Авторский блог Владимир Павленко 11:30 22 июня 2017

Цивилизационный проект как система. Часть II, продолжение

Продолжаем работу. В предыдущей части мы:

- выявили цивилизационный характер глобализации, которая не только представляет собой объективный процесс, но и является продуктом управленческих технологий. На примере мир-системной теории мы показали, что глобализация навязывается в интересах глобализма, связанного с англосаксонским (Британия – США) ядром существующей капиталистической мир-системы. Принцип институционализма помог нам убедиться, что глобализация осуществляется институтами, как легальными, так и теневыми (тайными); существуют и «пограничные», латентные институты, соединяющие в себе элементы как легального, так и теневого политического участия. Мы также (правда, уже за рамками диссертационной части текста) разобрались с тем, что представляет собой глобализация. И выяснили, что в ней соединяются два процесса:

а) один из которых – глокализация (разрушение государств с передачей их прерогатив вверх, в глобальные и транснациональные структуры, и вниз, в региональные и местные) - отражает геополитическую сторону глобализации,

б) другой – фрагмеграция (разрушение идентичностей с интеграцией экономик) – имеет отношение к цивилизационной стороне глобализации;

- установили, что ввиду секуляризации протестантизма, а за ним и католичества, лидерство англосаксонского центра носит не духовный, а технологический характер; сохранением такого положения впредь обусловлено и продолжение этого лидерства. При этом англосаксонский контроль над латентными и теневыми (тайными) институтами приводит к тому, что внутри Британии и США эти институты поддерживают государственную власть, а за их пределами, вопреки интересам стран пребывания, становятся распространителями англосаксонского влияния;

- разобрались с противоречиями в трактовке понятия «цивилизация», раскрыв его материалистический аспект, свойственный Западу, и культурно-исторический, которого придерживаются незападные страны. Указывается, что в России, придерживающейся культурно-исторической школы, тем не менее в элитах исторически сильно влияние тенденций, привязывающих цивилизационную теорию к западным школам;

- отметили важность в цивилизационном вопросе не только религиозно-культурных и связанных с ними идеологических факторов, но и геополитических;

- сформулировали представление об обратимости глобализации, а также о цикличности глобального развития, в котором фазы глобализации сменяются фазами деглобализации, а внутри этих фаз существуют «приливы» и «отливы», в результате чего процессы меняют свою интенсивность.

Ну и попрошу не забывать, что текст - десятилетней давности, что словосочетание «глобальный проект» с поправкой на прошедшее время надо читать как «цивилизационный проект», что текст облегчен за счет изъятия сносок и инициалов упоминаемых авторов научной и иной литературы.

Итак:

2.2. Глобальный проект как научная категория

Одной из главных целей диссертационного исследования является выдвижение и обоснование концепции глобальных проектов, которую соискатель инкорпорирует в теорию глобального управления как ее неотъемлемый и важный элемент.

Проектное видение всемирно-исторического процесса уходит корнями в историю отечественной и мировой общественно-политической мысли. Так, в XIX в. именно им фактически были обусловлены позиции участников дискуссии между славянофилами и западниками, подробно описанной Бердяевым, Лосским и другими мыслителями и историками. Позже Владимир Соловьев, а за ним Леонтьев рассматривали противостояние между католическим Западом и православным Востоком через призму борьбы «политических идей общего значения», а также ущерба, наносимого в процессе унификации духовной и культурной (социокультурной) идентичности европейских государств. Тютчев подчеркивал «удерживающую» проектность России в противостоянии революции как разрушительному унифицирующему проекту, Победоносцев видел аналогичную унифицирующую разрушительность в некритическом копировании политических институтов Запада.

Особенности и типы развития различных цивилизаций рассматривались уже в XX в. в трудах Шпенглера, Савицкого и Тойнби (при этом Тойнби высшим и последним уровнем считал «универсальную государственность»). Устрялов говорил о конкурирующих «стилях и способах человеческого бытия», Авксентьев – о «национальной задаче».

Глубокое проникновение в проектный генезис внешней политики Великобритании именно как страны, исторический опыт которой сыграл исключительную роль при формировании англосаксонского «глобального центра», содержится в трудах английского и немецкого теоретиков Сили и Квадфлига, а также в международно-политическом анализе первого руководителя НКИД РСФСР Чичерина.

СПРАВКА (в тесте диссертации помечена сноской-звездочкой):

Сили: «…В XIX веке соперничество пяти морских держав (Голландии, Испании, Португалии, Франции и Англии) из-за Нового Света прекратилось по двум причинам: вследствие ряда войн за независимость…, и …колониальных завоеваний Англии. Это одно из тех обобщений, которые ускользают от нашего внимания, пока мы изучаем историю только отдельных государств». Квадфлиг: «…Сначала Англия объединилась с Голландией, чтобы уничтожить могущество испанцев, затем с Францией, чтобы положить конец совладычеству Нидерландов на море, затем она поддерживала Фридриха Великого, чтобы получить лучшую возможность раздробить колониальную империю Франции; так она связалась с Японией, чтобы противодействовать угрожающему росту могущества русских в восточноазиатских водах; так она стала ныне другом Франции или России, чтобы уничтожить могущественное положение Германии на морях; так она станет союзницей Германии, как только ей нечего будет бояться германского флота… А тогда следующим противником Англии может оказаться царская империя». Чичерин: «…Государственные люди Темзы умеют видеть далеко и обладают тонким чутьем к поднимающимся новым историческим силам. Вступить в соглашение с такой силой, чтобы ее обезвредить, - вот торжество английского традиционного государственного искусства» (конец справки).

Ближайший советник президентов США Вильсона и Франклина Рузвельта полковник Хаус, председательствовавший по поручению первого из них на Парижской мирной конференции 1919 г., фактически следуя проектному подходу, ставил установление дружественных отношений США с другими государствами в зависимость от степени совпадения их «концепций власти» с американской.

В конце 1990-х гг., с активизацией западной экспансии и укреплением «однополярного» миропорядка, политической наукой, прежде всего отечественной, был начат поиск концептуальных альтернатив лидерству англосаксонского «глобального центра», предопределивший переоценку сложившихся в 1990-е гг. представлений о роли и месте России в мировом сообществе. Переосмысление опыта советского периода отечественной истории через призму цивилизационного подхода сформировало понимание комплексности причин поражения СССР в холодной войне, приведшего к его распаду и переходу российской государственности в новую форму, которая обладает как новыми, так и наследственными чертами. Так, в трудах Василия Жукова в связи с этим упоминается о дифференцированных «типах цивилизационного развития»; Неклесса говорит о соответствующих этим типам «исторических и политических проектах».

Соловей и Штоль, употребляющие в своих работах глобальный проект уже как самостоятельную научную категорию, рассуждают об однородности политического, культурного, социального пространств, а также о формирующихся в их рамках технико-экономическом и военно-политическом потенциалах. Категория «глобальный проект» как форма мироустройства также упоминается в работах Аверьянова, Княгина, Лужкова, Маркова, Панарина, Проханова, Цымбурского, многих других ученых и политиков.

Методологические подходы к поиску объяснения глобального проекта как научной категории сформулированы в работах Хазина и Гавриленкова, Коллонтая, Кургиняна, Померанца, Расторгуева, а также в американской Интернет-энциклопедии «Traditio».

