных помещениях.
_____Всего, с семьдесят девятого по восемьдесят шестой, на воздухе в зоне я пробыл не более трех-четырех месяцев.
_____А что такое камерная система? Это когда ты сидишь без выхода месяцами или годами в туалете. Несколько метров туда — несколько сюда. Этот туалет набит людьми. Вонь, духота, в углу — параша или унитаз, дышать нечем, на оконце решетка и металлические жалюзи, дневного света не видно, лампочка тусклая, накурено, никакой вентиляции и постоянное чувство голода из-за недостатка еды. Вот в таких условиях я почти постоянно и находился. Нервотрепки, интриги, провокации со стороны администрации, надзирателей, а зачастую и со стороны заключенных. И постоянная борьба за выживание. Не верилось, что когда-нибудь доживу до свободы. Казалось, что этот ад никогда не кончится. Но всему когда-нибудь приходит конец, подошел к концу и мой срок.
_____И вот, когда до моего освобождения оставалось несколько месяцев и появилась надежда, я стал задумываться: выхожу в тридцать пять лет, восемнадцать из них — лагерей и тюрем. Ни специальности, ни денег, ни перспектив. Никто, кроме матери, не ждет. Надеяться не на кого.
_____В то время еще не было ни перестройки, ни реформ, ни кооперативов. Все это еще в воздухе витало. Зато была статья 209-я за тунеядство. Если в течение месяца не устроишься на работу (а от судимых все отмахивались), то тебя опять “закрывали” на год-два туда, откуда только что пришел. А еще был надзор. Или, точнее, домашний арест. Это когда после восьми вечера и до шести утра ты не имел право выйти покурить не только на улицу, но даже в подъезд. После третьего нарушения тебя отправляли на несколько лет по 198-й статье обратно в исправительно-трудовую колонию. Дешевая рабочая сила там была нужна. Судимые люди были и после освобождения бесправны. Любой участковый милиционер, не говоря уже о более высоком начальстве, был в то время для них “и Богом, и царем”. Исходя из всего этого, ничего хорошего меня на свободе не ожидало.
_____Но по своей натуре я — мечтатель. В детстве любил читать книжки о подвигах, героях и приключениях. Часто в мыслях помогал слабым, обездоленным и оказавшимся в беде, и за несколько месяцев до освобождения я начал мечтать и в мыслях фантазировать, представлять свою будущую жизнь на свободе, свое положение в обществе. И удивительно, что все, о чем я когда-то намечтал себе в камере, у меня, по сути, в жизни осуществилось и осуществляется до сих пор. Я обратил внимание на то, что сам себе могу задавать любые программы, ставить любые цели и задачи, которые потом непременно претворялись в жизнь.
_____И еще я заметил: что кто бы ни становился на моем пути, он был заранее обречен на поражение. Все было предрешено. Я никогда не проигрывал. Вопрос был только во времени. Больше того, с людьми, которые пытались причинить мне какое-либо зло, начинали происходить серьезные неприятности. В зависимости от того, кто мне чего желал. Если кто пожелал моего унижения, в результате оказывался униженным. Если кто-то рыл под меня яму — сам попадал в нее. А если разозлившись, пожелал мне смерти, то получал “в оборотку” смерть. Это очень сильно меня поражало. Несмотря на нелегкую жизнь, на мне до сих пор еще нет крови ни человеческой, ни животного. Я никого в своей жизни не убивал, и по моему приказу никого не убивали тоже. Хотя бывало всякое, и иногда очень хотелось какого-нибудь негодяя прибить. Но Бог миловал. Какая-то невидимая сила оберегала меня от этого. Тем не менее, на моем жизненном пути, особенно в последние годы, было немало случаев, которые заканчивались уходом из физической жизни многих тех, кто пытался причинить мне какое-либо серьезное зло. Долгое время я пытался найти всему этому объяснения. Меня это сильно мучило. Возникали вопросы. Появлялись сомнения. Почти с раннего детства я подсознательно чувствовал, что мне суждено выполнить на земле какую-то серьезную миссию, но в чем именно заключается эта миссия, насколько она серьезна, какие силы меня ведут и оберегают, я до определенного момента не знал, и меня это сильно беспокоило.
