Авторский блог Галина Иванкина 14:31 5 января 2015

Эра борьбы

как покоряли пространство и время

«Пусть гром гремит, пускай пожар кругом

Мы беззаветные герои все,

И вся-то наша жизнь есть борьба».

Из советской песни.

В культовой рязановской кинокомедии «Гараж» один из персонажей произносит саркастическое двустишие: «У верблюда два горба, потому что жизнь – борьба». Никакого отношения к верблюдам или каким-нибудь иным зверушкам это не имело, просто на момент создания картины лозунг о жизни-борьбе и прочей «битве за урожай» казался затасканно-бесполезным и, как водится – уморительным. Это было снято в самом конце 1970-х – на излёте блаженной эры брежневского Застоя, когда слова не сопрягались со смыслом, а держание большой фиги в кармане сделалось разновидностью общеобязательной моды, вроде непременных о ту пору джинсов и записей группы «АББА». В эпоху товарища Сталина за высмеивание тезиса «Жизнь – это борьба» могли, если не порешить, то основательно попортить биографию. Во времена хрущёвской Оттепели поступили бы чуть более милосердно, однако, не менее поучительно. Дабы не повадно было! А вот позднесоветский мир был настолько пропитан красивой ложью и тотальным неверием, что подобная шутка оказалась возможной. Точно так же в захаровском «Мюнхгаузене» происходит обстёбывание слова «подвиг». И все эти намекающие диалоги: «- Это значит, что от 8 до 10 утра у него запланирован подвиг. Ну, что вы скажете, господин бургомистр, о человеке, который ежедневно отправляется на подвиг, точно на службу? - Я сам служу, сударыня. Каждый день к девяти утра я должен идти в мой магистрат. Я не скажу, что это подвиг, но вообще что-то героическое в этом есть».

Запланированный подвиг–это намеренное доведение до абсурда сразу двух советских идей-фикс: плановости хозяйства и обыденности, обязанности подвига. «Здравствуй, страна героев, страна мечтателей, страна учёных!» Героизм – столь же естествен и повседневен, как …работа, а «Повесть о настоящем человеке» - это не сага про крутого супермена, а история некоей классической нормы. Настоящий человек = герой, остальные же, как водится – не настоящие. Труха и плесень. Однако в 1970-х над этим стали потихонечку посмеиваться. Собственно, повод (если честно!) был - партийные бонзы, в основном, думали только об укомплектовании своих квартир шведскими холодильниками и югославскими гарнитурами фасона «стенка», не забывая, при этом пафосно вещать с трибун о соцсоревнованиях и гордой поступи советского пролетариата. Однако это не снимает ответственности с творцов и авторов. Именно с таких кино-приколов, по сути, и началась пресловутая Перестройка – развалить колосс с налёту было бы никак не возможно, а вот под хихиканье да высмеиванье, по кирпичику, по гвоздику, по буковке – это оказалось делом весёлым и лёгким.