Современные западные политики и ученые, рассматривающие данную проблематику через призму интересов англосаксонского «глобального центра» и в целом Запада, прямо вопрос о глобальных проектах не ставят, но акцентируют внимание на методологически важных функциональных аспектах, указывающих на проектный характер евроатлантической политики. Так, Бжезинский выделяет фазы противостоящих друг другу «мировых гегемоний», особо выделяя при этом период холодной войны, Тэтчер - «системы, имеющие цели и опирающиеся на философские теории»; Киссинджер говорит о «мировом порядке», который устанавливается теми или иными ведущими державами и стремится к постоянству и т.д.

Формирование глобального проекта по мнению этих и других авторов связано со стремлением цивилизаций к внутренней и внешней экспансии, основанной на распространении ценностей, конечной целью которого является внедрение в ценностные системы других цивилизаций собственных смыслов, преобразующих их автохтонные нормы. На «цивилизационное измерение современной глобальной конкуренции», предполагающее «конкуренцию между различными ценностными ориентирами и моделями развития», указывает новая редакция Концепции внешней политики Российской Федерации.

Способность или неспособность той или иной цивилизации к внутренней консолидации и расширению своего влияния за пределы естественного цивилизационного ареала определяется в ходе проектной конкуренции. Осуществляемое в ходе экспансии интегрирующее воздействие на существующие и вновь формируемые субъекты международных отношений, отнюдь не обязательно принадлежащие к данной проектной цивилизации, как указывалось в предисловии к данной главе, ведет к глобализации, одной из институциональных форм которой является глобальное управление.

Таким образом, совокупность содержащихся в указанных трудах и работах отличительных признаков глобальных проектов позволяет сформулировать соответствующее определение. Под глобальным проектом автором диссертации понимается система ценностей (идея), созданная совокупностью культурных, исторических, социальных, государственных и иных традиций доминирующей или претендующей на доминирование цивилизации, воплощенная в системах смыслов (нормах) и распространяемая в материальной и духовной сферах посредством экспансии, приобретающей институциональные формы – легальную, латентную и тайную.

Из этого определения следует, что претендовать на проектность могут далеко не все государства, а только государства-цивилизации (Россия, Китай, Индия), государства, являющиеся субцивилизационными центрами (Иран) или государства, осуществившие цивилизационную консолидацию и в силу этого обстоятельстваныхствамиующими убъектность которой представлена вляется о для его реализации, вляет собой либо соответсвующуюамии своих цивилизкационныхами являющиеся их ядром, например Великобритания и США как англосаксонское ядро западной цивилизации. Доминирование Запада в современных условиях превращает их в англосаксонский «глобальный центр», который в рамках проектной конкуренции осуществляет экспансию уже далеко за пределами западной цивилизации.

Кристаллизация научной категории «глобальный проект» представляет собой важный этап развития глобальной проблематики, обусловленной взглядом на мир как единое целое. Сформулированный Кантом, он первоначально получил развитие в утопии (по Мангейму - «социальных учениях, оправдывающих или отвергающих тот или иной социальный строй»), футурологии (рассматривающейся Флехтгеймом в качестве «объективной философии будущего»), а также в глобальном моделировании. Гвишиани и Лейбин, вслед за немецким философом Файхингером, рассматривали глобальное моделирование как искусственный метод, основанный не на поиске реальных альтернатив, а на их конструировании. (Ряд современных авторов усматривают в глобальном моделировании, а также в современной футурологии своеобразную «войну сценариев», апеллирующих к определенным системам смыслов).

По мнению Королева, Костина, Цыганкова и других ученых, фундаментом исследования глобальных проблем, трактуемых энциклопедическими источниками двояко - как «всемирные» и «всеобщие», универсальные, служит общая теория систем и ее понятийный аппарат - элементы, структура, среда, контекст и др., основоположниками которых являются Берталанфи, Богданов и другие мыслители. Распространение системной теории на международно-политическую науку (теории международных отношений и внешней политики), связанное с именами классиков марксизма, а также Истона, Парсонса, Эрмана, формирует системный подход к глобальной проблематике. Горохов указывает на его базовый метод - системный анализ, со свойственным ему комплексным, а также проектным подходом к организации теоретического исследования различных проблем, особо подчеркивая его актуальность для управленческой деятельности.

С появлением в конце 1960-х начале 1970-х гг. работ Форрестера и первых двух докладов Римскому клубу (группы Медоуза, Месаровича – Пестеля) глобальное моделирование, основанное на системном анализе проблем мирового развития, начинает замещать прогностические методы, свойственные футурологии, а также утопические социальные учения. В рамках системного подхода Печчеи, Янч, Кинг, Шнайдер и другие основоположники Римского клуба рассматривают человечество и окружающую среду взаимосвязанными подсистемами единой системы. Однако в соответствующих докладах Римскому клубу Габора, Ласло, Тинбергена в исходные данные системных исследований инкорпорируются исторические аналогии и разнообразные факторы, прежде всего гуманитарные и экологические, которые не поддаются количественному анализу. На их основании формулируются и обнародуются выводы, предлагающие вместо реальных альтернатив некие абстрактные стратегии развития, связанные с новыми подходами к осмыслению и решению глобальных проблем, главным из которых признается «новое мышление» - солидаристское, конвергентное.

Вместе с тем, практическое воздействие глобального моделирования на проектную конкуренцию не следует переоценивать. С одной стороны, влияя на общественное сознание, они корректируют или даже меняют вектор проектного развития, пытаясь управлять его формированием. Однако удается это как правило только в случаях, когда он не выходит за границы сектора, определенного содержанием глобального проекта как такового. (Так, марксизм в практических условиях цивилизаций Запада, России и Китая проявил себя по-разному, но при этом сохранился в качестве «канонической» парадигмы). С другой стороны, как верно отмечено Тойнби, моделирование не может ни остановить проектное развитие, ни тем более повернуть его вспять. Как указывают Панарин и Кодин, опирающийся в своем анализе на труды Амелина, Ашина, Бадовского, Болла и других ученых, политическое планирование (проектная установка) осуществляется единым центром в виде проектной элиты и рассматривается ее главной задачей.

Таким образом, в отличие от глобального моделирования, футурологии и утопии, исследующих не столько вероятности, сколько возможности того или иного варианта развития (или его конструирования), глобальный проект, ввиду увязки с конкретной цивилизацией и ее центрами, нельзя сконструировать. Он оперирует не моделью или прогнозом, а более четко идентифицируемыми видами проектной деятельности - социально-политическим или проектным планированием. То есть, в отличие от глобального моделирования, футурологии и утопии, создающих, пусть и при помощи системного подхода, произвольные модели будущего (рассматривающиеся Лейбиным в контексте «как если бы»), глобальный проект осуществляет управление эволюцией цивилизации в конкуренции с другими глобальными проектами. В случае успеха, он институализирует глобализацию, придавая ей хорошо узнаваемые черты конкретной цивилизации. Завершение же проектного планирования, как вслед за Тойнби, отмечают Хазин и Гавриленков, как правило является следствием поражения в конкурентной борьбе с другим проектом (проектами) и ведет к переходу проекта из активной (динамичной) формы в латентную (статичную) или, реже, к его окончательному завершению. Указывается на возможность длительных латентных периодов, чередующихся с короткими, средне- и долгосрочными периодами проектной активности.