_____Потом понял, что людей убивал не я, не моя мысль. Убивала их собственная мысль. Вокруг меня очень сильное защитное поле, и любое зло, которое направлялось против меня, однозначно возвращалось обратно и поражало того, от кого оно исходило. Вначале я думал, что это — совпадения. Затем увидел в этом закономерность. А в 1994 году мне открылось то, что до тех пор было глубоко сокрыто в моем подсознании, и я получил ответы на многие свои вопросы.
_____Теперь я твердо знаю, куда иду, зачем иду и для чего иду! Это имеет непосредственное отношение к наступлению Новой Космической Эпохи и большим изменениям к 2000-му году на нашей планете. А сон тот, который я видел в конце 1979 года на магаданской пересылке с указанным мне путем к Свету, оказался вещим.
_____
ТОБОЛЬСКАЯ “КРЫТАЯ”
_____
_____По разнарядке мне выпала тобольская спецтюрьма, которая находится в Тюменской области. В то время тобольская “крытая” тюрьма считалась одной из самых опасных и беспредельных тюрем Советского Союза. Произвол со стороны тюремного начальства и надзирателей — это еще не самое страшное к этому уже как-то привыкли. Самое опасное, что было в “крытых” тюрьмах в то время, — это пресс-камеры, в которых происходили ужасные и невероятные вещи. Все побывавшие в то время в тобольской “крытой” проходили как бы чистилище. Оттуда выезжали люди или морально сломленные, или же, наоборот, духовно закаленные. Это была серьезная жизненная школа на выживание.
_____В этой тюрьме я пробыл с небольшим перерывом в общей сложности около пяти лет. Люди, попадавшие туда, были более чем бесправны. Любой надзиратель мог за одно неосторожное слово сломать всю жизнь, посадив в любую из пресс-камер, где за одну-две пачки чая (полученные от этого надзирателя) могли изуродовать, изнасиловать или убить, впоследствии сославшись на сердечный приступ или что-либо в этом роде. Тюрьма все спишет. Добиться какой-то справедливости в то время было невозможно.
_____В управлении внутренних дел Тюменской области прекрасно знали обо всем, что творилось в тобольской спецтюрьме, но закрывали на это глаза.
_____Пресс-камеры образовывались и комплектовались из числа обозленных, физически сильных, но морально сломленных и обиженных до этого в других камерах заключенных-крытников. Это люди, которые ранее на своих зонах, откуда они приходили в “крытую”, пользовались авторитетом, а здесь им “не повезло”… И за это они были обозлены на весь мир и на всех людей в целом. Такие заключенные были очень опасны.
_____Никто не знал в то время, что его ждет завтра. Люди жили одним днем, без всякой надежды на будущее. В любой момент могли забрать “с вещами” и кинуть в любую другую камеру, а там уже как повезет… Обычно, когда кого-то хотели пропустить через пресс-камеры, перед этим сажали в карцер, раздевали догола и проводили полный досмотр, чтобы не оказалось при нем чего-либо колющего или режущего, а после этого уже помещали в намеченную для экзекуции камеру. Сопротивляться было бесполезно — все равно закинут, но сопротивлением дашь повод для обвинений в трусости.
_____Вообще, в камерной системе, тем более в “крытой” тюрьме, где люди обозлены и годами не видят ничего хорошего, кроме грязных стен, интриг и беспредела, очень сильно развито “самоедство”. Основная масса живет по принципу: “Ты умри сегодня, а я завтра”. И не дай Бог, кому-то дать повод или допустить слабинку — заклюют.
