ВАСИЛИЙ ШАХОВ
РУССКИЕ ПОЭТЕССЫ О МОСКВЕ
***************************
МОСКОВСКИЕ ВСТРЕЧИ ЕВДОКИИ РОСТОПЧИНОЙ
Эпиграфом «Es gibt im Menschenleben ewige Minuten» («Есть в человеческой жизни вечные минуты…» - из сочинения немецкого философа и лирика Фридриха Бутервека) сопроводила Евдокия Ростопчина стихотворение «Две встречи».
Предельный автобиографизм, искренняя исповедальность, художественно-документальная трактовка «прекрасных мгновений» былого… Экспозиция лиро-эпического повествования «репортажна», пластически зрима («Я помню, на гульбище шумном, Дыша веселием безумным, И говорлива и жива, Толпилась некогда Москва, Как в старину любя качели, Веселый дар святой недели, Не любы ей, когда она Не насладится Подновинским, Своим гуляньем исполинским! Пестро и пышно убрана, В одежде праздничной, она Слила, смешала без вниманья Сословья все, все состоянья. На день один, на краткий час Сошлись, друг другу напоказ, Хмельной разгул простолюдина С степенным хладом знати чинной, Мир черни с миром богачей И старость с резвостью детей»).
«Знакомый незнакомец», от лица которого ведётся мемуарный рассказ, - сама юная поэтесса («И я, ребенок боязливый, Смотрела с робостью стыдливой На этот незнакомый свет, Еще на много, много лет Мне недоступный… Я мечтала, Приподнимая покрывало С грядущих дней, о той весне, Когда достанется и мне Вкусить забавы жизни светской, - И с нетерпеньем думы детской Желала время ускорить, Чтоб видеть, слышать, знать и жить!..»). «Магический кристалл» воспоминаний… Далёкое-близкое… («Народа волны протекали. Один других они сменяли… Но я не замечала их, Предавшись лёту грез своих»).
Сюжетная фабула достигает кульминации («Вдруг всё стеснилось, и с волненьем, Одним стремительным движеньем Толпа рванулася вперед… И мне сказали: «Он Идет! Он, наш поэт, он, наша слава, Любимец общий!..» Величавый В своей особе небольшой, Но смелый, ловкий и живой, Прошел он быстро предо мной… И глубоко в воображенье Напечатлелось выраженье Его высокого чела. Я отгадала, поняла На нем и гения сиянье, И тайну высшего призванья, И пламенных страстей порыв, И смелость дум, наперерыв Всегда волнующих поэта, - Смесь жизни, правды, силы, света!».
Евдокии Ростопчиной принадлежит один из первых словесно-образных «портретов» великого сына России («В егонеправильных чертах, В егополуденных глазах, В егоизмученной улыбке Я прочитала без ошибки, Что много, горько сердцем жил Наш вдохновенный, - и любил, И презирал, и ненавидел, Что свет не раз его обидел, Что рок не раз уж уязвил Больное сердце, что манил Его напрасно сон лукавый Надежд обманчивых, что слава Досталася ему ценой И роковой и дорогой!..»).
Рассказ о первой «встрече» завершается исповедальным признанием («Уж он прошёл, а я в волненьи Мечтала о своем виденьи,- И долго, долго в г грезах сна Им мысль моя была полна!.. Мне образ памятный являлся, Арапский профиль рисовался, Блистал молниеносный взор, Взор, выражающий укор И пени раны затаенной!.. И часто девочке смиренной, Сияньем чудным озарен, Все представал, всё снился он!..»).
Вторая часть стихотворной дилогии посвящена бытийно-психологическому воспоминанию о встрече с героем девичьих мечтаний и упований через несколько лет («Я помню, я помню другое свиданье: На бале блестящем, в кипящем собранье, Гордясь кавалером, и об руку с ним, Вмешалась я в танцы… и счастьем моим В тот вечер прекрасный весь мир озлащался. Он с нежным приветом ко мне обращался, Он дружбой без лести меня ободрял, Он дум моих тайну разведать желал. Ему рассказала молва городская, Что, душу небесною пищей питая, Поэзии чары постигла и я, И он с любопытством смотрел на меня…»).
