«АНТОНОВСКИЕ ЯБЛОКИ»
(истоки духовности и добротолюбия)
«А н т о н о в с к и е я б л о к и» - один из философско-лирических шедевров Ивана Алексеевича Бунина. С 1900-го года (времени написания) бунинская новелла выдержала сотни тысяч изданий.
«… Вспоминается мне ранняя погожая осень. Август был с теплыми дождиками, как будто нарочно выпадавшими для сева, - с дождиками в самую пору, в средине месяца, около праздника св. Лаврентия. А «осень и зима хороши живут, коли на Лаврентия вода тиха и дождик». Потом бабьим летом паутины много село на поля. Это тоже добрый знак: «Много тенетника на бабье лето – осень ядреная»… Помню раннее, свежее, тихое утро… Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и – запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести. Воздух так чист, точно его совсем нет, по всему саду раздаются голоса и скрип телег. Это тархане, мещане-садовники, наняли мужиков и насыпают яблоки, чтобы в ночь отправлять их в город, - непременно в ночь, когда так славно лежать на возу, смотреть в звездное небо, чувствовать запах дегтя в свежем воздухе и слушать, как осторожно поскрипывает в темноте длинный обоз по большой дороге. Мужик, насыпающий яблоки, ест их с сочным треском одно за другим, но уж таково заведение – никогда мещанин не оборвет его, а ещё скажет:
- Вали, ешь досыта, - делать нечего! На сливанье все мед пьют…».
Превосходная изобразительно-выразительная, художественно-психологическая пластика бунинского повествования… Деревенское утро… Прохладную тишину нарушает лишь квохтанье дроздов на коралловых рябинах в чаще сада, голоса да стук ссыпаемых в меры и кадушки яблок… Шалаш… Всюду сильно пахнет яблоками, здесь – особенно. В шалаше устроены постели, стоит одноствольное ружье, позеленевший самовар, в уголке – посуда. Около шалаша валяются рогожи, ящики, всякие истрепанные пожитки, вырыта земляная печка…
«Ядреная антоновка – к веселому году». Деревенские дела хороши, если антоновка уродилась: значит и хлеб уродился»…
Родные орловско-елецкие В ы с е л к и… Лирически-эмоционально одухотворенный автобиографизм повествования… Пропахшее антоновками утро… Ароматный день в окрестных садах… Окруженное мраком багровое пламя вечернего костра, «крепко тянет душистым дымом вишневых сучьев»… - «А черное небо чертят огнистыми полосками падающие звезды. Долго глядишь в его темно-синюю глубину, переполненную созвездиями, пока не поплывет земля под ногами. Тогда встрепенешься и , пряча руки в рукава, быстро побежишь по аллее к дому… Как холодно, росисто и как хорошо жить на свете!».
Неумолимое движение времени… Тревожная необратимость перемен… - «Запах антоновских яблок исчезает из помещичьих усадеб. Эти дни были так недавно, а меж тем мне кажется, что с тех пор прошло чуть не целое столетие»…
«…из пушкинского чистейшего родника…». - «…и соприсутствие Пушкина не оставляет меня ни днём, ни ночью…». Иван Бунин.
«Творчество Бунина несомненно вытекает из пушкинского чистейшего родника»,- отметил даровитый русский прозаик И.С. Соколов-Микитов, вспоминая о своём читательском восприятии тех страниц бунинской «Жизни Арсеньева», где автобиографический герой «открывает» окружающее через призму пушкинской поэзии («Пушкин был для меня в ту пору подлинной частью моей души… …С Пушкина начиналась моя привязанность к книге, пробудилась неусыпная страсть к чтению… Это был тот мир, в котором я жил и родился, это была Россия, которую знал Пушкин, знал Толстой…»).
«Россия, которую знал Пушкин…»
Бунинский автобиографический повествователь размышляет о пушкинском феномене: «Когда он вошёл в меня, когда я узнал и полюбил его? Но когда вошла в меня Россия? Когда я узнал и полюбил её небо, воздух, солнце, родных, близких? Ведь, он со мной – и так особенно – и с самого начала моей жизни».
Пушкинская Россия – Бунинская Россия… «Опять всем нутром своим ощутил я эту самую Русь… опять сильно чувствовал, как огромна, дика, пустынна, сложна, ужасна и хороша она…» - бунинское признание-озарение.
