«Повесть о Петре и Февронии Муромских» (Ермолай-Еразм) содержит мощнейший змееборческий сюжет. У князя Петра был брат Павел, и «диавол, испокон веку ненавидящий благо человеческого рода, послал жене князя на блудное дело злого крылатого змея».
Этому сюжету давали такую трактовку - сам диавол принимает образ змея и отправляется соблазнять жену. Однако, сказано вполне однозначно «крылатый змей» был «послан» врагом рода человеческого. Сатана посылает Змея, то есть, в данном случае он – не Змей. Нам рассказывают о псевдоразумном Змее, Ермунганде, Роботе, космическом Болване и вселенском Компе. Он был темным зазором в райской Полноте Адама, Первочеловека, Тотального Субъекта («Неообщинная революция»). Это была возможность расчленения, и она была реализована Адамом, которому сбросил «дезу всех дез» сатана – через Змия. Реализована посредством этого самого «темного зазора». («Революция против торгового строя»)
Есть такое объяснение произошедшего: «Жена князя, видимо, подолгу находилась в разлуке со своим супругом. Князья тогда все время воевали и, отправляясь в продолжительные походы, надолго оставляли своих жен одних. Воспользовавшись этим, диавол подбрасывает ей искушение блудной похотью. Враг всегда сначала находит в человеке слабое звено, чтобы пробить брешь в его душе и далее погубить, пленив какой-нибудь страстью». (Протоиерей Павел Гумеров. // «А был ли Змий?»).
На этом «моменте» стоит остановиться подробнее. У славян в старину был запрет совсем уж сильно тосковать по умершему. Иначе к тоскующему мог прийти некий злой дух в образе покойника. И этого духа изображали в образе летающего огненного Змея, который посещал дома людей и там сбрасывал свои крылья. Особенно это касалось женщин, тоскующих по возлюбленному (мужу и «сердечному другу»). Змей являлся к ним в образе покойного и вступал в эротическую связь.
Как представляется, этот самый змей-«любака» есть наш старый и недобрый знакомый – Ермунганд, Робот, Компьютер. Сильная тоска по умершему чрезвычайно разогревает яростно-желательно, в данном случае, скорее – яростно-страдательное начало. Это – душа, понимаемая как уровень находящийся ниже духа (ума). И вот это раскочегаривание (тем более, окрашенное эротически, уносит человека на границу с тонким миром теней, Навью, регионом Души (не Духа, не Прави). А на этой границе и находится Змей. Точнее, сказать, он и есть её Граница, он - абсолютная Периферия, свернувшаяся вокруг нашего мира. А там Змей показывает некое «кино», демонстрируя информационные копии (тени) умерших. Сами души, покинувшие наш мир, нас посетить не могут, но вот «дубликаты» – вполне . Собственно, это и есть призраки. И не столько они посещают нас, сколько мы их (само собой, такое путешествие нужно отличать от обычных пространственных перемещений). («Вторжение теней»)
Помните, в нулевые было такое шумное дело Грабового, получившего 8 лет за мошенничество? Он объявил себя «Христом во втором пришествии» и заверил, что может воскрешать людей. И вроде как люди, поверившие в это, начинали видеть своих умерших. Не берусь точно утверждать, что там было в плане метафизическом. Но, вообще, ничего невозможного в этом нет. Нужно только уметь «работать» с какими-то тонкими уровнями материи, тогда «воскреситель» вполне может воспользоваться огненной тоской и устроить встречу с огненным Змеем в облике умершего. И такие вещи есть нечто большее, чем мошенничество. Грядущий лже-мессия, который выдаст себя за Христа, такие вот чудеса и будет творить.
Ещё один интересный «момент». Огненного змея считали этакой ипостасью ходячего покойника. И тут сразу на память приходят ходящие мертвецы – зомби, ставшие едва ли самыми излюбленными персонажами современного кинематографа. И грядущий апокалипсис станет именно зомби-апокалипсисом. Современный человек предельно минимизирует свой дух, «включив» во всю душу – яростно-желательное начало. И тогда он действительно станет зомби – мало отличимым от киношных персонажей: «Ибо люди (…), есть начнут плоть человеческую и кровь пить, как воду». («Откровение Мефодия Патарского»). Кстати, этому изрядно поспособствует нынешнее общество потребления, которое постоянно раскочегаривает самые разные желания.
Да и еще одно. В славянских поверьях оживший покойник (зомби) называется ходящей змеей. А Змея, бывшего в Эдемском саду, часто представляли змеем с ногами (и крыльями). Ног и крыльев он лишился после того, как соблазнил Адама и Еву.