Ростопчинские «Две встречи» посвящены Петру Александровичу Плетневу, одному из весьма близких А.С. Пушкину людей. Поэтесса сопроводила текст своего произведения (в письме Плетневу) пояснением: «Две встречи» - истинный рассказ моих двух первых свиданий с Пушкиным, и я обработала эту мысль именно для вас и «Современника», зная, как вам приятно собирать в этом изданьи всё относящееся к памяти незабвенного» (письмо от 21 декабря 1838 года).
Читающая Россия с большим сочувствием и признательностью поэтессе встретила мемуарно-эпическое повествование о «живом» поэте, «живой жизни» русского гения («Песнь женского сердца, песнь женских страданий, Всю повесть простую младых упований Из уст моих робких услышать хотел… Он Выманить скоро признанье успел У девочки, мало знакомой с участьем, Но свыкшейся рано с тоской и несчастьем… И тайны не стало в душе у него! Мне было не страшно, не стыдно его… В душе гениальной есть братство святое: Она обещает участье родное, И с нею сойтись нам отрадно, легко, Над нами царит она так высоко, Что ей неизвестны, в ее возвышенье, Взыскательных дольних умов осужденья…»).
Впервые Евдокия Ростопчина (тогда ещё Сушкова) имела счастье лицезреть знаменитейшего лирика весной 1827 года на Пасху (Святую неделю), когда тот посетил народное гуляние под Новинским. Бульвар именовался по названию здешнего монастыря (Иисуса Навина). Очевидец позднее вспоминал: «…толпы народа ходили за славным певцом Эльбруса и Бахчисарая, при восхищениях с разных сторон: «Укажите! Укажите нам его!..». Личное же знакомство восемнадцатилетней девушки с поэтом состоялось в декабре 1828-го, на балу у московского генерал-губернатора Д.В. Голицина («Вниманьем поэта в душе дорожа, Под говор музыки, украдкой, дрожа, Стихи без искусства ему я шептала И взор снисхожденья с восторгом встречала. Но он, вдохновенный, с какой простотой Он исповедь слушал души молодой! Как с кротким участьем, с улыбкою друга От ранних страданий, от злого недуга, От мрачных предчувствий он сердце лечил И жить его в мире с судьбою учил!»).
Перед нами – лирическая, философско-психологическая новелла, в которой создан колоритный, пластически осязаемый образ Александра Сергеевича Пушкина. Вместе с тем читатель получает представление о самой повествовательнице, её зреющем таланте, способности глубоко чувствовать, создавать полнокровные изобразительно-выразительные образы («Он пылкостью прежней тогда оживлялся, Он к юности знойной своей возвращался, О ней говорил мне, ее вспоминал. Со мной молодея, он снова мечтал. Жалел он, что прежде, в разгульные годы Его одинокой и буйной свободы, Судьба не свела нас, что раньше меня Он отжил, что поздно родилася я… Жалел он, что песни девической страсти Другому поются, что тайные власти Велели любить мне, любить не его, Другого!.. И много сказал он всего!.. Слова его в душу свою принимая, Ему благодарна всем сердцем была я… И много минуло годов с того дня, И много узнала, изведала я, - Но живо и ныне о нем вспоминанье; Но речи поэта, его предвещанье Я в памяти сердца храню как завет И ими горжусь… хоть его уже нет!.. Но эти две первые, чудные встречи Безоблачной дружбы мне были предтечи, - И каждое слово его, каждый взгляд В мечтах моих светлою точкой горят!..).