Соединяя в рамках системного подхода теорию с практикой, Торкунов, Богатуров, Эрман, Янг и другие ученые сформировали типы и типологии международных систем. Наиболее известные из них – типологии Николсона и Каплана - предусматривают возможность как стихийного (утрата государством контроля над внутренними акторами), так и целенаправленного, управляемого воздействия на объекты мировой политики со стороны «универсальных» или «иерархических» субъектов. В их число включаются так называемые акторы «вне суверенитета» - международные неправительственные организации (НПО), транснациональные корпорации (ТНК), элитарные клубы, тайные общества и т.д. В трудах Арона, Дерриеника и других ученых обращается внимание на характер и причины структурных изменений международных систем, обусловливающих трансформацию их типов, имеющую прямое отношение к проблеме управляемого воздействия на те или иные аспекты международных отношений, а также на его результаты и последствия.

Важный методологический аспект системных трансформаций выделяют Королев, Цыганков и особенно Горохов. По его мнению, получаемая в результате системного анализа проектная установка тесно связана с организационным проектированием, направленным на совершенствование, развитие, перестройку и построение организационных систем и структур управления определенными организациями. (Для обозначения выводов системного анализа, определяющих план проектных действий, в настоящее время все активнее применяется специальный термин - «организационная культура»). Конкретизируя данную точку зрения, специалисты Экспериментального творческого центра (ЭТЦ) под руководством Кургиняна рассматривают подобную деятельность в контексте «организационной» (информационно-психологической) войны – сознательной и целенаправленной деструкции социально-государственных систем, осуществляемой путем деформирующего или перепрограммирующего внешнего воздействия на их элементы (подсистемы), управляющие связи и целевые функции. Оганисьян, рассматривая глобализм как проектную деятельность, ориентированную на проникновение в иные цивилизационные пространства, говорит о разрушении с его помощью всей системы социокультурной регуляции. В числе основных последствий Василий Жуков называет установление нового мирового порядка с позиции силы и в интересах победителей, а также на ущемление побежденных и т.д.

Распространение системного подхода на сферу проектной деятельности связано с конкуренцией сверхдержав в ходе холодной войны. Так, следуя проектной логике, Поппер, Черчилль, Трумэн, затем Сорос и другие ученые и политики еще в 1940-е гг. стали противопоставлять «демократические» социальные институты западного «открытого общества» «тоталитаризму» СССР именно как глобальные проекты, предлагая план реконструкции управления социальной инженерией. Конкретизация данной проектной установки в тот период осуществлялась в виде планов, разработанных Советом по международным отношениям (СМО), Советом по национальной безопасности (СНБ) США, а также Государственным департаментом США, министерством обороны и Управлением стратегических служб (УСС), преобразованным в 1946 г. в ЦРУ. О путях их практической реализации неоднократно заявлял Ален Даллес (директор ЦРУ, президент СМО), сконцентрировавший внимание на последовательном подрыве советского режима изнутри и внедрении сторонников его демонтажа в партийно-государственное руководство СССР. (В 1980-1990-х гг. этими теоретическими разработками воспользовались М. Тэтчер, Р. Рейган, У. Клинтон и др.).

С другой стороны, в конце 1970-х гг. Афанасьев, Гвишиани, Геловани, Дубовский, Лапин, Федосеев, Юрченко и другие советские ученые в рамках критики содержания первых докладов Римскому клубу поставили вопрос о дополнении формальных теоретических исходных посылок системного анализа марксистскими мировоззренческими основаниями. Изначально ограниченный рамками классовой парадигмы, круг таких оснований впоследствии был расширен за счет упоминаемых этими авторами философско-социологических концепций, имеющих явное цивилизационное происхождение. Лейбин, вслед за Эрнфельдом, рассматривая глобальное моделирование «организованной футурологией», четко отделил исследование будущего (прогнозирование) от планирования - управления настоящим - формирования общественного мнения, мировоззренческих и ценностных установок, влияющих на принимаемые решения. Тем самым не только постулировались его функции, но и подверглись серьезной коррекции базовые методологические принципы исследования международно-политических систем.

Развитие системных исследований в направлении вышеупомянутого поиска форм управления настоящим придает ему концептуально оформленный вид, идентифицируя совокупность этих форм как объективный результат экспансии той или иной локальной цивилизации, то есть как глобальный проект. Вслед за Тойнби, Георгием Вернадским, авторами теории модернизации, обратившими внимание на универсальность определенных этапов исторического развития локальных цивилизаций, к аналогичным выводам приходят Кургинян, Хазин и Гавриленков, другие ученые.

Представляя глобальный проект как самостоятельную научную категорию, исследователи не только указывают на множественность и конкуренцию глобальных проектов, определяющую, по их мнению, основные направления мировой истории, но и идентифицируют его базовые характеристики, к которым отнесены сферы проектной деятельности (и конкуренции), признаки глобального проекта, а также стадии его эволюции.

1. Сферы проектной деятельности.

Прежде всего, необходимо отметить проектный характер модернистских идеологий (либерализма, марксизма и др.), каждая из которых, несмотря на партикуляризм, не только формирует целостную, притом глобальную концепцию развития во всех сферах социально-политической и экономической жизни, но и взаимодействует друг с другом в рамках упомянутого в первой главе «широкого» (системного) либерально-социалистического консенсуса. Обращая на это внимание, Алексеев, Леонтьев, Савицкий по сути отождествляют европейский и американский либерализм с социализмом, рассматривая их комплексно - в контексте глобальной универсализации.

Первая попытка систематизировать многочисленные представления о сферах проектной деятельности и определить их совокупность (хотя и без отождествления с глобальным проектом) в России была предпринята мыслителями евразийского направления – Савицким и Устряловым, а на Западе – предшественником миросистемной теории Броделем. Жестко критикуя экономический детерминизм соответственно с креационистских позиций и с точки зрения методологической ограниченности, они вслед за Н.А. Бердяевым рассматривали его универсализацией частного. (Абсолютизация экономического подхода встречает критику и в глобалистских кругах; так, Киссинджером отмечается «понижение чувствительности к политическому, культурному и духовному воздействию глубоких трансформаций, вызванных американским технологическим прогрессом», которое он рассматривает «следствием непропорционального развития экономического мышления»). Савицкий рассматривал основными сферами проектной конкуренции идеологию, экономику («хозяйство»), политику, также присоединяя к ним демографию; Бродель указывал на политику, экономику, культуру и социальную иерархию. Хазин и Гавриленков, Коллонтай, по-видимому имея в виду зависимость политической надстройки от базиса, – экономического в классовой парадигме и религиозного (идеологического) в цивилизационной, сокращают перечень сфер проектной деятельности до трех, включая в него экономику, идеологию и демографию. При этом к экономике ими относится военная мощь, а демография вслед за Гумилевым и Панариным интерпретируется не только в количественном, но и в качественном измерении – как уровень пассионарности населения. Культура как составляющая доминирующего социокультурного фактора в цивилизационном генезисе по-видимому рассматривается общим проектным контекстом; социальная иерархия как и политика скорее всего видятся функциями глобального проекта, относящимися ко всем сферам.

