Авторский блог Галина Иванкина 20:00 16 августа 2014

Креакл и хамон

Хамон - не еда, а маркер соответствия. У креативных мальчиков отняли не мясо, а его Инстаграм-статус. У простецкого шашлыка под пивко этот статус куда как ниже… Хотя, вот умный литературный герой когда-то изрёк: «А вы знаете мои скромные требования: кусок хлеба, чистый воротничок, что ещё человеку нужно?» Но креаклу Шерлок Холмс – не аргумент.

«Не делайте из еды культа!»

Остап Бендер.

Креакл и хамон. Вероятно, правильнее было бы написать «хамон и креакл», так сказать, по старшинству, по степени общественной важности, ибо хамон – это довольно интересное, с выдумкой приготовленное мяско, тогда как наш креакл – мяско бесполезное, более того – вредное и дурно пахнущее. Итак, у господ-либералов и примкнувших к ним хипстеров случилась беда – злое государство решило отнять у них священное право кушать заморские камамберы-пармезаны, а также польские яблоки и всё тот же пресловутый хамон. Санкции на ввоз! «Как? Тиранствующий Путин теперь заставит нас жрать сено и заедать его макаронами по-флотски? За что боролись-то, господа?! За что кидались под танки в 91-м и постреливали из них же в 93-м?» Нежные желудки, привыкшие к сладостным смузи и утончённо-аристократичным посиделкам в «Жан-Жаке», отозвались прощальным стоном.Соцсети заполыхали. Негодование крепло день ото дня: «Что же теперь нам выкладывать в Инстаграме? Гречку с котлетами? Или бычки в томатном соусе?! Чем хвалиться перед соседками по оупен-спейсу?» Страсти по хамону до такой степени захлестнули креативную общественность, что её представители даже стали подумывать о …гастрономической эмиграции, в связи с чем привычный и поднадоевший лозунг «Пора валить!» приобрёл пикантный душок французского сыра.

Многие оппозиционные деятели и прочие дерзновенные гуманитарии высказались вполне откровенно – грядёт голодуха, ибо деспотическая Russia сама ни черта не производит, да и производить не собирается, поэтому без заморского паштета и прочих «цивилизованных» креветок наступит неизбежный Армагеддон в пределах отдельно взятой деспотии. Так, известный писатель-фантаст Дмитрий Глуховский в своём материале «Собачья жизнь» недвусмысленно вопрошает: «Почему радуются тому, что в наказание врагам президент запрещает нам есть?» Впрочем, автор популярных бестселлеров догадался – почему! Россия – по его мнению - стремительно превращается «…в жуткую, озлобленную, параноидальную, словно бешенством укушенную Северную Корею, у которой вечно взор красной пеленой затянут, и голод, и лихорадка, и слюна с клыков...» И совсем ужвеликолепен нижеследующий пируэт: «Почему счастливы до слез, когда пришпандоривают нам бессмысленный Крым, хотя всего-то полгода Крым этот самый никому не нужен был даром?» (http://www.snob.ru/selected/entry/79528)

Остаётся только поражаться, что именно Дмитрий Глуховский создал страшную по своей узнаваемости антиутопию «Будущее» - как раз о жующе-тупом, отказавшемся от Неба – от Бога и от Космоса – обществе. В этом, с позволения сказать, …Прекрасном Далёко не будет никаких духовных и философских исканий, зато – много разномастных развлечений, море секса и – вечная молодость. Правда, есть нюанс, но он, как следует из повествования, печалит далеко не всех обитателей планеты. Да, от «бесполезного Бога», ненужного Космоса, …бессмысленного Крыма, и прочих иллюзорных прихотей этот мир отрёкся-отвернулся слишком давно, чтобы его считать человечеством. Тем не менее, автор даёт им всем шанс, возможно даже последний. Так, когда же Глуховский был настоящим – когда пугал нас катастрофичным Будущим или когда он в общем креакло-хоре плакал о безвременно ушедшем хамоне? Вопрос, как обычно, риторический. Ответ, наверное, не нужен. Правда, есть в его статье тоненький луч света: «Людям было тоскливо без смысла, который был бы в миллион раз больше бытового житейского смысла их коротких диванно-огородных существований». Что есть, то есть. Без Смысла – только Ваше несветлое «Будущее», господин Глуховский.