Понятно, откуда образ рептилоида, над которым так потешаются? Действительно, все эти фантастические представления о разумных рептилиях изрядно скомпрометировали тему (уж не специально ли?). Но если отбросить всю ультраконспирологическую чепуху, то получается такая картина. Рептилоиды – люди, которые пытаются уподобить себя Змею. Это такие продвинутые «маги», которые и готовят приход «мессии». Они также разогревают свои «звериные» (в первую очередь, змеиные) чувства. Но при этом, «продвинутые» маги по полной включают и рассудок. Это сугубо рациональный (компьютерный) уровень, находящийся ниже духовного уровня – ума, который получает «информацию» свыше, из региона Духа. Точнее сказать, уровень рассудка это и есть уровень души. Там причудливо соединяются и чувства, и вычисления. И сам Змей есть не только гиперэротичный «любяка», но и Робот, вселенский Компьютер, псевдоразумное существо, имеющее душу, но лишенное духа. (Руководят же им павшие ангелы – именно духи. Они пали в регион Души, где и основали свою область инферно, ад (ср. Тартаром в Аиде). Понятно, что маги хотят властвовать над человечеством, которое, согласно их планам, должно быть превращено в глобальное стадо живых мертвецов, зомби. (Вот - образ «рептилоида» в славянской традиции.)
Правда, в «Повесте о Павле и Февронии» речь идёт о тоске по умершему, но, судя по всему, Змей может крутить разное кино. Вернёмся, между тем, к сюжету. Под конец Рептилия уже почти занимает место Князя, Правителя: «А посторонним людям казалось, что это сам князь с женою своею сидит». (Это заставляет вспомнить древнеиранский сюжет о змее-узурпаторе, Даххаке. («Революция пробужденных») Однако, княгиня понимает, что происходит и рассказывает все своему настоящему супругу. Тот советует выведать у Змея, что может убить его. И тот (Болван, хоть и космический) проболтался – дескать погибну я от руки князя Петр. И Петр действительно убивает Змея, разрубив того Агриковым мечом. Очевидно, имеется некий священный меч, «кладенец»). Однако, издыхая, Змей обрызгал Петра своей кровью, после чего тот тяжело заболел.
Как представляется, здесь показана некая ущербность силового варианта. Змей есть Периферия не только «внешняя», но и внутренняя. Как пишут аскеты-подвижники, змей лежит под сердцем. И основная брань против него внутренняя, духовная. Силу, конечно, применять так же надо, но её недостаточно. Причем, это очень опасно для самого драконоборца, который рискует стать Драконом и, в некотором роде, обязательно им становится.
Князь страдает от крови Змея. И здесь можно увидеть указание на то, что сакральная кровь есть и кровь Дракона. В мироздании ведь два полюса – бытийный (сверхличностный Царь мира) и небытийный (собственно, Змей). И эти два полюса есть и внутри каждого человека, каждого существа, каждой «вещи». Но у носителя сакральной Крови эти два полюса взаимодействуют с особым напряжением, что может объяснить многие, если не только не все, «коллизии» мировой истории.
В данном плане весьма интересно обратиться к статье Алексея Комогорцева «Тайный змей бытия: образ Левиафана в свете мессианско-эсхатологических и архаических представлений». («Волшебная гора», XVII): «Указание на то, что первоначальный змееборческий сюжет содержит мысль не о буквальном смертоубийстве чудовища, а о подчинении героем, олицетворяемых им энергий, находит свое подтверждение в единственной известной фреске, на которой святой Георгий изображается совершенно безоружным («Чудо Георгия о змие», XII век). На этой фреске из храма святого Георгия в Старой Ладоге змееборец всего лишь сопровождает женщину с княжеским венцом на голове, которая мирно ведет на поводу ящероподобного «змия», покорно ползущего за ней, вытянувшись во всю длину своего тела. Содержание этого необычного сюжета раскрывает довольно редкий духовный стих о Егории Храбром и Елизавете Прекрасной, изрядно полузабытый уже к XIX веку. Его суть в разных вариантах сводится к тому, что в некотором фантастическом городе или царстве (град Антоний, Рахрынь-город, царство Арапинское и др.) живут царь и царица. Они язычники, иногда отступники от христианской веры. Без всякого внешнего повода Бог насылает на город страшное бедствие – появляется «поедучая змея», которая требует на пожирание каждый день по человеку. Жители обращаются к своему царю, и он предлагает, чтобы жертва ежедневно определялась по жребию. Жители принимают такое предложение. Но вот жребий выпадает на царя. Царь советуется с женой, как ему спастись, и та предлагает ему вместо себя отправить на жертву их дочь Елизавету. В большинстве вариантов она не той веры, что ее родители, она христианка: «Не нашему богу она молится, Она молится Господу распятому».