Разумеется перечень, а также содержание указанных конкурентных сфер являются дискуссионными. Так, Коллонтай подчеркивает самостоятельность военной мощи и религии. На наш взгляд, этот вопрос требует дополнительного исследования, выходящего за рамки данной темы; авторская позиция состоит в том, что военная мощь, наряду с культурой, социальной иерархией и политикой, – комплексные факторы, определяемые совокупным состоянием всех сфер. Религия, как следует из предыдущей части исследования, - фактор, связанный отношениями взаимного дополнения или замещения с идеологией. Под вопрос также ставится справедливость выделения в отдельную конкурентную сферу пассионарности, которую Коллонтай по-видимому вполне логично увязывает не с демографией, а с идеологией (религией). Таким образом наиболее полноценной (с указанными коррективами) выглядит отнесение к сферам межпроектной конкуренции экономики, демографии и идеологии (или религии). Выступая вторичной по отношению к религии во внутренней политике, идеология, по Савицкому, служит формой социальной адаптации веры, то есть формирует общедоступный понятийный аппарат, отражающий систему ценностей данной цивилизации и используемый в межпроектной конкуренции.

В процессе анализа конкурентных сфер Хазиным и Гавриленковым формулируется правило, которое автор диссертации называет «правилом 2>1». В соответствии с ним: во-первых, конкуренция трех и более глобальных проектов вынуждает их носителей к маневрированию, одним из возможных результатов которого становится создание союзов, блоков и коалиций большинства (вследствие этого как показывает исторический опыт XX в. данная конкуренция трансформируется в биполярное противостояние); победа в таком противостоянии при любых исходных условиях – «один против одного», «несколько против нескольких» или «несколько против одного» - представляет собой уже не конкуренцию, а жесткое лобовое столкновение - глобальный военный конфликт, например, мировые войны XX в., или холодная война. Во-вторых, условием победы в таком противостоянии выступает доминирование одной из сторон в двух упомянутых сферах из трех. Длительность противостояния глобальных проектов Запада и СССР, по Хазину и Гавриленкову, обусловлена доминированием Запада в экономике, а Советского Союза – в идеологии при примерном равенстве в демографии; поражение коммунизма объясняется отказом от идеологической борьбы - переходом к декларированию, а затем к практическому осуществлению «мирного сосуществования».

2. Признаки глобального проекта.

Из выводов предыдущей части исследования следует, что генезис цивилизации обусловлен взаимодействием духовно-культурного и технологического факторов. В трудах Ключевского и Савицкого указанные факторы идентифицировались с точки зрения соответственно «идеальной и материальной» преемственности («заветов и благ»; миров «абсолютного» и «относительного»), формирующих «наследственные свойства и наклонности потомков». Рассматривая их в контексте обобщения социальных интересов или «фактов жизни», Ключевский отмечал, во-первых, превращение идей в общепризнанные и обязательные правила и, во-вторых, - их переработку в социальные отношения и порядок, поддерживающиеся совокупностью общественного мнения, закона и институализированного насилия. (Важно подчеркнуть, что оба ученых, несмотря на существенные расхождения, вызванные приоритетом, отдаваемым соответственно материалистическому и культурно-историческому подходам в цивилизационных исследованиях, указывали на первичность идеальной базы по отношению к материальной). Развивая и конкретизируя этот взгляд, Ключевский также подчеркивал, что идея нуждается в культурно-исторической обработке (то есть в легитимации), а также в организации (то есть в институционализации). Леонтьев расширил видение идеи, рассмотрев ее как систему отвлеченных идей (религиозных, государственных, лично-нравственных, философских, художественных), непосредственно увязанных с той или иной цивилизацией. Панарин и Ильин говорили уже о проектной «мироустроительной» «панидее». Мыслители евразийского направления (Савицкий, Георгий Вернадский) сформулировали представление о механизме смены исторических эпох, в основе которого находится воздействие на идею, выраженную традицией, в ряде сфер - религиозно-философской, художественной, социальной. Кроме того, евразийцы, Тойнби, а следом за ними ряд современных ученых (Тимофеев, Померанц, Гивишвили и др.) экстраполировали влияние идеальной и материальной базы соответственно на институциональную и геополитическую сферы.

Рассматривая указанные взаимодействие и соподчиненность факторов, составляющих генезис цивилизации, с проектной точки зрения, Хазин и Гавриленков трансформируют их взаимодействие в двухступенчатую иерархию признаков глобального проекта - идеальных (системы ценностей и смыслов) и материальных (система разделения труда).

1) Система ценностей (идея), представляющая собой идеальную основу глобального проекта или как считают указанные авторы «безальтернативную истину, переведенную в политическое измерение».

Помимо идеи, существует система смыслов (норма), функция которой – адаптация идеи к повседневному, в том числе бытовому использованию. В отличие от идеи, норма может корректироваться, обеспечивая тем самым возрождение глобального проекта на следующих этапах исторического развития. Обращается особое внимание, что коррекция нормы осуществляется строго системно: каждый из смыслов существует только во взаимосвязи с другими и при попытке изменения любого из них отдельно от остальных система либо адаптирует инновацию к себе, либо разрушается.

2) Система разделения труда - материальная основа глобального проекта - обеспечивает его продвижение в виде соответствующих валютной, хозяйственной и торговой систем.

Соглашаясь с данным подходом в целом, следует, однако, учитывать достаточно глубокие замечания Леонтьева. Рассматривая идею и норму соответственно как содержание и форму, а также идеальное и материальное, мыслитель указывал на внутренний организующий «деспотизм» идеи, воздействие на которую со стороны либерального эгалитаризма ведет к ее фрагментации и универсализации (то есть к трансформации идеальной базы). Из этого следует, что в ряде случаев может модернизироваться не только норма, но и сама идея – система ценностей, что связывается им с революционным методом и свойственной Западу абсолютизацией национально-этнического фактора (примеры: «великие» революции XVIII – начала XX вв.).

С выводами русского мыслителя XIX в. согласуются положения упомянутого доклада Трехсторонней комиссии (1975 г.), авторы которого усмотрели причины модернизации идеи в расхождении «передовых» политических идей, носителями которых выступили массовые протестные движения 1960-х гг., с институциональной реальностью.

Еще более важно, что институционализация глобально-проектной идеи, осуществляемая при помощи экспансии, достигается вышеупомянутой совокупностью легального, латентного и тайного институционального участия, из чего, по мнению автора диссертации, следует, что идея глобального проекта также может включать как легальную, так и латентную (тайную) стороны. Как справедливо указывают Хазин, Гавриленков и Коллонтай, легальная сторона идеи, выраженная публично, представляет официальный религиозный (или идеологический – Авт.) консенсус, основанный на определенном наборе позитивно воспринимаемых данной цивилизацией абстрактных гуманитарных ценностей (свободы, демократии, прав человека, соборности, коллективизма, пацифизма и др.). Латентная (тайная) же сторона идеи рассматривает данный набор ценностей через призму конкретного глобального проекта и представляет собой совокупность проектных задач, формируемых проектной элитой и по ее мнению жизненно необходимых для его реализации. Современные энциклопедические философские источники трактуют взаимодействие легальной и латентной (тайной) сторон идеи в контексте «двойных стандартов», которые в ряде работ Ленина рассматриваются, в том числе с точки зрения приверженности им британской политики. Стремление к рациональной трактовке религиозных догм ими объясняется с позиций теории «двух истин» («двойственной истины»), указывающей, что истинность или ложность любого положения зависит от исходных посылок. Изменение заданных посылок с истинных на ложные и наоборот позволяет осуществлять системную коррекцию проектных установок, обеспечивая управляемую эволюцию всего глобального проекта.