МОСКОВСКАЯ СИМФОНИЯ КАРОЛИНЫ ПАВЛОВОЙ
…С годовалого возраста провела своё детство в Москве будущая известная поэтесса Каролина Карловна Павлова (1807-189). Литературный салон Павловых считался одним из самых представительных и многолюдных в Москве и Подмосковье. Здесь бывали Аксаковы, Гоголь, Грановский, Григорович, Герцен, Баратынский, Киреевские, Фет, Полонский. Каролине Павловой посвятили свои стихи Баратынский, Вяземский, Языков, Мицкевич. Она дружила с А.К. Толстым. «Алмазный» стих Каролины Павловой заметил Белинский. «Лирика женского сердца» получила в её поэзии талантливое и оригинальное воплощение.
Тема Москвы и Подмосковья – одна из ведущих в её творчестве. «И суетных желаний бремя Я с сердца сбросила давно. И примирилась я с Москвою, С отчизной лени и снегов… Москве сравненьем не вредя, Стихи здесь русские пишу я При шуме русского дождя. Покинув скромную столицу Для полугородских полей, Шлю из Сокольников я в Ниццу Дань благодарности моей…» ( Н.М. Языкову. Ответ» . Июнь 1840. С о к о л ь н и к и). «Июнь 1841. Г и р е е в о» - означено под стихотворением «Огонь». «Июнь 1847. Г и р е е в о» - под стихотворением «Дума». «О Москве размышляет она в стихотворении 1847 года: «Мы современницы, графиня, Мы обе дочери Москвы…».
«1844. Б у т ы р к и» - означено под стихотворением «М о с к в а» :
День тихих грез, день серый и печальный;
На небе туч ненастливая мгла,
И в воздухе звон переливно-дальний,
Московский звон во все колокола.
И, вызванный мечтою самовластной,
Припомнился нежданно в этот час
Мне час другой, - тогда был вечер ясный.
И на коне я по полям неслась.
Быстрей! Быстрей! И у стремнины края
Остановив послушного коня,
Взглянула я в простор долин: пылая
Касалось их уже светило дня.
И город там палатный и соборный,
Раскинувшись широко в ширине,
Блистал внизу, как бы нерукотворный,
И что-то вдруг проснулося во мне…
Москва! Москва! Что в звуке этом?
Какой отзыв сердечный в нем?
Зачем так сроден он с поэтом?
Так властен он над мужиком?
Зачем сдается, что пред нами
В тебе вся Русь нас ждет любя?
Зачем блестящими глазами,
Москва, смотрю я на тебя?
«Твои дворцы стоят унылы, Твой блеск угас, твой глас
утих, И нет в тебе ни светлой силы, Ни громких дел,
ни благ земных. Какие ж тайные понятья Так в русском сердце залегли,
Что простираются объятья, Когда белеешь ты вдали?»
«Москва! В дни страха и печали Храня священную любовь,
Не даром за тебя же дали Мы нашу жизнь, мы нашу кровь.
Не даром в битве исполинской Пришел народ сложить главу
И пал в равнине Бородинской, Сказав: «Помилуй, Бог, Москву!»
«Благое было это семя, Оно несло свой пышный цвет, И
сбережет младое племя Отцовский дар, любви завет».
Об «улицах Первопрестольной», о том, чем «тешится Москва» с добродушной иронией повествует она в «музыкальной» поэме «К а д р и л ь» ( между 1843 и 1859):
А засыпал уж православный Широкий город между тем; В его средине Кремль державный Светлел, как призрак, грозно-нем. Ночь воцарилась. Южной ночи Не знаю я, России дочь; Но как у нас, в морозной мочи, Январская волшебна ночь! Когда, молчанием объяты, Бело стоят Москвы палаты; Когда стозвездна синева, И будто в ледяные латы Одета дивная Москва! Но в эти долгие морозы Роптала я в моей весне; Играли молодые грезы, Просили многое оне… Теперь с тобою было б больно Расстаться мне, Москва моя!
******************************************************************
" ВСЁ В МОСКВЕ ПРОПИТАНО СТИХАМИ..." (А.А. АХМАТОВА)
********************************************************************
… Все в Москве пропитано стихами,
Рифмами проколото насквозь.