_____Страшные вещи происходили в тобольской “крытой”, в связи с этим в то время. Людей с этапа, подозреваемых в том, что они провозили с собой деньги или иные ценности, кидали “под загрузку” после распределения в какую-либо из пресс-камер, где их избивали до полусмерти, забирали все вещи, которые были при них, и все более-менее ценное. Деньги обычно провозились в желудке: их запаивали в целлофановые гильзы и глотали. В пресс-камерах об этом знали. Людей, которых закидывали с этапа, “лохмачи” привязывали к батарее, заставляя оправляться по контролем, и держали до тех пор, пока не убеждались, что все деньги вышли. Золотые зубы или коронки вырывали изо рта или выбивали. Все награбленное “лохмачи” оставляли себе, а избитого и ограбленного заключенного, которого к ним сажали “под разгрузку”, постучавшись в дверь, передавали надзирателям. Золото, деньги и другие ценности передавали “оперу”, закрепленному за данным корпусом. Этот “опер” снабжал “лохмачей” чаем и куревом. Все делалось в открытую. Утаить что-либо от “опера” “лохмачи” не могли, ибо “опер”, или, как его еще называли, “кум”, периодически вызывал каждого по отдельности из этой пресс-камеры на беседу и узнавал все, что ему было необходимо.
_____Этапы в тюрьму приходили часто. Пресс-камеры без работы не сидели, и этот тюремный бизнес процветал. По давним традициям, всем осужденным, идущим на “крытую”, собирали с зон и по этапу деньги, вещи, курево, чай и все необходимое для “крытой” тюрьмы. И чем авторитетнее был человек, тем лучше его собирали. Ну, а по приходу в “крытую” — уже как повезет… По приходу в тобольскую спецтюрьму меня после распределения кинули в пресс-камеру на одном из рабочих корпусов. В камере находились 10 человек, меня посадили одиннадцатым. Одному с десятью мне, конечно, было не справиться. Спасло то (да и в дальнейшем спасало), что в тобольской тюрьме было много дальневосточников, которых после “крытой”, как правило, отправляли для распределения на хабаровскую пересыльную тюрьму. По дальневосточным зонам я в то время пользовался большим авторитетом. Из десяти человек, находящихся в тот момент в пресс-камере, куда меня посадили “под разгрузку”, двое меня знали по зонам лично, многие обо мне слышали раньше через своих знакомых и друзей. К тому же пахану этой камеры, по кличке “Нос”, и еще двоим другим вскоре предстояло по окончании “крытой” выезжать из тобольской тюрьмы на Дальний Восток в распоряжение Хабаровского управления. Когда они узнали, кого к ним посадили в камеру, то очень сильно забеспокоились: тронуть меня они боялись — могли быть неприятности и серьезные последствия в будущем. Не тронуть меня — неприятности в настоящем со стороны тюремного начальства. Они мне сказали: “Пудель, мы знаем, что за тебя нам оторвут когда-нибудь голову, но тебя посадили к нам “под разгрузку”, где-то ты засветился, у ментов есть информация, что ты привез в тюрьму деньги, мы должны любыми путями эти деньги у тебя забрать и отдать “куму”. В противном случае, у нас будут большие неприятности. Отдай нам эти деньги по-хорошему — мы тебя не тронем, грабить тоже не будем. И сделаем так, чтобы после нашей камеры тебя без неприятностей посадили в хорошую, а не в какую-либо другую пресс-камеру”. Я их обманул: сказал, что денег у меня с собой нет, произошла ошибка. Они долго совещались, сильно переживали. На следующий день один из них записался на прием к другому “оперу” (того “опера”, по указанию которого меня посадили в эту пресс-камеру, как раз не было), и меня без неприятностей перевели от них в нормальную камеру. Расстались хорошо, без взаимных обид. Через какое-то время из той “хорошей” камеры, куда меня посадили, вышла информация о том, что я провез в тюрьму деньги, которые сразу же разошлись по моим землякам и другим, заслуживающим внимание людям. Ту пресс-камеру, в которой меня не смогли “разгрузить”, в наказание расформировали, а “Носа” — бывшего пахана этой камеры — самого запустили из-за этого под пресс. Я не хотел этого, но так получилось. Таким образом из людей там делают зверей и прививают принцип — “ты умри сегодня, а я умру завтра”.
