«Осень патриарха» развернётся бесконечно длинной, избыточно играющей красками жизни и тления, переполненный разнообразием экзотических (в чём-то – для русского читателя) деталей; и, словно суммируя в себе суть романа, первая фраза вместе настраивает на необыкновенную полифонию…
Время у Маркеса слоёное: оно длится, возвращается назад, прерывается новыми отступлениями; оно перебивчиво, и писатель, словно маг, легко оперирует им, исследуя феномен власти так полно, как мало кто мог.
Жаркое дыхание исходит от романа.
Жаркое – но тяжёлое, задохнуться можно; и все нюансы тирании: от бремени собственной власти до поданного зажаренным офицера-мятежника – предстанут в зловещем калейдоскопе: вращаясь, сверкая оттенками, поражая и раздражая…
Роман, исполненный на органе вечности.
Роман, забирающийся в самые дебри предельности, которой не должно быть, поражает понятой сердцевиной феномена единовластия…
Тут уже не «Сто лет одиночества» - тут вечность его, ветхая вечность, угасание всего человеческого.
Пока - на другом полюсе мира – продолжают бушевать страсти «Ста лет…», перенасыщенность которых густо перекликается с повествованием о тиране.
…волшебно взмывает в воздух на простынях Ремедиос прекрасная, а полковник всё делает рыбок: чтобы разбирать, и вновь собирать, дожидаясь смерти.
Полковник, некогда почти превратившийся в тирана, познавший терпкий хмель власти, отказавшийся от неё, разочарованный, стареющий полковник, вписанный в трепещущий всеми красками жизни, плотный и жаркий антураж.
Великолепие языка!
Мощь толщ его, наползающих друг на друга, всё новых и новых персонажей вводящего в волшебный калейдоскоп, вращающийся, завораживающий…
Видение объёмно: слова, собирающиеся в картины, словно позволяют в эти картины войти: познать жизнь, которой не узнаешь в реальности.
Великое право литературы – дарить альтернативную реальность; и Маркес сполна воспользовался этим волшебным правом.
