Сегодня у нас принято гордиться успехами российского сельского хозяйства. Они и в самом деле имеются, особенно по сравнению с эпохой либеральных реформ, когда Егор Гайдар назвал сельское хозяйство «чёрной дырой», в которую проваливаются любые деньги. Тогда считалось, что оно нам не особо и нужно, поскольку климат не подходящий, а всё нужное – купим за нефть и газ. И вот жизнь повернулась совсем по-другому, что наглядно свидетельствует о невозможности никаких прогнозов.
В последние годы прошёл цикл восстановительного роста после провала 90-х и начался уже рост абсолютный. Россия выбилась в главные экспортёры зерна. При этом несколько лет она оставалась нетто-импортёром продовольствия. И вот сейчас наконец достигнут «нулевой вариант»: мы закупаем и продаём за границу примерно на равную сумму ок. 25 млрд. долл. Продаём главным образом зерновые: пшеницу-горох-ячмень. Вот три основные экспортные культуры. Продаютсся и семена подсолнечника (у нас в Ростовской области называется «семечка»). Закупаем мясо-молоко-фрукты-сладости, т.е. изделия более высокого передела, более технологичные.
Разумеется, и то, что есть - это успех. Но дела впереди немало. Слава Богу, что СМИ не трубят в советском духе о выдающихся достижениях. Начинали было, но, похоже, их одёрнули сверху, и они стали сдержаннее; это приятно. Нам, аграриям, нужны достоверные факты, деловые известия и сообщения о передовом опыте лучших хозяйств.
Отмечу также, что российское сельское хозяйство – самое эффективное в мире. Во всяком случае среди развитых стран. Оно получает меньше всех субсидий, т.е. государство вкладывает меньше всех развитых стран в сельское хозяйство, а оно не только не загнулось, но и развивается.
В ЕЭС в стоимости сельхозпродукции субсидии составляют 30%, а в России – 3%.
Когда мы видим, проезжая дорогами Европы, ровнейшие ряды, положим, виноградника непременно с розовым кустом в конце каждого ряда, надо помнить, что всё это благолепие держится на гигантских дотациях. Как сказал мой давний итальянский начальник, не будь этого – оно загнулось бы не то, что завтра, а сегодня к вечеру. Поэтому будем различать картинку и суть. Маркс хорошо сказал: если бы сущность совпадала с явлением, всякая наука была бы излишней.
Теперь главный вопрос: есть у нашей страны продовольственная безопасность.
Существуют разные подходы к определению, что такое продовольственная безопасность. Согласно одному подходу, она есть, а согласно другому – далеко нет.
Толковый обзор подходов содержится тут: Ломакин Пётр Николаевич. Обеспечение продовольственной безопасности России: внутренние и международные аспекты. Диссертация МГИМО 2017 г.
Если брать критерий ФАО (Food & Agriculture Organization of UN): физическая и экономическая доступность еды населению – то, безусловно, продовольственная безопасность достигнута. Голода нет, люди питаются не всегда оптимально (впрочем, критерии оптимальности непрестанно меняются), но достаточно; врачи даже говорят об эпидемии ожирения. ФАО не рассматривает вопрос о том, откуда берётся еда – главное, чтобы она была у населения. Даже и не ставится задача самообеспечения бедных стран едой. В сущности, это гуманитарно-колониальный взгляд.
Имеется взгляд, содержащийся в российской Доктрине продовольственной безопасности. Доктрина продовольственной безопасности – это совокупность руководящих документов, где изложены взгляды политического руководства на этот предмет. Это не государственный план, потому что планирование, даже индикативное, у нас отсутствует.
В Доктрине уже присутствует представление о том, что не может быть продовольственной безопасности при импортном продовольствии.
Авторы Доктрины определили, каков минимальный процент того или иного продукта, который надо производить внутри страны.
Согласно Доктрине, Россия должна обеспечивать за счет собственного производства определенную долю внутренних потребностей в продовольственной продукции. Интересно сравнить параметры, заложенные в документе 2010 года, и их реализацию на конец 2014 года.
· не менее 95% зерна. Согласно статистическим данным, в 2014 году было произведено 103,8 млн тонн пшеницы при ежегодном потреблении порядка 65 млн тон: внутренняя потребность в пшенице была покрыта на 159%;
· не менее 80% сахара (5,2 млн тонн при ежегодном потреблении в 5,7-5,75 млн тонн; показатель 2014 года — 91-92%);
· не менее 85% растительного масла (4 млн тонн при ежегодном потреблении в 2,6 млн тонн; 153%);
· не менее 85% мяса и мясопродуктов (7,4 млн тонн при ежегодном потреблении порядка 10 млн тонн; 74%);
· не менее 90% молока и молочных продуктов (30,6 млн тонн при ежегодном потреблении порядка 40 млн тонн; 77%);
· не менее 80% рыбной продукции (3,6 млн тонн при ежегодном потреблении порядка 3,1 млн тонн; 116%);
· не менее 95% картофеля (30,2 млн тонн в 2013 г. при ежегодном потреблении около 30 млн тонн; 101%);
· не менее 85% пищевой соли (0,9 млн тонн при ежегодном потреблении порядка 1,5 млн тонн; 60%).