_____С момента моего прихода в тюрьму, чуть более чем за год, к весне 81-го года, я отсидел в карцерах в общей сложности около 140 суток. Карцеры находились на всех трех корпусах, и за короткое время я через них перезнакомился со всей тюрьмой. За это время, ко всему прочему, мне пришлось пройти через множество всевозможных провокаций и интриг как со стороны тюремного начальства, так и со стороны самих заключенных.
_____После одной из очередных провокаций и последующих за этим пятнадцати суток — это было в начале 81-го года — меня после карцера, как сейчас помню, протащили подряд через пять пресс-камер, а перед этим я в этом карцере убил как раз пять пауков. Такое числовое совпадение меня очень сильно тогда поразило. С тех пор я не убиваю ни пауков, ни тараканов, никакую другую живность вообще. Тогда мне, правда, повезло. Помогло опять то, что в “обиженках” сидело много дальневосточников, которые меня, с одной стороны, уважали, с другой стороны — боялись за последствия после выезда из “крытой”. Тюремное начальство задалось целью меня любыми путями сломать и скомпрометировать в глазах других заключенных. И однажды мне очень сильно не повезло. Новогодняя ночь с 81-го на 82-ой год мне запомнилась на всю жизнь. 31 декабря 1981 года меня посадили после очередных пятнадцати суток из карцера в одну из пресс-камер на спецкорпусе. Я, как всегда, рассчитывал, что и на этот раз все обойдется, тем более, что один из сидящих в той камере был дальневосточником и через несколько месяцев выезжал в наши края. Но я ошибся. Страх перед тюремным начальством оказался сильнее… Сначала они мне заговаривали зубы, а потом, выбрав благоприятный момент, все разом накинулись. Их было четверо против меня одного, да и физически каждый из них был намного сильнее. Я пытался оказать сопротивление, но силы были неравными. Они сбили меня с ног и стали втаптывать в бетонный пол. Били ногами, а также палками и сапогами, которые держали в руках. Кололи штырем с ограниченным лезвием. Убить таким штырем, не убьешь, а боль чувствуется. В основном, били в мягкие места, чтобы не задеть какие-либо важные органы. Труп им был не нужен, потому что весь корпус знал, что меня кинули в пресс-камеру. Когда меня туда вели, я крикнул в ближайшие камеры о том, куда меня сажают. Истязали меня с перерывами. Я лежал весь в крови на бетонном полу, а они надо мной стояли с палками, штырями, сапогами и били, пытаясь заставить, чтобы я крикнул через дверь в коридор или через окошко на улицу, чтоб меня услышали в ближайших камерах, что отхожу от арестантской жизни. Я говорил им в ответ: “Мусора за столько лет не смогли меня сломать, а вы захотели сломать за несколько часов”. Они снова начинали меня бить и колоть штырем, потом совали мне в лицо бумагу и ручку и пытались заставить, чтобы я написал ругательную записку ворам в законе и, в частности, Коке Коберидзе, который сидел в тот момент через несколько камер, что он не вор в законе, а “лаврушник”. Я им отвечал, что если Кока не вор, то я не знаю, кто вообще тогда вор. И они снова начинали меня бить и истязать.
_____Что касается Коки, то нас тогда с ним связывала личная дружба. Познакомились мы за два с лишним года до этих событий на 1-й зоне Магаданской области, при нем меня и осудили в “крытую”. Дружба наша на свободе продолжается и по сей день. В 92-м году на Пасху он был в Хабаровске на крестинах моих сыновей, и его жена Оля стала крестной матерью моего старшего сына, а дальневосточный авторитет и вор в законе Джем стал тогда же крестным отцом моего младшего сына. Всего в тот момент на крестинах моих обоих сыновей было семь воров в законе и много других приглашенных уважаемых людей из разных регионов страны. Крестины детей — событие неординарное, по этому поводу у меня сохранился даже видеофильм. Но это все будет потом. А теперь вернусь обратно к событиям менее радостным, как говорится, спущусь с небес на грешную землю.
