"Учить людей..."

Хрестоматийный конфликт «отцы и дети» со временем перетекает в конфликт «отцы и деды». При этом, как правило, дети и деды лучше понимают друг друга, чем «отцы» — тех и других. В итоге в любом обществе формируется некая «двойная спираль общественной ДНК» с витком «через поколение», то есть примерно в полвека. Правда, сегодня, в условиях уже идущего цивилизационного коллапса, многомиллиардное человечество сжимается и спрессовывается в какую-то «чёрную дыру», где всё труднее становится отыскать начала и концы, причины и следствия. Но пока это ещё возможно. Во всяком случае и особенно — когда этот коллапс сближает между собой события и явления, временнáя и пространственная дистанция между которыми раньше была настолько велика, что их взаимосвязь либо вообще не воспринималась, либо воспринималась как нечто незначимое, несущественное…

400 лет со дня рождения Жана де Лафонтена (8 июля 1621—13 апреля 1695). Французского баснописца, как значится во всех, и не только литературных, энциклопедиях и справочниках — иногда с добавлением «великий». Хотя писал он далеко не только басни, но прочие творения его пера (в ту эпоху «перо» ещё не было метафорой) не имели особого успеха ни при жизни, ни после смерти автора. А вот басни его прославили, стали неотъемлемой частью не только французской, но и мировой литературы. Да и культуры тоже. Хотя, казалось бы, что там такого: сюжеты многих басен известны с незапамятной древности, создание аллегорической системы художественных образов тоже никакой тайны не составляет…

А вот, поди ж ты: действительно великих баснописцев мира можно перечесть, что называется, на пальцах одной руки. Ну, хорошо, двух рук, если чуть расширить границы признаваемого величия. Но в любом случае Лафонтен останется среди избранных. Ключевым звеном от античных Эзопа и Федра к нашему «дедушке Крылову». Писателем, без которого весь наш мир был бы немного иным, «все эти краски, запахи и звуки…» Нет смысла что-то здесь объяснить словами — просто при чтении возникает (или не возникает) внутренне ощутимый резонанс, который, раз уж он возник, может и дальше передаваться от человека к человеку. «Волшебной силой искусства». И той же культуры, кстати…

Повторюсь: басня как литературный жанр по сути своей достаточно проста. Один или несколько (не более семи) субъектных образов, один или два, максимум три взаимосвязанных конфликта между ними… В итоге — «учебная» игровая ситуация, «матрица» действий на будущее. Не случайно с момента своего появления басни входили в программу обучения детей разных времён и народов. Но при этом форма должна полностью слиться с содержанием, «отсечь всё лишнее», чтобы достичь «простоты совершенства». Не для каждого языка и не в любых исторических условиях подобное оказывается возможным. Но если оно всё-таки оказывается возможным — значит, «здесь и сейчас» сформировалась достаточно прочная и одновременно гибкая система ценностей, определяющая систему поведения (этос) данной человеческой общности.

И, соответственно, обеспечивающая возможность её более-менее длительной культурной (а также экономической и военно-политической) доминации в более широком ареале. Это справедливо и для греческих полисов VI века до н. э., когда записывал свои басни Эзоп, и для Рима времён Тиберия, Калигулы и Клавдия, когда их пересказывал на латыни Федр, и для Российской империи конца XVIII—начала XIX века, когда к жанру басни обращались и А.П.Сумароков, и В.В.Капнист, и И.И.Дмитриев, и многие другие отечественные писатели, среди которых особое и безусловно первое место занимает Иван Андреевич Крылов. Известное свидетельство эпохи Отечественной войны 1812 года гласит: «Одну из самых знаменитых басен Крылова «Волк на псарне» Кутузов прочитал перед фронтом солдат и офицеров. При словах: «Ты сер, а я, приятель, сед!» — Кутузов приподнял фуражку и указал на свои седины. Громкое «ура!» покрыло чтение этой басни…» На мой взгляд, данный полулегендарный момент и следует считать моментом рождения Русской Литературы (с большой буквы).