…Если даже поверхностно взглянуть на советское искусство, как, впрочем, и на отражённое в нём бытие, то понятие «борьба» окажется чем-то, вроде краеугольного камня. Советский Агитпроп учил: за всё в этой жизни надо бороться – ничто не даётся без боя. Суть – в преодолении себя и природы. Мы покоряем пространство и время. Самое страшное (а также – глупое, гнилое и мещанское) – это быть успокоенным, ибо жизнь – это и есть борьба во всех её проявлениях. В одной из популярных «производственных» песен, которые с воодушевлением создавались Александрой Пахмутовой и Николаем Добронравовым, есть такие строчки: «Я ещё допою, допою комсомольскую песню свою, /Только кто мне придумает новый Тайшет, кто другую найдет Ангару?» Лирический герой жалеет вовсе не о том, что юность прошла в таёжной глухомани, без уютного сортира да по холодным палаткам, а о том, что великие и красивые трудности – увы, позади: «Будем мудро и правильно жить, будем верно и нежно любить… / Нам ещё говорят, что вся жизнь впереди…» Но… Это попросту…неинтересно. Отсюда - беспрестанное цитирование блоковских строк: «И вечный бой! Покой нам только снится», причём довольно часто без указания авторства. Интересный факт - многие советские школьники, бравшие сие в качестве отрядного девиза, искренне полагали, что стихи написаны году этак в 1920-м кем-нибудь, вроде Эдуарда Багрицкого… Не успокаивайся на достигнутом! – поучали статьи в «Пионерской правде». Борись до конца! – кричали лозунги. От звезды – к звезде, от победы – к победе. Психологи сказали бы, что у «настоящего советского человека» должна была развиться адреналиновая зависимость – он же постоянно что-нибудь одолевал или сокрушал, находился в состоянии готовности. К прыжку и атаке, к освоению и покорению. К риску. Говорили так: «Риск – благородное дело». Что ж? «Счастье – борьба», - как лаконично выразился ещё Карл Маркс, а с его постулатами в СССР спорить не полагалось.

Таким образом, борьба из средства становилась целью, а всенародно любимый бард Юрий Визбор откровенно признавался: «Будем понимать мы эти штормы, / Как желанный повод для борьбы». Кстати, кумир другого поколения – Андрей Макаревич пел примерно о том же самом: «Гораздо трудней не свихнуться со скуки / И выдержать полный штиль». Штиль – это для жирного обывателя, тогда как буря – это прекрасный повод для преодоления, то есть, собственно, для счастья. Птицу Счастья тоже надо именно ловить, шагая за ней в такие дали, «…что не очень-то и дойдёшь», причём - «…невзирая на снег и дождь». Что делать после преодоления и обретения? Искать непокорённые штормы, а также - придумывать новый Тайшет и сочинять внеочередную Ангару. Именно в этом – одно из главных цивилизационных отличий буржуазно-модели от, собственно, советской. Так, простой и честный парень – герой Америки - тоже много трудится, преодолевает себя и обстоятельства, активно борется со злом, чтобы, в конечном итоге, стать миллионером, женится на долгоногой блондинке и наплодить кучу розовощёких ребятишек. Финал принципиально иной: Американская Мечта не требует от Джонни слишком многого – будь честен и благороден, достигай по правилам, трудись и - наслаждайся плодами. Замочил плохого парня? Получи конфетку. Преодолел свои грёбаные слабости? Молодец! Живи на роскошной вилле с видом на море, ешь ананасы-рябчиков жуй. В советской же традиции бывший красный командир, ставший, например, зажиревшим функционером или, не дай Боже, директором промтоварного магазина, должен был вызывать всенепременно-всенародное презрение. Как же так? Ты скакал впереди отряда будённовцев и спал у костра, укрываясь простреленной шинелью, а теперь – жрёшь в ресторане всякие шофруа и котлеты «де-воляй», а твоя супруга носит панбархатное платье на своём холёном теле? Это непорядок! Так, Аркадий Гайдар довольно круто расправляется с отцом барабанщика Серёжи – с Щербачёвым-старшим, показывая, как из героя легендарных сражений он превращается в крупного торгового босса, а на деле - в «рохлю и тряпку» и, наконец – что закономерно – в преступника. Бывшему командиру понадобилось пройти лагерное чистилище, дабы осознать, что же он натворил в этой жизни; и дело тут вовсе не в растрате казённых денег, а в некоем предательстве, которое совершает отец, изменяя свою линию судьбы, точнее – линию борьбы. Впрочем, помимо каноничной «Судьбы барабанщика» в прессе 1920-1930-х годов было полным-полно разоблачительных статей и фельетонов со схожей тематикой. На первый взгляд может показаться, что западная модель является более щадящей и – …более человечной. Она воздаёт герою по заслугам, не понуждая его карабкаться на всё новые высоты. Однако же очень многие люди, добившись успеха, не умеют почивать на лаврах – они либо пускаются во все тяжкие, либо …начинают искать новые «вершины». И – как поётся в знаменитой песне: «Не думай, что всё пропели, / Что бури все отгремели. / Готовься к великой цели…»