Сейчас разрабатано новое издание Доктрины, которое предусматривает возможность ответа на «новые вызовы», как теперь принято выражаться на иностранный манер.
Новую Доктрину продовольственной безопасности России утвердил президент Владимир Путин. Об этом 27 декабря 2019 г., сообщил официальный сайт Минсельхоза РФ.
Доктрина продовольственной безопасности подразумевает самодостаточность страны в основных видах сельскохозяйственной продукции в случае чрезвычайных ситуаций (например, непогоды и неурожая) или даже на случай военных действий. Вся продукция для госрезерва должна быть в обязательном порядке отечественного производства.
Доктрина содержит показатели самообеспеченности страны по различным видам продовольствия. Например, по овощам и бахчевым культурам пороговое значение установлено на уровне не ниже 90%, по фруктам и ягодам — 60%, по семенам — 75%.
Документ был презентован на заседании Государственного совета в Кремле в конце декабря вице-премьером правительства и куратором сельскохозяйственной отрасли Алексеем Гордеевым. Представляя документ главе государства Гордеев отметил, что «рацион питания каждого человека, вне зависимости от его социального уровня и достатка, должен быть полноценным, здоровым и доступным».
Конкретизировать положения новой версии Доктрины поручено Минсельхозу; эта работа, сколь мне известно, ещё не завершена.
Но дело даже не в деталях. Новая Доктрина вроде бы вводит в сферу своего внимания угрозы неурожая или даже войны. На случай такой неприятности предусмотрен госрезерв. Собственно, он был всегда. Наш друг прожил всю жизнь до института в Норильске. Он рассказывал, что там никогда не ели мяса (за исключением оленины) моложе пяти лет. Там, в вечной мерзлоте, были устроены естественные морозилки для огромных количеств мяса. По мере истечения срока старые запасы выгружали и загружали новые. Так что в госрезерве нет ничего нового.
Всё это нужно и полезно. Но мне представляется, что во всех этих подходах и доктринах не учитывается вот чего. Да, мы многое производим внутри страны. Но при этом остаёмся крайне зависимыми от заграницы. Парадокс? Вовсе нет – просто неприятная правда, которую не учитывают «концепции» и «доктрины».
Возьмём самую успешную отрасль сельского хозяйства, достижениями которой мы гордимся, - производство зерна. Мы в полтора раза превышаем внутреннюю потребность, являемся главным мировым импортёром и т.д. Моё собственное хозяйство в Ростовской обл. специализируется на производстве зерна, да и все окрестные хозяйства имеют зерновую специализацию. Так что мои сведения это, что называется, «вести с полей».
Сначала, как водится, хорошие известия. Посевной материал у нас российский. Сорт выведен кубанскими селекционерами. Любопытно, что есть государственная мера небольшой поддержки хозяйств, покупающих семена у своих областных производителей семян. Так вот мы в прошлом году купили на Кубани, у соседей, и этих небольших выплат лишились. Но, разумеется, это пустяки: главное – качество посевного материала. Нашему агроному показалось, что у соседей оно выше. Главное – семена у нас российские. Это хорошая новость.
А дальше пойдут новости похуже. Сельхозтехника у нас практически вся иностранная. Общая картина такая: чуть поднимется хозяйство – тут же закупает иностранную технику. Потому что она, хоть и несообразно дорогая, - гораздо лучше российской.
Наша техника, Ростсельмашевская, к примеру, сравнения не выдерживает. Я где-то рассказывала: на одном довольно престижном сельхозсборище выступал с трибуны начальник Ростсельмаша г-н Бабкин. А в зале на ряд впереди меня сидел мужик простецки-колхозного вида и упорно бубнил под нос: «Ты лучше скажи, почему технику дрянную делаешь». Техника и впрямь очень низкого качества. В комбайнах пшеницей протираются шнеки, подающие зерно в бункер. Пшеницей! Не камнями, не наждаком – зерном. За один сезон. Надо полагать, используется очень тонкий и очень дурного качества металл. Наверное, по обычаю «эффективных менеджеров» «рубят косты» (понижают себестоимость) до самой распоследней крайности. При этом цены всё равно получаются довольно высокие. Ростсельмашевские комбайны сельские хозяева брали, когда на них давали субсидии. Теперь не дают (или связывают субсидии с наличием в хозяйстве животноводства, что в нашей зоне скорее редкость). Ну а без субсидий – лучше напрячься и взять иностранную технику.