Татьяна Толстая со свойственной ей злобной иронией тоже не осталась в стороне от животрепещущей темы, от (переводя с русского на креакловый) – от актуального контента. В её блоге читаем: «Идиоты воображают, что лишь схлынет мерзкое кока-пойло и отвалится, наконец, с груди десятилетиями удушавший нас гамбургер, - сразу наступит крестьянское счастье, табуны мясных бычков (наевшихся золотой нашей пшеницы и густого и душистого нашего сена с ромашками) наперегонки бросятся в наши котлы и на сковородки, а стаи аппетитных белоснежных курей, что твои голуби, будут взлетать над родными просторами. На златой заре. С шумом белых крыл». (http://tanyant.livejournal.com/116609.html). Что ж, написано сильно – талант, как говорится, не пропьёшь и даже не заешь. Графине, скорее всего, нет особого дела до хамонов – она из принципа.

Но уж совсем откровенно, безо всяких стилистических вывертов и прочих фразеологических острот высказался пролетарий гуманитарного труда (писатель, режиссёр, общественный деятель и просто красивый мужчина) Евгений Понасенков: «Остаётся только вводить санкции против собственного народа, брать его в заложники, морить голодом, чтобы давить на нервы цивилизованных стран. Это историческое преступление и позор. Огромная страна, которая за много веков существования не сумела произвести ни одного (!!!) сорта сыра, который мог бы конкурировать с иностранными. Во Франции, Италии, Германии и Англии, к примеру, в каждой - по несколько сотен (!) сортов того же несчастного сыра».(http://www.echo.msk.ru/blog/eponasenkov/1376898-echo/)

Комментарии, как говорится, излишни. Как жить? Куда податься? А ведь мы только-только научились предпочитать рукколу с тигровыми креветками!

…Однако интересно тут другое: зачем креаклам – хамон? Только ли потому, что без этого испанского блюда им всем никак не выжить? Или врачи прописали господам курс живительной хамонотерапии? О, нет! Еда, как таковая здесь вообще не при чём. Её вкусовые качества, как ни странно, тоже. Хамон – это статусная штучка. В том же ряду – гаджеты с пометкой Apple, записные книжки с лейблом Moleskine, кино «не для всех», журнал «Сноб», телеканал «Дождь». Если ты – представитель креативного класса, будь добр соответствовать. Назвался креаклом – полезай в «Жан-Жак».

Проще говоря, есть вещи и смыслы, которые интересны лишь потому, что они кем-то когда-то были введены в моду. Так, среди креаклов, помимо всего прочего, модно обзывать народ – быдлом и ватниками, торчать в Инстаграме, писать книги, быть как бы среднего пола и кушать мясные катышки под названием митболз (но ни в коем случае не тефтели, ибо тефтели – это у «ватников»!).Не так важно, вкусно тебе или нет - noblesse oblige. «- Вы любите Альмодовара? – Не знаю, не пил!» Пресловутый хамон – это тоже символ, часть поведенческого кода. Их модные-современные отцы и старшие братья когда-то отстояли немыслимую очередь в не-совковую, перестроечно-модерновую столовку с вывеской «Макдональдс». Судорожно сглатывая слюни и подпевая доносящейся из каждого окна песенке «Американ бой – американ джой!» они томились в ожидании превеликого чуда. Ещё часик-другой на морозе и они войдут в яркий, соблазнительный мир буржуйской дольче-вита, вонзят молодые зубы в вожделенный гамбургер и – красиво расстанутся с треклятым прошлым.

Во все времена существовал этот феномен – модное кушанье, отведав которое хомо-сапиенс начинал ощущать себя ближе к так называемой элите. «Ананасы в шампанском…» - выспренно и жеманно простонал великий денди Серебряного века Игорь Северянин. «Ешь ананасы, рябчиков жуй!» - подхватил агитатор-горлан-главарь Владимир Маяковский. Так, ананас на долгие годы сделался предметом культа у людей, желавших допрыгнуть до небожителей. Плюс, разумеется, шампанское, которое, как известно, пьют аристократы, причём даже с самого утра. «Шампанского, господа!» - и тут же, как по взмаху волшебной палочки, появляются гусарские ментики, цыганские хоры, декабристская верность и непременно - ложа в Мариинке с правом бестрепетно лорнировать княгиню Голицыну. Устрицы, омары… Запредельность. «Бригадир, рубать чего будем? — Устриц в томате, — отвечает Рыбкин, — и омаров на постном масле», - этот забавный диалог из раннего рассказа Юлиана Семёнова полностью отражает картину гастрономических грёз. Точнее, несбыточных грёз. То, чего не может быть никогда. А, в принципе, не больно-то и хотелось! Хотя, кому - как. Вон белокурая валькирия протестных тусовок – Ксения С. печально констатировала в своём опусе: «Никаких больше устриц белон».