_____Пока меня истязали и избивали в этой пресс-камере, никто из коридорных дежурных к камере не подходил, т. к. все были предупреждены вышестоящим начальством заранее. Да и не до того им было. Как я уже говорил, была Новогодняя ночь, и они у себя в дежурках отмечали это событие. По всему корпусу громко играла веселая новогодняя музыка. Все друг друга поздравляли с Новым годом и желали всяких благ, а я лежал в тот момент растерзанный и окровавленный на бетонном полу и мысленно прощался с жизнью. Помощь пришла неожиданно тогда, когда я ее уже не ждал. Тот надзиратель, который был насчет меня предупрежден, изрядно выпив, пошел догоняться к своему другу, дежурившему на другом корпусе, а вместо себя попросил временно подежурить женщину из того корпуса, то есть поменялся с ней временно местами. Заступив на дежурство, она решила пройтись по этажу и посмотреть через глазки, что происходит в камерах. В тюрьму она попала работать недавно и ко многим вещам еще не успела привыкнуть. Поэтому, увидев меня в крови на бетонном полу, она подняла шум и вызвала дежурный наряд и дежурного офицера. Оценив ситуацию, дежурный офицер понял, что находящиеся в той камере перестарались. Вытащив в коридор, меня бросили окровавленного на пол, не зная, что со мной делать дальше. Обычно в таких случаях тех, кто истязал, оставляли в камере, а пострадавшего сажали в карцер, где держали до тех пор, пока не исчезали следы от побоев. Я в тот момент был настолько в критическом состоянии, что сажать меня в карцер было небезопасно. Труп им был не нужен, тем более что из ближайших камер, через глазки и щели в дверях, уже увидели, в каком состоянии меня вытащили из пресс-камеры, и обо всем быстро стало известно через прогон от одной камеры к другой, по всему корпусу. Меня занесли в одну из свободных камер, дали матрац, через полчаса ко мне посадили еще одного человека, вышедшего из карцера, чтобы за мной присмотрел. Еще чуть позже посадили вновь прибывшего вора в законе Ишхана, которого в тобольскую “крытую” привезли за несколько дней перед этим из Армении. Его прямо с этапа закинули в пресс-камеру, а оттуда, после соответствующей обработки, ко мне. Ему досталось намного меньше, чем мне, и выглядел он получше. По национальности Ишхан армянин, в России до этого не сидел и по-русски говорил очень плохо. А когда столкнулся с тобольским адом, познакомился с местной пресс-камерой и увидел меня в том состоянии, в котором я был в тот момент, то и вообще позабыл все русские слова, которые знал до этого. На мне не было живого места… тело было, как один синяк… вместо головы сплошное месиво… один глаз не открывался вообще, до такой степени был заплывшим. Другим я видеть мог, но только через маленькую щелочку. С большим трудом я добился у Ишхана: кто он, что он и как его зовут. Когда я немного оклемался, то сразу же написал Коке Коберидзе о том, что со мной произошло и что ко мне после пресс-камеры посадили вновь прибывшего вора Ишхана. Кроме Коки, в то время в тюрьме были еще два вора в законе — Володя Чиня и Зури. Мою записку о том, что произошло со мной и с Ишханом, Кока отправил для ознакомления по всем “порядочным” камерам. Все были сильно возмущены.
_____В ноябре 82-го года у меня закончился тюремный режим. Когда наступил день выезда из тюрьмы, то провожал меня весь спецкорпус. Со всех камер неслись прогоны с пожеланиями.
_____Провожал меня также мой друг и сокамерник Сергей Бойцов (по кличке “Боец”), который впоследствии станет вором в законе и через которого мы близко познакомимся позже (когда они сидели в тулунской “крытой”) с Вячеславом Иваньковым, или, как его все называют, “Япончиком”.