Пусть безмолвие царит над нами,
Пусть мы с рифмой поселимся врозь.
Пусть молчанье будет тайным знаком
Тех, кто с вами, а казался мной,
Вы ж соединитесь тайным браком
С девственной горчайшей тишиной,
Что во тьме гранит подземный точит
И волшебный замыкает круг,
А в ночи над ухом смерть пророчит,
Заглушая самый громкий звук.
1963. Москва.
Мудрое и весомое слово Анны Андреевны Ахматовой: «Я не переставала писать стихи. Для меня в них – связь моя с временем, с новой жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных» (1965).
**********************************"ОКЛИКНИ УЛИЦЫ МОСКВЫ..."
*************************
В стихотворении «Окликни улицы Москвы» Д. С у х а р е в своеобразно поэтически синтезитует, вочеловечивает омонимы, топонимы, гидронимы: Замоскворечье, Лужники, И Лихоборы, и Плющиха, Фили, Потылиха, Палиха, Бутырский хутор, Путинки, И Птичий рынок, и Щипок, И Сивцев Вражек, и Ольховка, Ямское Поле, Хомутовка, Котлы, Цыганский Уголок. Манеж, Воздвиженка, Арбат, Неопалимовский, Лубянка, Труба, Ваганьково, Таганка, Охотный ряд, Нескучный сад. Поэт предлагает читателю: «Окликни улицы Москвы, И тихо скрипнет мостовинка, И не москвичка – московитка Поставит ведра на мостки. Напьются Яузой луга, Потянет ягодой с Полянки, Проснутся кузни на Таганке,
А на Остоженке – стога. Зарядье, Кремль, Москва-река, И Самотека, и Неглинка,Стремянный, Сретенка, Стромынка, Староконюшенный, Бега. Кузнецкий мост. Цветной бульвар, Калашный, Хлебный, Поварская, Колбасный, Скатертный, Тверская,
И Разгуляй, и Крымский вал. У старика своя скамья, У кулика свое Болото. Привет, Никитские ворота! Садово-Сухаревская! Окликни улицы Москвы»...
… У поэтессы А. А х у н д о в о й («Мой город») своё видение окружающей действительности, «малой родины». Ей город – всегда в новинку, Хоть здесь родился и живешь. здесь каждой улицы прожилку по зову крови узнаешь…
Им – словно жажду утоляешь, Не отрываясь, пьешь и пьешь, как хлеба свежего ковригу, разламываешь и жуешь… Его читаешь, точно книгу, разгадываешь, как чертеж и спрашивать не устаешь: А где начало, где основа Москвы без края и конца? («Ни корни дуба-родослова, Ни камни древнего дворца Нам не раскроют, не расскажут Столицы первую главу. Москва-то строилась не сразу,
Но знали строившие сразу, Что строят именно Москву»).А.Ахундова и её лирическая героиня размышляют о глубинных истоках столицы великого государства: Какой араб с арбой застрял В многоязычной русской речи?
Иль кто из Запорожской Сечи Москву Арбатом отуречил? Толмач иль зодчий переврал, когда шатер широкоплечий высокий терем в жены брал? Смотри ордынская дорожка куда потомков завела? Стоят дворцы на курьих ножках,
а на избушках – купола («Москва! Москва! Ты такова, В своем величье и достоинстве, В гражданской доблести и воинстве, Что испокон веков, по-свойски, Иноязыкая молва Россию всю зовет: Москва. Все русское – московским»...
