Как мне жаль Украину! Жаль до слёз эту прекрасную, восхитительную землю, её добродушный, многомудрый, трудолюбивый народ. За что Украине выпала такая беда?
Отроком под Кременчугом, в селе Беляки, я уже обожал эти бескрайние украинские степи с душистыми подсолнухами и хлебами. Дiд Данило, у которого я жил, ходил по утрам с лёгкой сеточкой на тихую речку с белыми лилиями. Приносил домой огромных золотых карасей и потчевал меня. Под Черниговом, в городке Седнев, я гулял по прохладным дубравам, и казалось, среди этих дубов вот-вот появится богатырь. И я вслушивался: не стучат ли по лесной дороге копыта могучего коня?
В Чернигове храм Параскевы Пятницы на Торгу казался совершенством, поражал изяществом и волшебной гармонией. В Сорочинцах я был на ярмарке, и не забуду это восхитительное соцветие: шум, гам, разгорячённые лица, соломенные шляпы, душистые борщи, ликование, пляс, благодушная радость, которую может источать только добрый и весёлый народ.
В Чернобыле, когда взорвался четвёртый проклятый блок и остатки реактора опускались вниз, прожигая бетонную пяту, грозя чудовищным взрывом грунтовых вод, я погружался в штольню под этот реактор. Штольню пробивали донецкие шахтёры. Лихие парни по шаткой колее выталкивали наружу вагонетки, полные грунта. Я стоял, поддерживая руками пяту, словно хотел удержать чудовищный, горящий над моей головой реактор.
На ракетном заводе «Южмаш», величественном советском красавце, я разглядывал грандиозную, страшную своим видом ракету, наречённую противником «Сатаной». Эта ракета спасла мир от ядерной катастрофы, привела к ракетно-ядерному паритету, остановила зловещую гонку.
На харьковском заводе «Турбоатом» я любовался грандиозными сверкающими слитками, которые медленно вращались, и острый резец снимал с них сияющую стружку. Я держал в руках этот тёплый стальной завиток. В КБ имени Антонова я видел невероятные по своим размерам и мощи самолёты «Руслан» и «Мрия», те, на которых доставлялся на Байконур космический челнок «Буран». Днепрогэс, созданный из красного гранита и хрусталя, казался мне совершенством. С благоговением я касался граней этого восхитительного кристалла.
Господи, за что ты наделил Украину этой сегодняшней страшной долей? За что послал ей череду правителей, каждый из которых был хуже предшествующего? Кравчук, коммунистический расстрига и оборотень, по-разбойничьи, с Ельциным и Шушкевичем разгрызли на куски Советский Союз. Теперь, когда я смотрю на состарившееся, потускневшее лицо Кравчука, вижу в нём тоску и неуверенность человека, предавшего своего благодетеля. Кучма, директор великого «Южмаша», став президентом независимой Украины, этого обломка Советского Союза, неужели он не чувствовал, что его великолепный завод обречён на гибель? Написав книгу «Украина — не Россия», неужели не понимал, что это реквием по «Южмашу»?
Президент Ющенко, который отравил себя стволовыми клетками, и те кипели в нём, превратив его лицо в глыбу застывшей лавы, он, открытый националист и русофоб, неужели не дорожил той великой советской цивилизацией, в которой Украина играла славную роль? Он поменял эту роль на местечковость, на недальновидность хуторянина, предпочитающего украинский «млын» советским электронным заводам.
Янукович, которого считали прорусским. Его прорусскость заключалась в том, что он жадно глотал российские кредиты, которые потом растворялись среди его махинаций. Тяжёлый, неразвитый, с бременем уголовных дел, он оказался трусом, сбежал с корабля в период, когда Украина падала в пропасть.