_____После “крытой” меня отправили этапом на Дальний Восток, в распоряжение Хабаровского управления.
_____
РЫНОК
_____
_____Событие, о котором я хочу рассказать, произошло в начале марта 1992 года. Доведенные до озлобления действиями со стороны лиц кавказской национальности и, в частности, рыночных торговцев (а в то время на рынке торговали почти только одни лица кавказской и азиатской национальностей), несколько группировок спортсменов решили наказать их и устроить в праздничный день 8 марта погром на рынке. Были даже приготовлены сумки для фруктов. Я об этом узнал буквально за день до намеченного погрома. Оценив обстановку, я понял, что могут быть жертвы, уголовная ответственность и большие неприятности для многих. Во-первых, утром 8 марта, когда был намечен погром, рынок будет битком набит людьми. Во-вторых, торгаши-кавказцы, находясь под защитой закона, могли оказать сопротивление. А так как рынок битком набит людьми, нерусских торговцев на рынке много, а обозленных на них спортсменов еще больше, то последствия могли оказаться непредсказуемыми. Я пригласил к себе лидеров всех спортивных группировок, которые должны были участвовать в этом погроме, объяснил им абсурдность их затеи и остановил их. Предложил сделать по-другому. Продемонстрировать силу торгашам-кавказцам не 8 марта, когда рынок набит людьми, а в один из будних дней после праздника. Не устраивать погром, как они намечали, и не грабить азербайджанцев, забирая у них фрукты и овощи, а, зайдя на рынок, продемонстрировать, с одной стороны, им силу, с другой стороны, установить на овощи и фрукты приемлемые цены. Как я говорил уже ранее, на хабаровском центральном рынке в то время фруктами, овощами и цветами торговали только одни нерусские. Они же устанавливали между собой цены. Цены были космические, а снижать их они не собирались. Хочешь бери, хочешь нет, а ниже установленной на рынке цены никто ничего не продаст. Там у них была своя мафия. Я собрал всю необходимую информацию о том, сколько стоят те или иные фрукты и овощи в тех или иных кавказских или азиатских регионах страны, высчитал дорогу, расходы, приемлемую прибыль и установил по каждому из продуктов потолочный уровень цен.
_____В назначенный мною день, в то время, когда на рынке было мало народа, в помещение рынка зашло около двухсот человек, в основном из числа спортсменов. Среди них не было ни одного выпившего, все вели себя корректно. Буквально за пять минут, заполнив все внутренние помещения рынка, спортсмены привели в шоковое состояние всех рыночных торговцев. Не говоря никому ни слова, никого не оскорбляя, не забирая ни у кого ничего, они молчком раздали всем торговцам списки с перечнем максимальных цен. Погуляв по рынку минут 15–20 и продемонстрировав свою силу, вся эта масса людей так же молча ушла, как пришла. От начала и до конца этой акции я находился на рынке вместе с женой и семилетним сыном в самой гуще этих событий. С одной стороны, чтобы меня все видели, с другой стороны, чтобы иметь возможность предотвратить любую непредвиденную ситуацию. Я тогда сильно рисковал. Любой спровоцированный конфликт мог обернуться большими неприятностями, за которые, в первую очередь, пришлось бы отвечать мне. Но все, с Божьей помощью, обошлось благополучно. Половина торгашей, испугавшись, после этого разбежались, остальные стали торговать по тем ценам, которые были им указаны. После этого я был приглашен в городское отделение милиции и у меня был серьезный разговор на самом высоком уровне. Мне пытались доказать, что я вмешиваюсь в процесс перехода к рыночной экономике и что не имею право устанавливать цены на рынке. Я пояснил им, что остановил погром, намеченный на 8 марта. К тому же, все эти рыночные торговцы для меня лично любое количество овощей и фруктов дают бесплатно вообще. А вот их жены и жены других людей вынуждены оплачивать двойную и тройную цену для того, чтобы порадовать своих детей или родственников в больнице овощами и фруктами. Да еще и гнилье подсунут, а если возмутишься, то и оскорбят. На это им было ответить нечего, и мы разошлись по-хорошему. А лица кавказской, азиатской и других национальностей после этого в городе присмирели и вели себя как на рынке, так и на улице намного скромнее, чем было до этого.