Но разве нельзя сказать то же самое и про Францию времён «Короля-Солнце» Людовика XIV, который произнёс знмаенитое: «Государство — это я!», которому «двадцать лет спустя» и «десять лет спустя» служили мушкетёры Дюма? Правда, басни Жана де Лафонтена, которые впервые увидели свет в 1668 году, они прочесть вряд ли успели. Хотя с их автором вполне могли быть знакомы лично, или хотя бы наслышаны о нём: к тому времени «лесничий из Шато-Тьерри» уже почти тридцать лет (с перерывами) жил в Париже и был достаточно известен в литературных, музыкальных и аристократических кругах французской столицы. В частности Николя Фуке, суперинтенданта финансов, главного на тот момент покровителя Лафонтена, 7 сентября 1661 года арестовывал в его новом роскошном дворце Во-ле-Виконт не кто иной, как граф д`Артаньян…

Франция второй половины XVII века была не только крупнейшей и сильнейшей державой континентальной Европы, не только стремилась «отвоевать своё место под солнцем» под занавес эпохи Великих географических открытий (она же — эпоха захвата колоний по всему миру) в соперничестве с Испанией, Португалией, Голландией и Англией, но и создавала в этих условиях новую синтетическую культуру, способную сбить накал религиозных войн XVI—первой половины XVII веков. Великие философы и математики Блез Паскаль и Рене Декарт были старшими современниками и предшественниками великих естествоиспытателей Исаака Ньютона, Роберта Гука и Антони ван Левенгука, истинными носителями своего «духа времени» в области предметно-логического познания. По стопам которого неминуемо шло и познание эстетическое, художественное творчество.

Как это происходит? Блез Паскаль: «Человек — всего лишь мыслящий тростник, удел его трагичен, так как, находясь на грани двух бездн бесконечности и небытия, — он неспособен разумом охватить ни то ни другое и оказывается чем-то средним между всем и ничем… Он улавливает лишь видимость явлений, ибо неспособен познать ни их начало, ни конец». Здесь «мыслящий тростник» — это уже художественный образ, который возникает у мыслителя так же стихийно и естественно, словно Афродита из пены морской, оставаясь в наследство всем последующим векам и народам. «И ропщет мыслящий тростник…» (Ф.И.Тютчев). А чем же этот «мыслящий тростник» отличается от иных растений, фигурирующих в качестве образов-субъектов басенных сюжетов? Вот «Дуб и Трость» — вольное переложение басни Лафонтена на русский язык И.А.Крыловым (по переводу А.П.Сумарокова), сделанное в 1806 году:

С Тростинкой Дуб однажды в речь вошёл.

"Поистине, роптать ты вправе на природу, —

Сказал он, — воробей, и тот тебе тяжёл.

Чуть лёгкий ветерок подёрнет рябью воду,

Ты зашатаешься, начнешь слабеть,

И так нагнёшься сиротливо,

Что жалко на тебя смотреть.

Меж тем как, наравне с Кавказом, горделиво,

Не только солнца я препятствую лучам,

Но, посмеваяся и вихрям и грозам,

Стою и твёрд и прям,

Как будто б ограждён ненарушимым миром:

Тебе всё бурей — мне всё кажется зефиром.

Хотя б уж ты в окружности росла,

Густою тению ветвей моих покрытой,

От непогод бы я быть мог тебе защитой,

Но вам в удел природа отвела

Брега бурливого Эолова владенья:

Конечно, нет совсем у ней о вас раденья".

"Ты очень жалостлив, — сказала Трость в ответ, —

Однако не крушись: мне столько худа нет.

Не за себя я вихрей опасаюсь:

Хоть я и гнусь, но не ломаюсь —

Так бури мало мне вредят;

Едва ль не более тебе они грозят!

То правда, что ещё доселе их свирепость

Твою не одолела крепость,

И от ударов их ты не склонял лица:

Но — подождём конца!"

Едва лишь это Трость сказала,

Вдруг мчится с северных сторон,

И с градом и с дождём шумящий аквилон.

Дуб держится, — к земле Тростиночка припала.

Бушует ветр, удвоил силы он,

Взревел — и вырвал с корнем вон

Того, кто небесам главой своей касался

И в области теней пятою упирался.