Итак, это было всегда. Не банальные пища и питьё, а некие знаки соответствия. Еда, как смысловая нагрузка, где сам вкус, собственно, отходит на второй план. Для Юрия Олеши, да, впрочем, и для советского Агитпропа 1920-х-1930-х годов, символом шикарного high life-а был многослойный, прямо-таки многоэтажный торт с барственными розами из крема, цукатными финтифлюшками и шоколадными начинками. Бестолковая жратва, от которой только жиреют. Торт был маркером гнусного сибаритства – нэпманская, буржуйская еда. Зощенковская «Аристократка» умудряется в кратчайшие сроки слопать сразу несколько пирожных. Сладости – буржуазны. Мальчиш Плохиш устремляется в Буржуинство не за «свободами» и «правом выбора», а в надежде получить бочку варенья да корзину печенья. Недаром в кинофильме «Цирк» коварный иностранец сманивает циркачку Зиночку именно сластями, которые ей строго запрещены. Итог – закономерен. Набравшая лишний вес, девушка становится катастрофически (в прямом смысле этого слова) непригодна для готовящегося номера. Замечу, что в кадре могли быть показаны и калорийные колбасы, и роскошные сыры, и жирные паштеты, однако, в этом случае пропал бы весь недвусмысленный символизм эпохи. Торт = провал. Но это соблазнительно, сладко, …богато, пышно. Поэтому девочка Суок, попадая в чертоги наследника Тутти, устремляется к заманчивым пирожным. «Пирожные наследника Тутти были великолепны. Десять пчел слетелись к ним, приняв их за цветы. <…> Суок испугалась и уронила четвертое пирожное, самое рассыпчатое и с виноградиной». Пирожное = бомонд.

Или вот. В 1960-х годах в моду вошёл кофе, который маркировался в сознании населения, как напиток интеллектуалов. Герой-физик с маленькой чашечкой горького, ароматного напитка сидит в кафе-стекляшке и думает о яблонях на Марсе или вспоминает любимую цитату из «Прощай, оружие». А рядом – юная, всё понимающая фея-кибернетик и тоже с чашечкой кофе. В следующем десятилетии заумные поклонники кофеина перебрались на персональные кухни и стали хвастаться перед своими гостями не только билетами в Ленком и в любимовскую Таганку, но и оригинальным способом приготовления кофе. Чай казался простонародным, как супер-хит XX столетия «У самовара я и моя Маша». Как там поётся? «Маша чай мне наливает, и взор ее так много обещает». Мещанская пошлость, помноженная на теины. Чаем баловались купцы из пьес Александра Островского – туповатые, хамоватые, со своими смазными сапогами, плисовыми кафтанами и дурными вкусами. Интеллектуал - голосует за кофе. Простец – не выносит его интеллигентной горечи. Владимир Сорокин по-свойски отжигает: «Кофе не любишь? - Ненавижу. Горечь одна, а сытости никакой. Лучше молочка с мякишем... ммм... кружечку засадишь - и порядок... знаешь, навитаминишься как...» Разве это наш метод? И на экране умный Штирлиц закуривал свою сигарету - под кофе - и решал судьбы мира.

В начала 1980-х на волне увлечения итальянской эстрадой и вообще – Италией в советском лексиконе появилось заманчивое слово «пицца». Из колонок модного японского двухкассетника лились сладкие песни про «феличиту» и «прима нотта д`аморе», а в дамском журнале «Работница» повествовалось об умении итальянских женщин оставаться элегантными даже после тяжёлого рабочего дня. Пицца – лучшее дополнение к апельсиново-солнечной феличите и миланской Alta Moda. По сути – еда простого люда – взять бедняцкую лепёшку и украсить её остатками сыра и последним помидором. Но у наших «мажоров» пицца сделалась символом шикарной заграничной жизни.