Кроме всего прочего, борьба активно эстетизировалась и романтизировалась, как официозным Агитпропом, так и нашей творческой интеллигенцией. Опасности, приключения и битвы всегда притягательны, однако же, в СССР эта природная тяга человека-сапиенса к завоеваниям и покорению мира, была поставлена на идеологическую основу. Базовый инстинкт человека – это воля к власти, то есть захват, подчинение, доминирование. И главное – обуздание себя и своего эгоизма (а также - трусости, лености, жадности, etc). Однако «воля к власти» должна обладать романтическим флёром и быть эстетически привлекательной, дабы не выглядеть чересчур прямолинейной, а иной раз - грубой. Именно на этом построены баллады о рыцарях, романы о мушкетёрах и - очерки о суровом быте полярных лётчиков. Знаковая деталь – советским детям постоянно преподносились образы Айвенго, Дон-Кихота и Д’Артаньяна в качестве непререкаемых эталонов, ибо жизнь этих героев была неотделима от борьбы (подробности – опускались или же вуалировались). Сюда же относим приключения Лемюэля Гулливера, чья сильно адаптированная (sic!) и лишённая изначальных смыслов, история, считалась в СССР сугубо детской, приключенческо-романтической книжкой. И уж конечно ни одна школьная библиотека не обходилась без «Робинзона Крузо», которого можно считать идеальным практическим пособием по выживанию и преодолению. По борьбе с обстоятельствами. Больше того, советскому человеку предписывалось любить трудности, то бишь искать тех самых приключений и «поводов для борьбы». Лёгкая жизнь должна была вызывать брезгливую жалость и тотальное презрение. Что есть настоящая жизнь? «И снег, и ветер, и звёзд ночной полёт./ Меня моё сердце в тревожную даль зовёт». Престижными профессиями долгое время считались именно те, где человек рискует своей жизнью: лётчик 1930-х и физик-ядерщик 1960-х в этом смысле близнецы-братья. Потому что жизнь должна протекать в интенсивном режиме: «Бороться и искать, найти и не сдаваться», как в романе Вениамина Каверина. (Изначально - заключительная строка из стихотворения Альфреда Теннисона «Улисс», эти же слова высечены на памятнике полярному исследователю Роберту Скотту). Советская классика не знала полутонов и срединно-половинчатых вариантов – либо ты Саня Григорьев, либо ты – подлец Ромашов. Если пока неясно, каков именно, то – «…парня в горы тяни – рискни». Там поймёшь, кто такой.