Восприняв пушкинскую традицию, Бунин (как и Пушкин – тоже великий труженик), подвижнически преданный искусству, дал блестящие образцы поэзии, художественного слова. Он призывал к благоговейно-бережному отношению к слову, к языку.Обозревая прошлое человечества, поэт-гуманист возвышает свой голос в заиту цивилизации, в защиту слова («Молчат гробницы, мумии и кости. Лишь слову жизнь дана. Из древней тьмы, на мировом погосте Звучат лишь письмена. И нет у нас иного достоянья! Умейте же беречь, хоть в меру сил, В дни злобы и страданья, Наш дар бесценный – речь»).
Человек драматичной судьбы, даже в годы самых трагических своих заблуждений, находясь вдали от любимой земли, Бунин с трепетной нежностью писал о России, крепя и приумножая всесветную славу русского языка. Однажды приобщившись к притягательной красоте бунинского слога, на всю жизнь остаёшься под впечатлением чего-то праздничного, возвышенного, хотя и до слёз грустного. На кого не повеет «тонкий аромат опавшей листвы и запах антоновских яблок, запах мёда и осенней свежести»? Вместе с писателем мы «встречали и редкие мгновения правды» («Поздней осенью»), страдали за «молодой, замученный народ» («Новая дорога»), слышали радость в стенаниях гордой чайки, ставшей символом всепобеждающей, бескорыстной любви» («Велга»). Как истинный художник, Бунин неповторим в каждом своём произведении.
Раннее бунинское «Подражание Пушкину» («От праздности и лжи, от суетных забав Я одинок бежал в поля мои родные, Я странником вступил под сень моих дубрав, Под их навесы вековые. И, зноем истомлен, я на пути стою И пью лесных ветров живительную влагу… О, возврати, мой край, мне молодость мою И юных блеск очей, и юную отвагу! Ты видишь – я красы твоей не позабыл И, сердцем чист, твой мир благословляю… Обетованному отеческому краю Я приношу остаток гордых сил»).
«Обетованный отеческий край»… Бунинская Россия – Пушкинская Россия…
В «Автобиографических заметках» (1915) Бунин обращается к именам, фактам, событиям, явлениям, в русле которых мужало и совершенствовалось его природное дарование: «Писал я в отрочестве сперва легко, так как подражал то одному, то другому, - больше всего Лермонтову, отчасти Пушкину, которому подражал даже в почерке, потом, в силу потребности высказать уже кое-что своё, - чаще всего любовное, - труднее…» Бунин выделяет особо п у ш к и н с к о е влияние («Потом пришла н а с т о я щ а я
л ю б о в ь к П у ш к и н у».
В газете «Возрождение» ( Париж, 1926, № 373, 10 июня) напечатано бунинское эссе «Думая о Пушкине». Фрагмент этого эссе вошёл ( в переработанном, «переплавленном» виде) в восьмую главу третьей книги «Жизнь Арсеньева»). Размышляя над вопросом анкеты («Каково ваше отношение к Пушкину, прошли ли вы через подражание ему», каково было вообще ваше воздействие на вас»), Иван Алексеевич замечает: «Вообще давно дивлюсь: откуда такой интерес к Пушкину в последние десятилетия, что общего с Пушкиным у «новой» русской литературы, можно ли представить себе что-нибудь более противоположное, чем она – и Пушкин, то есть воплощение простоты, благородства, свободы, здоровья, ума, такта, меры, вкуса?..»
Вопросы анкеты всколыхнули воспоминания разбередили душу («…долго сидел, вспоминал, думал. И о Пушкине, и о былой, пушкинской России, и о себе, о своём прошлом…»). Подражание классику («в самой ранней молодости подражал даже в почерке») уступило место более зрелому, глубинному, охватывающему всю натуру («…уже не подражания, а просто желание, которое страстно испытывал много, много раз в жизни, желание написать что-нибудь по-пушкински, что-нибудь прекрасное, свободное, желание, проистекавшее от любви, от чувства родства к нему, от тех светлых (пушкинских каких-то) настроений, что Бог порою давал в жизни»). Бунин вспоминает о лете в псковских лесах («… и соприсутствие Пушкина не оставляет меня ни днём, ни ночью, и я пишу стихи с утра до ночи, с таким чувством, точно все написанное я смиренно слагаю к его стопам, в страхе своей недостойности и перед ним, и перед всем тем, что породило нас…».