…Поэтесса Р. К а з а к о в а и её автобиографическая героиня-повествовательница обращаются к столице как к одухотворенному существу: «...Да, Москва, ты видала немало, ты себя воспевала и жгла, ты, быть может, не все понимала, но дышала, жила и была. Ты была отупением буден, опрокинутых в праздничный шквал, и не только вождем на трибуне, а народом, что мимо шагал. Как постичь, где – просвет, а где прочерк, как, что втоптано, вспомнить, поднять, ту же самую Красную площадь как по-новому сердцем понять? Только дни с дребеденью мирскою, только лобные дни – не навек». Причудливо переплелись судьбы города и человека («Ты, Москва, остаешься Москвою, бесконечная, как человек. И враждебной виной не заляпать неубитые наши мечты, и нечистым рукам не залапать первозданной твой лепоты! Кто – костьми, кто – душою, не вбитой
в безысходность чужой колеи, мы в чумных, черных пятнах обиды, те же самые дети твои. Что-то начато, что-то маячит, рвется в подлинный мир из мирка. Мы людьми остаемся, а значит – остается Москвою Москва»…
…Поэтесса Л. Р а з у м о в а посвятила свою «Песню о Москве» 865-летию столицы («Звенят, словно струны души моей, В небесном своде колокола. На семи холмах порт пяти морей. Это ты – родная моя Москва. Москва! Люблю тебя пламенно я, Столица моя, Белокаменная! Старинная, величавая, Москва моя, Златоглавая! Все дороги ведут к тебе, город родной. И от счастья кружится голова. Москва моя! Лишь тебе одной, О любви своей говорю слова. Блистают в свете ярких огней На Спасской башне твои кружева. Пусть много будет счастливых дней, Любимый город! Моя Москва! Своей торжественной красотой
Заворожила меня навсегда. Москва! Ты стала моей судьбой, Столица России! Моя Москва!»…
"МОСКВА НОЧЬЮ ПРИ СНЕГОПАДЕ. Борису Мессереру" Б. А х м а д у л и н о й... -
"Родитель, не таращь на луну этажи, не мучь Александровским садом. Москву ли дразнить белизною Афин в ночь первого сильного снега? (Мой друг, твое имя окликнет с афиш из отчужденья, как с неба. То ль скареда лампа жалеет огня, то ль так непроглядна погода, мой друг, твое имя читает меня и не узнает пешехода.) Эй, чудище, храмище, больно смотреть, орды угомон и поминки, блаженная пестрядь, родимая речь — всей кровью из губ без запинки. Деньга за щекою, раскосый башмак в садочке, в калине-малине. И вдруг ни с того ни с сего, просто так в ресницах — слеза по Марине"...
…Наталья Горбаневская – с её (романтическисентиментальным)«милым трамваем с мерзлыми стеклами, с гордой дугой» («Раз-два-три, раз-два-три, вот вам и вальс, разные разности резвой ногой. Около «Сокола» милый трамвай с мерзлыми стеклами, с гордой дугой. Раз-два-три, раз-два-три, сколько вам лет? А нам без разницы, хоть бы и сто. В шкафчике спрятанный,
пляшет скелет в чиненном, латанном летнем пальто»)…
…Инна Лиснянская в стихотворении «НА БОЛЬШОЙ ПИРОГОВКЕ» (с посвящением Александру Недоступу) философски-психологически раскрывает сложнейшие реалии земного бытия («И в сердце хворь. И над страною хмарь. И снова я в стенах родной больницы Смотрю в окно, как муха сквозь янтарь, — Там говорят в бессоннице столицы С окном окно и с фонарем фонарь. Так светом умащен смычок метели, Так чисто скрипка снежная звучит, Что даже ангел смерти мимо цели — Мимо меня и улицы летит, И ангел жизни с нами говорит»).