Понятно, что латентная (тайная) коррекция идеи влечет за собой модернизацию как идеальной (система смыслов), так и материальной (система разделения труда) норм, учреждая некую совокупность тайных, не разглашаемых целей и задач, решаемых конкретным глобальным проектом параллельно, а также под видом официально провозглашенных. Системная общность этих задач, требующая тесного взаимодействия сторон на основе управления ими из единого проектного центра при дифференциации подходов к их решению применительно к проекту, реализуемому современной западной цивилизацией, наглядно демонстрируется Киссинджером: «…Разные части мира находятся на различных этапах своего внутреннего развития и на различных этапах структуры своих составных частей. Наши убеждения относительно того, чего мы пытаемся достичь, должны быть неизменными, но их применение нужно приспосабливать к конкретным условиям в разных регионах».

В подтверждение рассмотрим отмеченную Кондрашиным, Медведко, Режабеком и другими авторами трансформацию ноосферного мировоззрения, обусловленную эволюцией современного западного рационализма во второй половине XX в. из философии в идеологию. Появившись в XIX в. в рамках философии всеединства (Сергей Булгаков, Николай Федоров, Флоренский и др.), ставившей одной из центральных задач предупреждение Апокалипсиса разумным обузданием разрушительной природной стихии, ноосферное мировоззрения укоренилось введением термина «ноосфера» (конец 1930-х гг.). В первой половине 1970-х гг., в трудах Лавлока и Маргулиса (авторов гипотезы «Геи») на этой основе сформировались представления о конкретных формах взаимодействия человечества с окружающей средой (модель), требующих углубления взаимодействия между наукой и религией, научным и религиозным мировоззрениями (прогноз). Однако под воздействием идеологического рационализма западного глобального проекта ноосферное мировоззрение трансформировалось из модели в план, центральным звеном которого становятся выводы Конференции ООН по окружающей среде и развитию в Рио-де-Жанейро (1992 г.). По мнению Данилова-Данильяна, Урсула и других экологов, принятая на ней концепция «устойчивого развития», оформленная итоговым документом «Повестка дня на XXI век», увязывает решение экологических проблем с определенным типом экономического и социального развития. Интеграционный тип такого развития, обусловленного вышеупомянутыми системами ценностей, норм и разделения труда, присущими западной цивилизации, указывает на концепцию «устойчивого развития» как на неотъемлемый элемент западного глобального проекта. Именно поэтому попытки ряда ученых (например Александра Вебера) представить «устойчивое развитие» абстрактной, теоретически чистой альтернативой осуществляемой западным проектом глобализации, наталкиваются на использование концепции «устойчивого развития» в интересах западного глобализма, документально подтверждаемое рекомендациями доклада Совета по устойчивому развитию при президенте США и «Стратегией национальной безопасности США для нового столетия».

Стало быть, практическая реализация концепции «устойчивого развития», с одной стороны, призвана укрепить глобальную гегемонию западного проекта, сделав ее необратимой; с другой стороны, несмотря на всю внешнюю привлекательность она принципиально неприемлема для субъектов незападных цивилизаций, в системе смыслов которых она является чужеродным элементом, угрожающим их целостности, а значит и существованию.

3. Стадии эволюции глобального проекта.

Переход от цивилизационного к глобальному развитию, обусловленный глобально-проектным экспансионизмом, рядом авторов увязывается с прохождением нескольких стадий. Василенко, Неклесса, Померанц, Расторгуев и др. говорят о стадиях как об укрупнении социальных и мировоззренческих или культурных единиц и кодов. Тойнби выводит стадиальность из взаимной соподчиненности религиозного (цивилизационного) и территориального (геополитического) аспектов глобального проекта. Померанц выделяет четыре стадии эволюции всемирно исторического процесса – духовную, имперско-конфессиональную (связанную со Средневековой Европой), европейскую (децентрализованную) и современную, электронно-финансовую, подчеркивая при этом, что формирование глобального проекта возможно только по достижении второй, имперско-конфессиональной стадии. Хазин, Гавриленков и Коллонтай говорят о трех стадиях - «сетевой» (распространении идей и выработке норм), иерархической (связанной с укоренением глобального проекта в «опорной» стране, формированием проектного центра, управляемого проектной элитой) и имперской (обусловленной кризисом легитимности и расширением институализированного насилия). Вторая, иерархическая, стадия, кроме того, этими авторами связывается с проектной трансформацией, обусловленной выделением из глобального проекта побочных ветвей, способных либо перейти в латентную форму, либо развиться, видоизменив исходный проект, либо дать начало новому.

Значительный интерес с точки зрения генезиса глобальных проектов также представляет глобально-стадиальная концепция всемирно-исторического процесса. Сформированный на ее основе глобально-формационный подход (Семенов, Завалько) объясняет не только соответствующий социально-классовому мировоззрению авторов глобальный характер смены общественно-экономических формаций (как лидерства определенного способа производства во всемирном масштабе), но и сочетание формаций с параформациями, которые эти ученые характеризуют как способы производства, не являющиеся стадиями всемирной истории. Между тем, перечень и типология приведенных ими параформаций указывают не только на их особую роль в согласовании социально-классовых интересов с цивилизационными, но и на возможность оказания единичными типами обществ (включая цивилизации) превентивного, опережающего воздействия на эволюцию общих типов - глобальных формаций (в том числе в форме глобальных проектов).

СПРАВКА (в тесте диссертации помечена сноской-звездочкой):

Типология параформаций, приведенная Семеновым и Завалько, включает пять основных групп - восходящие, боковые, нисходящие, периферийные, возникшие в противовес капитализму. Рассматриваемые в привязке к ним конкретные параформации включают абсолютное большинство обществ, сложившихся в рамках тех или иных формаций. Так, к «восходящим» параформациям отнесены общества древней Греции и Рима, Каролингской империи и абсолютистских режимов; к «боковым» - общества древней Спарты, средневековой Европы, городов Северной и Средней Италии и Московской Руси; к «нисходящим» - общества Римской империи и, возможно, современного Запада; к «периферийным» - крепостнические общества, рабовладение в южных штатах США, общества «зависимого» капитализма авторов миросистемной теории, а также нацистской Германии, фашистской Италии и милитаристской Японии; к «возникшим в противовес капитализму» - общества СССР и «стран-изгоев» - Ирана (с 1979 г.), Ливии (с 1969 г.), Ирака (при власти партии Баас) (конец справки).