Свою дочь они обманывают, снаряжают ее будто к венцу. Но Елизавета все понимает. Ее ведут к морю или озеру, в котором обитает змей, и оставляют ее там. В дальнейшем песня повествует, что мимо того места, куда приведена царевна, на белом коне проезжает Георгий – воин, который после ратных подвигов возвращается домой...
Стоило бы ожидать, что герой схватится со змеем, убьет его и освободит царевну. Но в песне никакого боя нет. Георгий не убивает змея, а укрощает его: он произносит над ним заклинание или ударяет его своим «скипетром», и змей полностью смиряется. Он побежден как бы внутренней силой героя. Георгий предлагает Елизавете снять свой пояс».
Тут очень глубокий смысл. Любое убийство несёт в себе сильнейший негатив, который переносится на самого убившего. Пусть даже речь идёт об убийстве необходимом и убивается существо, достигшее дна онтологии. Всё существа созданы Творцом, и их убийство означает некое анти-творение. То, что убийство часто бывает просто необходимым, сути не меняет, только смягчает деяние, пусть и сильно. Всё равно убийство выражает ущербность нашей ужасно искаженной реальности. Могут, правда, возразить, что далеко не все существа созданы именно Творцом. Но это делает самого Творца относительным, то есть – лишает его статуса Абсолюта. Поэтому, что-нибудь – одно. Либо Творец – Абсолют, либо один из двух (или более) могущественных существ.
Изначально Змей был существом благим (как, кстати, и Люцифер). В средневековье эдемскую рептилию часто представляли как существо на ногах. Таковым, он в частности изображен в трактате Псевдо-Василия Великого «Рай». А «Византийском Октоихе» 12 в. змей представлен как верблюд, что для Востока было очень даже не зазорным. Широко было распространено представление, согласно которому Змей лишился ног после того, как ввел в соблазн Адама и Еву (будучи орудием сатаны).
Змей-соблазнитель находился внутри тотального Субъекта (Первочеловека, Адама, Пуруши), выполняя некую важную функцию. Можно предположить, что это была сама Возможность поступить иначе, чем предложил Творец. Вкушать плоды не с Древа Жизни, а с Древа Познания Добра и Зла (то есть, познать Зло). Змей был периферией абсолютного субъекта, его границей, и наличие таковой границы предоставляло возможность Иного Поступка. Без этого само творение было бы неким механическим актом.
После Большого Взрыва и расчленения изначального Субъекта Змей превращается в тотальную Периферию («Неообщинная революция») , которая поглощает, пожирает все и всяи в, конечном счёте, и себя самого («Всепожирающий космос»). Пожирает, а, следовательно, и убивает. Поэтому, любое убийство означает солидарность со Змеем. Пусть даже оно и направлено против агента Змея и символизирует убийство его самого. (К слову, адепты «ордена Зеленого Дракона», переродившегося, подобно тамплиерам, в контр-иницатическую структуру, практиковали питье крови Дракона.) Таким образом, драконоубийца сам становится Драконом, что серьезно искажает его подвиг, создавая условия для перерождения (оно и произошло в случае с вышеупомянутым обществом).
Поэтому, в Традиции упор делается на внутреннем делании, на смирении своего собственного «дракона», обвившего сердце. Этот дракон разносит человеческое «Я» на части, чем воспроизводится Большой Взрыв и космическое расчленение. Усмирения же Змея означает собирание «Я» -восстановление, пусть и частичное, взорванного Субъекта.
Конечно, не обойтись без внешнего делания, без применения Силы, но оно должно быть вторично. Ведь любая сила символизирует Силу космическую, то есть самого Дракона, Змея. А Бог не в Силе, но в Правде.
Весьма показательно, что в указанном выше духовном стихе, «языческий» царь жертвуют не собой, а своей дочкой. Это типично жреческий подход – принесение в жертву кого-угодно, но только не себя. (Здесь ещё проявляется и двойственность Царского.) «Священник по чину Мельхиседекову», Бог и Человек Христос поступил совершенно иначе, он отдал себя на Жертву, выбрал не Силу, но Правду, собрал себя «духовно». Отдал и победил, воскрес и одолел ад, вывел оттуда души праведных, открыл путь в Рай, в Правь.