…Новелла Матвеева в «нацеленном» заглавии («НОЧЬ НА 14 СЕНТЯБРЯ 1959 ГОДА») поэтически мотивирует причинно-следственные коллизии развития фабулы-сюжета («Луна за облаком. Она не ждет визита. Но серым пламенем изрытый небосвод Сквозит гигантскими прожилками гранита, Как будто стройка там беззвучная идет. Куранты бьют… Шипенье в промежутках, Как бы кипит горящая смола… Удар! Минутка — легкая малютка — Всю эру за собой поволокла Удар… Луна взята Еще со Спасской башни Сползают отзвуки дрожащей пеленой… Какая разница между Луной вчерашней И нынешней Луной!»…
…Юнна Мориц поэтически лицезреет столичное житье-бытье в контексте истории мировой духовно-художественной культуры («Когда Москва, как римская волчица, Вас выкормила волчьим молоком
И вылизала волчьим языком Амбиций ваших имена и лица, — Тогда не подло ли кусать ее сосцы, Чтоб отличиться на своем культурном фронте?.. И сколько свинство ни одеколоньте, Лишь свинством пахнут свинства образцы. Когда Москва, как римская волчица, Вас выкормила волчьим молоком И весь волчатник ваш одним ползком В Москве пошел за славой волочиться, — Тогда не ваше ли презрение к Москве, Которое сегодня стало модой, Является культуры волчьей мордой В неблагодарной вашей голове?»...
…Вера Павлова и её автобиографическая героиня-повествовательеица не могут найти ответ на «ревущие противоречия» столичного быта и бытия («Хождение по водам замерзшим на коньках Моление о чаше с бутылкою в руках. Откуда взяться чаше? Давайте из горла.
Каток на Патриарших. Жизнь, как коньки, мала»)...
…Надежда Павлович («У ПАМЯТНИКА ГОГОЛЮ») встревожена цивилизационно-бытийными, философско-психологическими коллизиями («Молчи! Молчи, мой черный Гоголь! Спины тебе не разогнуть! Смеялся ты и плакал много ль, Российский измеряя путь? Какой мечтою сердце мучишь, В какой дали ты видишь сон, Когда летит от сизой тучи Московский перекрестный звон? Когда учебною стрельбою В комки горячий воздух сбит И вздрагивает под тобою Пустынной площади гранит, Все сумрачней, все безлюбовней Следишь ты нашей жизни дым, — На ведовской твоей жаровне Мы, души мертвые, горим»...
…София Парнок солидаризируется со своим автобиографическим героем-повествователем, «портретируя» столичные «пейзажи» («Я думаю: Господи, сколько я лет проспала и как стосковалась по этому грешному раю! Цветут тополя. За бульваром горят купола. Сажусь на скамью. И дышу. И глаза протираю. Стекольщик проходит. И зайчик бежит по песку, по мне, по траве, по младенцу в плетеной коляске, по старой соседке моей — и сгоняет тоску с морщинистой этой, окаменевающей маски. Повыползла старость в своем допотопном пальто, идет комсомол со своей молодою спесью, но знаю: в Москве — и в России — и в мире — никто весну не встречает такой благодарною песней. Какая прозрачность в широком дыхании дня...
И каждый листочек — для глаза сладчайшее яство. Какая большая волна подымает меня! Живи, непостижная жизнь, расцветай,своевольничай, властвуй»)…
…Ольга Седакова – с её репортажно-бытийно-бытовой зарисовкой («В МЕТРО. МОСКВА» («Вот они, в нишах, бухие, кривые, в разнообразных чирьях, фингалах, гематомах (— ничего, уже не больно!): кто на корточках,
кто верхом на урне, кто возлежит опершись, как грек на луврской вазе.
Надеются, что невидимы, что обойдется. Ну, Братья товарищи!
Как отпраздновали? Удалось? Нам тоже»…
…Марина Цветаева – особый ритм, особый поэтический синтаксис, особая философско-психологическая пластика («Семь холмов — как семь колоколов! На семи колоколах — колокольни. Всех счетом — сорок сороков. Колокольное семихолмие! В колокольный я, во червонный день Иоанна родилась Богослова. Дом — пряник, а вокруг плетень И церковки златоголовые. И любила же, любила же я первый звон, Как монашки потекут к обедне, Вой в печке, и жаркий сон, И знахарку с двора соседнего. Провожай же меня весь московский сброд, Юродивый, воровской, хлыстовский! Поп, крепче позаткни мне рот Колокольной землей московскою!»…
!