И как тут обойтись без Виктора нашего Пелевина, который с невероятной точностью описал мироощущения целой Generation? «Когда-то в России и правда жило беспечальное юное поколение, которое улыбнулось лету, морю и солнцу - и выбрало "Пепси". Сейчас уже трудно установить, почему это произошло. Наверно, дело было не только в замечательных вкусовых качествах этого напитка. И не в кофеине, который заставляет ребятишек постоянно требовать новой дозы... Как бы там ни было, эти дети, лежа летом на морском берегу, подолгу глядели на безоблачный синий горизонт, пили теплую пепси-колу, разлитую в стеклянные бутылки в городе Новороссийске, и мечтали о том, что когда-нибудь далекий запрещенный мир с той стороны моря войдет в их жизнь».

Несколько раньше в лексикон советского человека вошло другое наименование – собственно Кока-Кола, которую чаще всего упоминали в связи с критикой американского образа жизни, и, разумеется, доморощенным стилягам - «штатникам» хотелось отхлебнуть именно этого шипучего напитка. Но так на просторах СССР оного не водилось, то несчастным эстетам приходилось накачиваться алкогольными коктейлями в многоизвестном Коктель-Холле на улице Горького. Шутка – шуткой, однако же, Кока-Кола имела у стиляг-мажоров-западников и иже с ними определённый статус - питьё шикарных и пресыщенных буржуев. К официально разрешённой (!) Пепси-Коле относились попроще – она же продавалась в гастрономе, аккурат рядом с «Дюшесом», «Буратино» и прочим совдеповским ситро. Сразу терялась острота переживания! Вместе с тем, Пепси-Кола была гораздо популярнее всех «Буратин» вместе взятых – в основном, из-за лейбла.

Если уж мы заговорили о Кока-Коле, то нелишним будет вспомнить также и о жвачках. Баббл-гам, подкрашенная резина с бананово-лимонным духом была предметом вожделения многих (если не большинства) молодых людей 1970-1980-х годов. Подарить другу блок привозной заокеанской жвачки «с Микки –Маусом»или шикарным жестом вытащить мятную пластиночку Wrigley – всё! Интерес к твоей персоне обеспечен. Стильный молодой человек (или, как тогда говорили – упакованный в фирму) – это не только американские джинсы, кроссовки Adidas и новейшие записи популярной группы, это ещё и бабблгам. Особенно ценились те, которые с вкладышами. Не важно, что другие, в простых обёртках – приятнее. Более того, не важно, вкусно ли тебе всё это перекатывать во рту. Жвачка – непременный статусный символ в юношеской среде. У людей постарше – свои заботы и свои «престижные» блюда. Импортная баночная ветчина, балычок и, разумеется, чёрная икра.

Потом в 1990-х сделалось модно посещать суши-бары и прочие заведения, так или иначе причастные к японской кухне. Каждый популярный беллетрист, любая поп-звёздочка в своих пространных интервью докладывали о своей любви к сакэ и сашими. Нравится – не нравится – жри, моя красавица! Это – круто. За эти годы сформировался и своеобразный анти-рейтинг продуктов. Например, обычный майонез «принято» считать символом быдло-ватников. Он полагается не только к салатику «Оливье» с варёной колбаской. Всё бы так просто! Майонез – это приложение к жизни в «хрущобе», к советским коврам с красно-синими загогулинами, а также – к просмотру реалити-шоу и проливанию бабьей слезы от песни «Ах, какая женщина, мне б такую…» Помимо майонеза, сюда же относим семечки (они же – сёмки), которые лузгает гопота из неблагополучных районов... Пока их корпулентные матери наворачивают салатик с майонезом под журчание сериала. Интеллектуал должен налегать на сашими, хотя тайно – по ночам – он лопает всё тот же «Оливье».

Так вот, нынешние хамоны – из той же серии. Это не еда, а маркер соответствия. У креативных мальчиков отняли не мясо, а его Инстаграм-статус. У простецкого шашлыка под пивко этот статус куда как ниже… Хотя, вот умный литературный герой когда-то изрёк: «А вы знаете мои скромные требования: кусок хлеба, чистый воротничок, что ещё человеку нужно?» Но креаклу Шерлок Холмс – не аргумент.

1.0x