А сельхозтехника – это не просто важно, а критически важно. Особенно у нас, при переменчивой погоде. Надо убрать урожай быстро и без потерь. А значит, нужна техника производительная и надёжная, чтобы не тратить время на починку. Сегодня ты собираешь урожай, а завтра – пошёл дождь и… Что? При советской власти, когда энергия была практически даровая и вообще казённая, были сушилки, а сейчас это дорогое удовольствие: энергоносители кусаются. По этому критерию (быстроты) иностранная техника радикально лучше. По критерию потерь – тоже, но это не так уж существенно. (Наша 3% потерь при уборке, «их» - 0,1; тоже, конечно, хлеб…).
Но и это ещё не всё, что делает нас зависимыми. Т.н. средства защиты растений. Та самая «химия», которую в быту ругают, проклинают, но в реальном производстве обойтись без неё нельзя. Современная сельскохозяйственная технология настроена на применение «химии». Химия – это а) собственно средства защиты, т.е. ядохимикаты, которыми опрыскивают от сорняков и вредителей и б) минеральные удобрения. Средства защиты, вернее, их действующее вещество – всегда иностранное. Это как лекарства: иногда говорят, что наше, российское, а на самом деле, в России только смешано из ингредиентов. Надо разбираться, откуда действующее вещество, а не то, что написано на упаковке. На упаковке в современной промышленной системе пишут имя того, кто реально меньше всего участвовал в производстве: он, вероятнее всего, просто смешал, упаковал и прорекламировал. Это относится не только к химии, а ко всему на свете.
Агрохимия на российском рынке есть и хорошая, и поплоше, но вся – иностранная. Можно ли без химии? Можно. Но урожай упадёт в полтора-два раза. Это если не нападёт саранча, например. Она способна уменьшить урожай до нуля. Отмечу, что грамотное использование современной химии минимизирует потенциальный вред от неё. Очень часто бывает так: сегодня можно и нужно опрыскивать, а завтра вредно и нельзя. И надо сделать это очень быстро. Для этого и нужна высокопроизводительная и надёжная техника, в данном случае – опрыскиватели.
Что касается минеральных удобрений, то большая часть производимого уезжает за границу. А наши сельхозпроизводители зачастую просто не могут себе позволить российские удобрения. Но, слава Богу, они у нас хоть свои. Любопытно, что два самых крупных производителя удобрений в мире – США и Китай – являются и самыми крупными покупателями наших удобрений. То есть они и много производят удобрений, и ещё докупают. Это правильная, перспективная позиция. Мне кажется, было бы полезно ввести натуральные субсидии удобрениями. Это работа на перспективу, чтобы земля не выпахивалась до лунной пыли.
Я наметила два «крючка» зависимости от заграницы в самой передовой отрасли сельского хозяйства – в производстве зерна. Мы критически зависимы по технике и по химии.
Переходя к продукции, так сказать, второго передела – животноводству, мы видим, как возрастает зависимость по сравнению с растениеводством.
Мы зависимы по породистому скоту. Я не знаю, ведётся ли селекционная работа, но, когда требуется, закупить качественную скотину – покупают иностранную. При этом нам не всегда подходят их породы. У нас были хорошие местные породы коров – например, для нашей зоны степная красная.
Оснащение животноводческих комплексов – иностранное. Фермер, владелец молочного хозяйства, рассказывает: в передовых хозяйствах процесс механизирован, роботизирован, информатизирован. Но каждые две недели обновление для доильных роботов закачивают из Голландии. Не закачают – и пропало передовое хозяйство.
Рационы тоже составляются по иностранным прописям. Белково-витаминные добавки – импортные. В 70-е годы было построено несколько заводов, которые их производили, в 90-х – закрыли. Это непростое, химическое производство. И его у нас нет. А без него – современное животноводство невозможно. Без него – только бабушкина бурёнка.
Ветеринарные препараты (как и человеческие лекарства) – сплошь импорт. Не надо умиляться на российскую надпись на упаковке: вопрос, чьё действующее вещество.
Мы гордимся, что проблема снабжения населения мясом птицы у нас решена и налажено производство бройлеров. Но в автономном режиме все эти «петелинки» могут существовать месяца полтора. У нас практически нет собственных пород птицы. Даже яйца для бройлеров – импортируются во многих случаях. Я уж не говорю про разного рода цесарок и прочую экзотику.
Иными словами, наше сельское хозяйство, которым в последнее время наладились патриотически гордиться, – отвёрточное. Оно, в сущности, локальная сборка из привозных компонентов.