Данный подход, совмещающий общие и единичные стадии формационной эволюции, дополняет выведенную Тойнби концепцию «универсального государства», таким же образом совмещающую общие и единичные стадии эволюции определенных проектных цивилизаций.

Вместе с тем, сравнительный анализ указанных подходов демонстрирует ряд противоречий. Во-первых, обращает внимание противоречие между одновекторной (Хазин – Гавриленков) и двухвекторной – усиливающейся и ослабевающей (Завалько и Семенов, Померанц, Тойнби) - разновидностями стадиальности.

Во-вторых, вряд ли правомерно выделять «сетевую» стадию, ибо очевидно, что распространение идей и норм осуществляется на всем протяжении эволюции глобального проекта, а также, при системной модернизации норм, и в ходе воспроизведения ее результатов на новой стадии всемирно-исторического развития. Применение Кастельсом упомянутой концепции «сетевого» общества (по Бодрийяру – «структурного закона ценности») позволяет определить взаимоотношения глобального проекта с «сетевой» структурой как системы не с подсистемой, а со средой, которая, как показано Марковым, в принципе одинакова для всех конкурирующих проектов; условием доминирования при этом становится активация среды за счет создания в ней управляемой системы контролируемых узлов (центров принятия решений). В докладе Трехсторонней комиссии возникновение «сетевых» организаций вообще связывается с формированием консенсусной, «третьепартийной» альтернативы доминирующим двухпартийным системам индустриальной эпохи.

В-третьих, имеет место множественное разночтение в трактовке понятия «империя». Так, у Хазина и Гавриленкова она есть последняя стадия эволюции глобального проекта; у Померанца имперское начало тесно связано с конфессиональным и обозначает уже не последнюю, а начальную фазу его эволюции; Григорьев рассматривает империю как форму государственности (выделяя национальные и территориальные империи); энциклопедические источники – как определенный тип власти.

В-четвертых, очевиден описательный характер приведенного анализа, констатирующего определяющее воздействие конкуренции глобальных проектов на всемирно-исторический процесс, но не выявляющего соответствующих механизмов.

Авторская точка зрения, в связи с вышеизложенным, заключается в том, чтобы признать наличие трех стадий эволюции глобального проекта:

- идеальной (кристаллизация идеи);

- проектной (иерархической), экспансионистской (формирование нормы и системы разделения труда, проектного центра и его элиты);

- кризисной – связанной с формированием и укоренением приверженности кризисным формам глобального управления, способной как завершить глобальный проект, так и, модернизировав норму, трансформировать его в новый.

Из результатов проведенного анализа, однако, следует, что уточнения требует стадиальная принадлежность проектных трансформаций, связанных с выделением из глобальных проектов побочных ветвей. Исходя из вышеизложенного, соискатель допускает такие трансформации как во второй (проектной), так и, как указано выше, в третьей (кризисной) стадии. Как будет показано ниже, оптимальным для самого глобального проекта, прежде всего с точки зрения его адаптивности к меняющейся среде, является выделение побочных формаций на второй стадии; в этом случае трансформация ограничивается модернизацией нормы. Если же этого не происходит, и проект вступает в третью стадию, кризис, приобретающий по-видимому необратимый характер, разрешается обновлением не только нормы, но и идеи - при помощи революций, которые авторами глобально-формационной теории относятся к «магистральным» (обусловливающим переход на новую стадию истории всего человечества). В ходе всемирно-исторического процесса такие революции носят единичный характер; однако сопровождающая их коррекция идеи осуществляется при помощи не только латентного и тайного, но и легального институционального участия, превращаясь таким образом в ее трансформацию. (Иногда, например, в случае с нацистским проектом, такая «магистральная» революция осуществляется вследствие военного поражения; проект принудительно завершается или переводится в латентную форму воздействием извне).

С учетом проведенного исследования конкурентных сфер, признаков и стадий эволюции глобальных проектов, осуществленного через призму упомянутого взаимодействия легального, латентного и тайного институционального участия, становится очевидным, что сочетание всех его сторон существенно повышает адаптивность глобального проекта. Соответственно снижается адаптивность проектов, ограничивающихся легальным институциональным участием. Латентная и тайная деятельность на их собственной проектной территории в этом случае если и осуществляется, то оппозиционная, в интересах и под контролем конкурирующих проектов.

Формируя исходные посылки, позволяющие в соответствии с упомянутой практикой «двойных стандартов» воздействовать, а иногда и управлять элитой страны пребывания, деятельность оппозиционных латентных и тайных институтов меняет соотношение между автохтонными и заимствованными ценностями, добиваясь перепрограммирования базовых идеально-ценностных и нормативно-смысловых установок. В случае отсутствия препятствий такой деятельности возникает угроза превращения цивилизационного субъекта в объект, а также либо перехода его глобального проекта в латентную форму, либо его прекращения. (Именно это произошло с СССР; влияние западных латентных и тайных институтов внутри советской партийно-государственной элиты получило развитие еще в 1960-1970-е гг.).

Комплексное изучение институциональных аспектов глобального управления показывает, что четкой границы между легальным, латентным и тайным институциональным участием не существует. Во-первых, латентные и тайные институты и структуры как уже отмечалось, неукоснительно следуют правилу регистрации в странах пребывания под видом общественных организаций. Поэтому, говоря о «латентности» и «тайности», автор исследования имеет в виду прежде всего распространение фактической деятельности ряда зарегистрированных в отдельных странах институтов и организаций на другие международные субъекты, в которых они не имеют государственной регистрации. Кроме того, имеет место несоответствие реальной деятельности указанных структур по месту регистрации заявленным ими уставным целям.

СПРАВКА (в тесте диссертации помечена сноской-звездочкой):

Соответствующие примеры: 1) Бильдербергский клуб как общественная организация зарегистрирован в Нидерландах в соответствии с национальным законодательством, однако, деятельность его распространяется на весь западный мир, а также часть незападного, входящего в сферу интересов Запада; 2) В июле 2007 г. постановлением суда г. Санкт-Петербурга была ликвидирована общественная организация «Сайентологический центр», занимавшаяся, согласно определению суда, не только уставной пропагандой философских идей и учения Хаббарда, но и не соответствующим уставным целям практическим его применением - в виде соответствующих обрядовых действий (конец справки).

Во-вторых, в статистически значимом количестве случаев стороны институционального участия пересекаются; в деятельности одних и тех же институтов, организаций и структур наблюдаются признаки легальности, латентности и тайности. Все это в полной мере относится и к государственным институтам. Нобелевский лауреат Шеллинг, а также Богатуров, Демидов, Михайленко, Песков, Расторгуев, Цыганков и другие авторы, указывающие на непрозрачность геополитического планирования в условиях глобализации, одновременно обращают внимание на государственное управление частью латентных и тайных обществ, свидетельствующее о способности государств создавать транснациональные «сети». По их мнению это невозможно без участия в них соответствующих государственных структур, в частности, национальных разведок. Важнейшие стратегические решения как считает указанный круг авторов все чаще принимаются:

- высшим слоем международных и государственных чиновников (включая руководство комиссий ООН, НАТО, Европейского союза, ряда ведущих мировых держав и др.), соединенных оккультными связями;

- специализированными центрами государственной политики, ставящими целью формирование «Нового мирового порядка» (в частности, Отделом политического планирования Государственного департамента США);

- обладающими независимым статусом, но тесно связанными с органами государственной власти Великобритании, США, Франции и других западных стран институтами (Королевский и Французский институты международных отношений; Институт оборонного анализа США, корпорация «RAND», Институт «Санта-Фе» и др.);

- влиятельными закрытыми международно-политическими клубами и организациями (СМО, Бильдербергский клуб, Трехсторонняя комиссия), неподотчетными национальным парламентам и не связанными международными договорами и т.д.