Я стоял на Майдане среди ледяной снежной пурги, опуская замёрзшие руки в железную бочку, на дне которой тлели дрова и угли. Слышал, как ветер треплет брезент палатки, на которой был приколот портрет Бандеры. Молодые люди в вязаных шапочках обступили меня и приглядывались, и я чувствовал на себе их угрюмые беспощадные взгляды — за день до кошмара на улице Грушевского.
Украина вышла на Майдан, полагая, что вершит великую европейскую революцию, после которой человечество пойдёт другим путём — очищенное, просветлённое, исполненное творчества. А вместо этого получила президентом Порошенко — плотоядное чудище, имитирующее украинский путь в Европу. Он все эти годы обирал несчастную страну, собирал дань с газа, стали, хлеба, украинского чернозёма. Он раздобрел на крови Донбасса, стал ненавистным для Украины. Он впустил в украинскую политическую жизнь странные существа, похожие на жуков-короедов, которые изгрызли, превратили в труху древо украинской истории. Из каких личинок, из каких щелей появились эти аваковы, климкины, тягнибоки? Как они пролезли во все поры украинской жизни? Мелкотравчатые, злые, алчные…
И теперь из этого шевелящегося скопища появляется Зеленский. Хохмач, хохотун, живчик, как стрекоза, он порхает над украинским пепелищем. И это он станет президентом Украины? Он спасёт Украину от краха? Создаст единую украинскую нацию? Превратит Украину в европейскую страну, подобную Франции? Обеспечит мир на Донбассе? Остановит террористические группы, нацеленные на русский Крым?
Юмористы — это особый народ. У них организм вырабатывает смех в любое время дня и ночи, по любому поводу. Юмористы всё время шутят, всё время смешат. Иногда удачно, а чаще неудачно. Они вырабатывают смех, как желудочный сок. Смеются над всем, как «Шарли Эбдо» смеются над утонувшим младенцем. Юмористы — это те, кто своим смехом превращает в труху любые ценности, любые мучительные проблемы. Зеленский — это волосок из бороды Коломойского. И этот волосок становится президентом Украины?
Вспоминаю друзей моей молодости, украинских художников и писателей, которые мечтали о независимой Украине и называли меня русским империалистом. Пели мне, москалю, дивные украинские песни, среди которых запомнилась мне одна, осуждавшая Хмельницкого: «Ой, Богдане, Богдане, неразумный ты сыну, занапастив вийско, сгубив Украину». Вспоминаю наши разговоры о российско-украинской истории, о Ключевском и Костомарове, о несхожей пластике украинских и русских церквей, о непохожей красоте украинских и русских икон. Я спорил, отбивался от их яростного оснащённого интеллектуализма, что не мешало мне восхищаться художницей Ганной Собачко, с её волшебными цветами, листьями и ягодами.
Олесь Бузина, с которым мы спорили, был украинский империалист. Он мечтал о сохранении империи, но так, чтобы столица этой империи из Москвы перетекла в Киев, ибо Киев — мать городов русских. Где эти украинские философы, литераторы, мистики? Где украинские стратеги, которые смогли бы сберечь драгоценную советскую цивилизацию, взращивая населявшие её народы до той сложности, при которой между ними исчезнут всякие этнические противоречия, вместо того, чтобы упрощать эти народы? И, упростившись, эти народы слиплись, как куски разноцветного пластилина, образовав серое неразличимое месиво.
Когда я думаю о сегодняшней Украине, вспоминаю КБ имени Антонова. Цех, где испытывались на прочность самолёты. Я помню самолёт, помещённый в огромную клеть, в гигантский стальной штатив, словно его подняли на дыбу. Его растягивали стальными канатами, выкручивали суставы, в него ввинчивали свёрла, отрывали листы обшивки. Самолёт стенал, рыдал, а его продолжали мучить.
В этом цехе внезапно появился странный человек. Он был молод, темноволос и подвижен. И он всё время смеялся. Что-то в этом умирающем самолёте казалось ему смешным. Быть может, это был будущий президент Украины?
Рис. Геннадия Животова