На этом благодатном фоне возникали потрясающие смысловые конструкции, вроде «битвы за урожай», то есть не просто пахота или жатва, но – высокое служение воина-землепашца. Уже в эпоху Перестройки один популярный сатирик глумливо спрашивал: «Почему у них [на Западе] это просто сельскохозяйственные работы, а у нас это – именно битва?» Далее шло уточнение: «С кем битва?» И зомбированные филистеры реготали от осознания того, что битва-то была не за урожай, а, собственно, с самим урожаем. У них же там тысяча сортов сыра и столько же видов булочек, а мы тут вчера за последний батон колбасы в гастрономе дрались. С кассиршей... Возможно, постоянное педалирование темы трудностей и борьбы на каком-то этапе стало выглядеть излишним, но с другой стороны – планка хомо-советикусу была поставлена столь высоко, что заурядный обыватель попросту до неё не допрыгивал. Здравствуй, страна героев! Остальным просьба не беспокоиться. Официально-газетная и книжная лексика советского периода была в этом смысле потрясающей! Так, ученические будни превращались в «борьбу за успеваемость» и в тотальную «войну с прогульщиками». Читаем в «Пионерской правде» письмо девочки 11 лет: «Наш класс постановил: объявить войну подсказкам!». Выглядит наивно и где-то глуповато, но…красиво. Пионер мог гордо сказать, что его отряд борется за присвоение ему имени Зои Космодемьянской или, например, Юрия Гагарина. Интересный момент – в нашем детско-юношеском лексиконе было очень много слов, так или иначе, связанных с войной: мы все состояли в пионерских отрядах, которые, в свою очередь, составляли пионерскую дружину. Впрочем, ещё раньше мы избирали командира звёздочки – руководителя базовой октябрятской ячейки. На плакатах писалось: «Комсомол – боевой помощник партии!» Как бы там ни было, но вся наша жизнь с самого детства пронизывалась идеей вечной борьбы. Мы боролись за мир во всём мире, а ещё за социальный прогресс. Потом – уже во взрослом возрасте – за производительность труда. Всенародно воевали с пьянством и алкоголизмом. Отдельным пунктом шла борьба с хищениями на производстве (с так называемыми «несунами»). Если посмотреть, то вся жизнь была построена на борьбе за что-нибудь и против кого-нибудь. «Как жили мы, борясь и смерти не боясь… в морской волне и в яростном огне». Больше того – наши учителя и дядьки-агитаторы постоянно твердили, что даже за простое человеческое счастье тоже надо основательно побороться, а не сидеть, сложа руки... и ноги в позе лотоса. Интересная деталь – о модной в 1970-х годах йоге, хотя и писалось в прессе, но делалось это весьма осторожно и с многочисленными оговорками. Мол, это всего лишь оздоровительная система. А вот достигать высшего блаженства таким «антиобщественным» образом не стоит. Чревато. Ибо счастье – в труде и преодолении, тогда как индийская философия предлагала «нетрудовой» и пассивный метод обретения гармонии.

Так уж вышло, что человеку (если он нормален) всегда нужен чётко обозначенный враг, которого следует одолевать или же - трудность, с которой надо справляться. И вообще: «Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал». Как только у хомо-сапиенса заканчиваются враги, горы и штормы, он впадает в хандру и перестаёт нормально функционировать. С другой стороны, как показала практика, общество не может существовать в состоянии бесперебойного горения и наступает закономерный, можно сказать - законный «расслабон», что есть, по сути – …деградация. Так и получилось в нашем с вами СССР-е - когда на смену полыхающей героике пришёл удобный вещизм и пристраивание своего дряблого зада в НИИ (где можно в курилке обсуждать Кафку или новый «пласт» Deep Purple-а), тогда и начались разброды - шатания да мечты о помаде, как у Марины Влади. И – о смене строя. Сейчас это всё, наверное, кажется надуманным и – странным, ибо в моде, как раз-таки, лёгкая жизнь и не напрягающие отношения, а подвиг подвергается сомнению, как нечто иррациональное. Ибо – зачем? Психологи учат своих клиентов «любить себя такими, как есть», то бишь даже грязными и подлыми, дряблыми и глупыми. Вся так называемая «позитивная психология» построена на праздничном «принятии себя» и своих несовершенств, на априорном ощущении своей тушки - важной, нужной и гармоничной. Не бороться с собой, а радостно принять свою трусость, например. Не правда ли, удобненько? Жизнь в стиле «я не тупой, а уникальный» действительно весьма комфортна. И все эти отговорки: «Ну не герой я! Не могу и не хочу! Имею право – у меня «стул» жидкий и вообще я кричу во сне». Но закончить хочется не этим, ибо сие печально, а словами Владимира Высоцкого, которые, как ни крути, вселяют надежду:

«Если pуки сложа наблюдал свысока,

И в боpьбу не вступил с подлецом, с палачом,-

Значит, в жизни ты был ни пpи чем, ни пpи чём!»

Фото: кадр из фильма "Два капитана". А. Григорьев находит экспедицию капитана Татаринова

1.0x