Наша «модернизация» – происходит по колониальному типу – с сохранением полной зависимости от «метрополии». Разница между двумя типами модернизации – как между букетом в вазе и растениями в грунте. Завял букет – надо покупать новый. Вот такая у нас модернизация.
Справедливости ради надо признать, что такая производственная и – шире – жизненная философия формировалась ещё в брежневские времена. В бытность мою в Минвнешторге (в начале 80-х) нам, служащим, было велено считать, что покупка целостных производственных комплексов – это чрезвычайно умно, правильно и замечательно, просто лучше не придумаешь. Тогда завелись кой-какие свободные деньги, ну и закупали некоторые заводы в области лёгкой промышленности. А задача научиться делать такие же, даже лучше, как-то заболталась, ушла на второй план. Амбициозная задача «догнать и перегнать» забылась, исчезла, рассосалась. А ведь был такой советский металлорежущий станок под названием ДИП, что расшифровывалось, как «догнать и перегнать». В «поколении отцов» мыслили именно такими категориями. А уже в конце брежневского периода эта задача – освоить передовые технологии и идти дальше – уже как-то и не ставилась. То есть на словах ещё ставилась, ВПК по инерции ещё работал, старался, но психология – тот самый реальный базис экономики – изменилась.
В настоящее время удушить наше сельское хозяйство можно «на раз». Рассчитывать мы можем только на то, что этого никто делать не будет. Но в случае, например, большой войны падение производства в разы – вполне реальное дело.
Пора наконец осознать, что сельское хозяйство сегодня - это отрасль промышленности. Наша промышленность в процессе реформ по прописям МВФ была зачищена. Ну и сельское хозяйство могло стать либо примитивным, дотехнологичным с соответствующими урожаями и качеством продукции, либо – всесторонне зависимым. В реальности оно оказалось всесторонне зависимым. Ничего удивительного тут нет. И никакой продовольственной безопасности у нас нет. Чтобы она появилась – надо развивать промышленность. Уже в XVIII веке люди поняли, что не может быть развитого земледелия без передовой промышленности. Известный норвежский экономист, лидер экономики «другого канона» Эрик Райнерт пишет, что на этот факт указывал ещё Дени Дидро.
Будет у нас промышленность – можно ставить вопрос о продовольственной автаркии, т.е. подлинной независимости, самодостаточности. Слово «автаркия» имеет дурную репутацию, и напрасно. Его связывают с Муссолини и фашизмом. Но изобрёл это слово совсем не Муссолини, его употреблял ещё Аристотель, а Муссолини, любитель античности, подхватил. Значит оно, в сущности, - самостоятельность, скорее даже самовластие, то самое «самостоянье человека, залог величия его».
Если мы, Россия, реально хотим приобрести реальную продовольственную безопасность, нам нужна продовольственная АВТАРКИЯ. А она будет только тогда, когда все факторы производства будут местными. Надо нам это? Трудно сказать. Представить себе закрытие всех рынков – очень трудно. Но также трудно, наверное, было представить в начале ХХ века то, что произошло потом.
Советские руководители до самого конца советской власти стремились к продовольственной автаркии. Они были людьми, пережившими реальный голод, а у таких людей иное отношение к еде и иная психология, чем у тех, кто может в любой момент пойти и купить еду в супермаркете. Именно поэтому заставляли распахивать каждый гектар, независимо от его плодородности: хоть немого, но собрать. Сейчас много пахотной земли брошено, т.к. люди не видят коммерческой выгоды обрабатывать эти участки. Где есть коммерческая выгода – всё распахано. Тогдашние руководители помнили оккупацию нашей земли врагом и заставляли даже на уровне областей быть более-менее самодостаточными. Да и на уровне хозяйств – во многом тоже. У нас при советской власти были слабо специализированные хозяйства. И породы тоже были слабо специализированные. Прогрессисты издевались: «Что за дурь – мясо-молочная порода? Или мясо-сальная свинья?». На самом деле, это психология людей, которым не до жиру – быть бы живу. Людей, помнящих голод.
В сущности, продовольственная автаркия – это единственное, что способно обеспечить России подлинную продовольственную безопасность. Но для того, чтобы её достичь, надо воздействовать не на сельское хозяйство, а на промышленность. Нужна быстрая и разносторонняя индустриализация, причём не по колониальному типу, а подлинная творческая индустриализация. Тогда сельскохозяйственная автаркия произойдёт ходом вещей. А это приведёт к подлинной продовольственной безопасности.
***
Текст был написан для выступления на конференции «Социально-экономическое развитие в эпоху трансформации глобального капитализма: природа, противоречия, перспективы». (6 марта, Москва, Финансовый университет)