Из этого следует, что публичные политики (включая лидеров государств и межгосударственных союзов, международных организаций, партий и т.д.) могут как относиться, так и не относиться к кругу лиц, совмещающих в своей деятельности легальное институциональное участие с латентным и тайным и следовательно иметь или не иметь доступ к принятию стратегических глобально-управленческих решений. Это существенно ограничивает как их политическую самостоятельность, так и эффективность демократических институтов в целом, прежде всего выборных. В первом случае они связаны латентной и тайной институциональной ответственностью, побуждающей к деятельности в направлениях, заданных соответствующими коллективными решениями, определяющими развитие глобального проекта. Во втором случае, даже занимая соответствующие публичные должности, они, практически опосредуя результаты волеизъявления избирателей, остаются объектами постороннего управленческого воздействия - внутриполитического, транснационального или глобального. Таким образом, нельзя отрицать, что в определенном, по-видимому, статистически значимом количестве случаев всеобщие выборы становятся способом формальной легитимации уже принятых решений, практическая реализация которых осуществляется либо столкновением в рамках двухпартийных систем селективно отобранных, одобренных, связанных определенным кругом обязательств и потому управляемых лидеров, либо соответствующей поддержкой системному кандидату.

Проведенный анализ позволяет сделать ряд выводов.

1. Глобальный проект представляет собой мало изученную научную категорию, детерминированную определенной цивилизационной идентичностью, обусловленную формированием глобальной проблематики и системным подходом к ее исследованию. В отличие от других видов проектной деятельности (утопии, футурологии и глобального моделирования), основанных не на поиске реальных альтернатив, а на их конструировании, составляющих субъективный фактор глобального управления, глобальный проект, оперирующий стратегическим планированием и взаимосвязанный с окружающей действительностью как со средой, является его объективным фактором.

Кристаллизация глобального проекта как научной категории существенно снижает остроту такой крупной теоретической проблемы цивилизационных исследований как взаимное соотношение культурно-исторических типов, проявляющейся в произвольности их иерархической градации авторами различных типологий цивилизаций.

2. Условием формирования глобального проекта становится стремление цивилизации к внутренней и внешней экспансии, обусловленное соответствующим потенциалом, а также оптимальным сочетанием внутренних (единичных) и внешних (общих) стадий цивилизационной (социокультурной и технологической) и формационной эволюции.

3. Глобальный проект обладает базовыми характеристиками, которыми выступают: сферы проектной деятельности, признаки, а также стадии его эволюции.

Во-первых, конкуренция глобальных проектов осуществляется в трех основных сферах – экономической, идеологической или религиозной (включающей пассионарность как критерий устойчивости проектной идеи) и демографической. Условием победы одного глобального проекта выступает «правило 2>1», заключающееся в достижении перевеса над другим проектом как минимум в двух из трех указанных сфер. Взаимодействие трех и более глобальных проектов протекает в форме тактического маневрирования и блоковой политики; сведение ее к биполярности приводит к прямому противостоянию, оканчивающемуся проектной трансформацией победившего проекта (или проектов) и возобновлением конкуренции на новом, более высоком уровне, а также переходом проигравшего проекта в латентную форму или его окончательным завершением.

Во-вторых, основными признаками глобального проекта выступают наличие идеи (системы ценностей), преобразованной в норму – общедоступную систему смыслов, определяющую обычаи повседневности, а также системы разделения труда с входящими в нее валютной, хозяйственной и торговой системами. Модернизация нормы осуществляется в результате проектной трансформации; в ряде случаев трансформируется не только норма, но и идея, что обусловлено либо совмещением легального и тайного институционального участия, либо глубиной трансформации. Иногда имеет место совокупность указанных причин.

В-третьих, в своем развитии глобальный проект проходит три основные стадии: идеальную (кристаллизация консенсуса, основанного на проектной идее), проектную (формирование нормы, системы разделения труда, проектного центра, его элиты) и кризисную, в рамках которой происходит развязка его противостояния с конкурирующим проектом (или проектами), приводящая либо к завершению, либо к глубокой проектной трансформации.

4. Взаимодействие в ходе проектных трансформаций легального, латентного и тайного институционального участия отражает стремление проектной элиты адаптировать официально провозглашаемые позитивные ценности к конкретным интересам собственного глобального проекта. Применяемая при этом методология «двойных стандартов» позволяет элите доминирующего проекта, используя латентные и тайные институты и созданные ими механизмы внешнего влияния, оказывать корректирующее, а в некоторых случаях перепрограммирующее воздействие на идею (а следовательно норму и систему разделения труда) конкурирующего проекта.

Совмещение деятельности легальных, латентных и тайных институтов, с одной стороны, существенно повышает адаптивность и устойчивость глобального проекта, а также его эффективность в решении проектных задач; с другой стороны, оно ставит конкурирующие проекты в неравное положение, обеспечивая обладателю латентных и тайных институтов заведомые преимущества.

5. С точки зрения темы исследования, конкуренция глобальных проектов является важнейшим фактором, определяющим развитие всемирно-исторического процесса и порождающим альтернативность вариантов глобализации, институциональной формой которой является глобальное управление. В современных условиях, с одной стороны, глобализация и глобальное управление приобретают проектные признаки западной цивилизации, во многом сливаясь с западным глобализмом; с другой стороны, расширяется спектр потенциальных альтернатив, обусловленный углублением кризисного характера мирового развития.

***

Как и после первой части, отметим наиболее важные моменты, а также авторские претензии к собственному тексту десятилетней давности.

Первое, что важно. Рассмотрение всемирной истории как процесса конкуренции проектов (проектной конкуренции), как видим, – не новость; об этом многие исследователи писали и в России, и на Западе. Почему же проектный подход так и не получил развития и долгие десятилетия несправедливо записывался официальной наукой в маргинальные?

Ответ очевиден: он не вписывается во многие глобальные планы, вручая противникам их осуществления мощное методологическое оружие. Так коммунизм, считавшийся на Западе «ересью», по признанию А. Дж. Тойнби, был успешно взят на вооружение Россией, которая превратила его в эффективное антизападное оружие.

В опубликованном параграфе сформулировано определение цивилизационного проекта, включающее первичность идеальной (религиозной/идеологической) базы проекта над материальной; обновление марксизма с помощью цивилизационного фактора – это понятно – требует отказа от экономического детерминизма и ставит экономику из положения «центра всего сущего» в роль одного из факторов материальной базы цивилизационного проекта.

Ключевые положения проекта – конкуренция и экспансия; в работе показано, что в этом активно участвуют как государства, так негосударственные структуры – НПО, корпорации, элитарные клубы и тайные общества. Конкуренция и экспансия связаны между собой; конечным результатом того и другого служит глобализация как распространение цивилизационного проекта-победителя на всю мировую систему. А также перехода проигравших конкуренцию цивилизационных проектов в латентную (спящую) фазу или их полного завершения.

Именно в этом параграфе дается общая оценка концепции «устойчивого развития» как проектного инструмента западного глобализма.

Обращу внимание и на вывод о роли системной теории, за рамками которой исследование глобальной проблематики является невозможным. Вместе с тем, в идеях Римского клуба системный анализ был искусственно переплетен с моделированием глобального развития. По сути, Римский клуб занялся конструированием новой реальности, проделывая это в определенных интересах. (Наглядный пример подобной подмены понятий автор этих строк приводил недавно в Донецке на международной экологической конференции, в той части доклада, где говорилось о пяти факторах «Пределов роста»). На основании этого конструирования выстраивались определенные стратегии, как провозглашаемые публично, так и утаиваемые от широкой общественности. С их помощью предпринимались попытки влиять на проектное развития тех или иных государств и цивилизаций.

Главное: в идеях Римского клуба, на которые «клюнуло» позднее советское руководство, под видом «конвергенции» капитализма и социализма предлагалась западная повестка. Эта повестка:

- во-первых, выдавалась за глобальную, перекладывая западные проблемы на незападные страны, прежде всего СССР;

- во-вторых, внедрялась во внутреннюю политику нашей страны, сыграв в ней роль Троянского коня.

В контексте изложенного понятно, что Римский клуб при помощи части советских элит вел дело к уничтожению СССР. В работе прямо говорится о целенаправленной деструкции и разрушении социально-государственных систем путем смыслового перепрограммирования элементов и управляющих связей таких систем. И как следует из опыта критического анализа идей Римского клуба в СССР, советские ученые-критики заняли пассивную, оборонительную позицию, пытаясь не противостоять этим идеям в принципе, а всего лишь адаптировать их к марксистскому учения. То есть приняли правила игры чужого и чуждого цивилизационного проекта, в рамках которого Римский клуб действовал и производил на свет свои идеи.

Еще раз обращу внимание на взаимное дополнение и взаимное замещение другом религии и идеологии; в этом свете привлеку внимание к формулировке П.Н. Савицкого об идеологии как форме социальной адаптации веры. Противопоставление православия и коммунизма, как вытекает отсюда, - искусственное, выдуманное именно для того, чтобы не дать им соединиться, взяв под контроль соответственно духовную и светскую сферы. Мне уже приходилось характеризовать коммунизм как светскую форму православия.

В работе сформулированы характеристики цивилизационных проектов и признаки межпроектной конкуренции: сферы такой конкуренции, признаки цивилизационного проекта (материальная – идеальная базы) и стадии его эволюции. Принципиально важными, сохраняющими актуальность, представляются выводы о проектном центре, проектной элите, проектной опорной стране.

Очень важным представляется вывод, что содержание проектной идеи может содержать как элементы легального, открытого, так и тайного, скрывающегося от посторонних глаз. Это положение диссертации, актуальность которого за прошедшее десятилетие только усилилась, в полной мере относится к современному Западу, у которого на словах «демократия, права человека и т.д.», а на деле – глобальное доминирование, господство, диктат и управление порабощенными народами. Именно в этом и проявляются пресловутые «двойные стандарты». Тем самым, как подчеркивается в работе, решается «некая совокупность тайных, не разглашаемых целей и задач, решаемых конкретным глобальным проектом параллельно, а также под видом официально провозглашенных».

Внимание следует обратить и на упомянутую глобально-стадиальную концепцию всемирно-исторического процесса, которая с помощью цивилизационных «параформаций» адаптирует к истории, в том числе нашей страны, марксистскую концепцию ОЭФ – общественно-экономических формаций. Ее не случайно, и отнюдь не ошибочно критикуют, вменяя в вину рассмотрение не живой жизни и исторического творчества, а неких закостенелых «идеальных типов». А вот глобально-стадиальная концепция позволяет, оставаясь в рамках марксизма, разрешить это кажущееся непреодолимым противоречие.

Что еще очень важно (хотя и сложно)? Автором объясняется механизм выделения одних, новых цивилизационных проектов из других, старых; в третьем параграфе мы увидим, как это, например, произошло с христианством.

Ну и в конце, перед выводами, показан механизм формирования «пятой колонны»; суть его сводится к внешнему контролю рад агентурой влияния, которая, являясь формальной частью своего проекта, одновременно деятельно участвует на нелегальной основе в реализации чужого, конкурирующего проекта.

И еще. Особое внимание обращу на сделанный в работе, сохраняющий актуальность, вывод о том, что марксизм, как и другие идеологии, формирует целостную, при том свою (!), картину мира, что не оставляет камня на камне от измышлений самозваных «патриотов» о том, что учение Маркса якобы «равно» либерализму. На мой взгляд, это не только очень важно, но и принципиально.

Вместе с тем, и не только «в помощь» критикам, а прежде всего для упрощения понимания достаточно сложного диссертационного текста, отмечу те положения и выводы диссертации, которые за прошедшее десятилетие автором переосмыслены или уточнены.

Во-первых, перечень сфер проектной конкуренции (экономика, идеология, демография) – неполный; но дело даже не в неполноте, а в методологической ограниченности. В работах православного аналитика Татьяны Грачевой выводится куда более подробная система таких сфер, включающая три уровня, – конкуренция в низшем, физическом, среднем – ментальном, и высшем – духовном (метафизическом) пространствах; каждое из таких пространств включает ряд конкретных сфер. С этим подходом следует согласиться потому, что он ведет к более точным выводам. В частности, причиной распада СССР, исходя из этого аналитического подхода, Грачева называет готовность страны к конкуренции только в физическом пространстве и непонимание поздней советской элитой важности ментального и духовного, которые были начисто проиграны и сданы «без боя». С этим трудно не согласиться.

В связи с этим хотелось бы обратить внимание коммунистической части аудитории на то, что мое противостояние монархической повестке отнюдь не означает абсолютизации атеизма (который, кстати, сам по себе тоже вера – только в то, что Бога нет). Православная методология, а также методология других традиционных для России конфессий, прежде всего ислама и буддизма, накопила огромный опыт воздействия на социально-политические процессы, игнорировать который - значит бездумно лишать себя важнейших исторических аргументов, а отвергать – априори загонять этот опыт в оппозицию себе же самим. И хотелось бы напомнить важнейшее ленинское завещание из выступления на Третьем съезде РКСМ: «Коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество…».

Во-вторых, в работе недооценена и поэтому не заострена роль культуры. Культура – не только и не столько «общий проектный контекст», сколько «оселок» или, по Сергею Кургиняну, ключевой фактор социокультурной регуляции российского общества. Этим наше общество отличается от западного, где роль такого фактора принадлежит праву. Грубо говоря, если на Западе с любым вопросом бегут в суд, то у нас как правило разбирательство идет «по справедливости»; это не означает самосуда, напротив, именно культурная традиция очень часто приводит противоборствующие стороны к консенсусным решениям. Именно это у нас хотят разрушить, но именно это следует беречь, как зеницу ока.

Продолжение следует

1.0x