То есть в творчестве Жана де Лафонтена совершился следующий шаг, от эстетического познания к познанию этическому, к формированию новых норм поведения в рамках человеческого общества: рациональных, рефлексирующих, расчётных, прогностических… Мушкетёры Дюма, конечно же, виртуозно владели шпагой, но исход сражений и войн в их времена решали уже мушкеты, пушки, точный расчёт и манёвр. В архитектуре буйство барокко сменялось выверенными линиями классицизма, и упомянутый выше дворец Фуке Во-ле-Виконт — один из первых его образцов, ставший «зерном», из которого вырос Версаль. А дальше — рационализм, Просвещение, прагматизм, практицизм… Эпоха, в которой французский язык бесспорно главенствовал вплоть до конца наполеоновских войн и стал одной из основ всей нынешней западной культуры. В протоптанной туда тропке ясно видны следы басен Лафонтена.

Басня, с её моралью, в начале или в конце произведения, — самый наглядный пример этого перехода. А жизнь и творчество героя этой статьи показывают, насколько тяжёлым и сложным он может оказаться. Жан де Лафонтен начинал с типично барочной поэзии, его чувство ритма строки, рифмы, его искусство метафоры и прочие проявления стихотворной «техники» неизменно вызывали восхищение, но само содержание стихов, поэм, од и других произведений неизменно оказывалось где-то на обочине дорог, по которым шла современная ему «большая» поэзия и литература.

До обращения к жанру басни он считался (и действительно был) «придворным» поэтом-клиентом своих знатных и богатых патронов: того же Николя Фуке, «мазаринетки», т.е. племянницы кардинала Мазарини Марии Анны Манчини, герцогини Бульонской; Генриетты Анны Стюарт, герцогини Орлеанской, в дворце которой на несколько лет получил должность распорядителя, «благородного слуги»… Но всё это не выводило его из второго или даже третьего ряда тогдашней французской литературы, представленной Буало, Ларошфуко, Мольером, Перро, Расином.

И только с появлением в 1668 году издания «Басни Эзопа, переложенные на стихи г-ном де Лафонтеном» (124 произведения в шести книгах), посвящённой восьмилетнему наследнику престола, будущему королю Людовику XV, всё начинает меняться. Заявленное им кредо: «Я использую животных, чтобы учить людей», — находит всеобщее понимание и признание. Которое, впрочем, не распространяется на другие творения автора. Второе издание «Басен» (ещё 87 произведений в дополнительных пяти книгах), вышедшее через десять лет, в 1678-1679 годах, приносит ему настоящую славу не только в литературных кругах и не только в образованных слоях общества, — эти басни становятся достоянием всей французской, а затем — европейской и мировой культуры. А «вольный ямб» — новой стандартной формой для их создания.

После смерти в 1683 году Жан-Батиста Кольбера, личного врага Лафонтена, уничтожившего и сменившего Николя Фуке на посту министра финансов королевства, Лафонтен наконец-то получает официальное признание: в ноябре он соперничает за вакантное после этой смерти место во Французской академии с Никола Буало, официальным историографом Людовика XIV, — и побеждает, получив шестнадцать голосов против семи. По свидетельству современников, секретарь короля Туссен Роз был разгневан таким исходом, а сам «Король-Солнце» больше года не утверждал нового «бессмертного», обвиняя его в безнравственности и распущенности прежних сочинений. В конце концов, всё для нынешнего юбиляра закончилось хорошо: после того, как Буало в апреле 1684 года тоже был избран академиком (на этот раз — единогласно), Людовик XIV сменил гнев на милость… 2 мая 1685 года 60-летний Жан де Лафонтен, выступая с благодарственной речью перед собранием Французской академии, назвал себя «парнасским мотыльком». В 1693 году, незадолго до его смерти, вышло издание с последней, 12-й книгой басен.

Для нас фигура Лафонтена настолько заслонена фигурой Крылова, что даже в серии «ЖЗЛ» биографии великого французского баснописца пока не появилось. Но надо понимать, что без него, без его творчества мы бы, скорее всего, не учили бы в школе наизусть не только «Ворону и Лисицу», «Стрекозу и Муравья» или «Лису и Журавля», но даже «Слона и Моську»… Течение Слова вообще непрерывно и непредсказуемо. В качестве примера этому утверждению можно привести отрывок не самого известного русского перевода не самой известной басни Лафонтена «Крестьянин и Смерть»:

«Что как бывает жить ни тошно,

А умирать ещё тошней».

Разве не к этим строкам обратился почему-то Сергей Есенин в своём предсмертном:

«В этой жизни умирать не ново,

Но и жить, конечно, не новей»?

Вот так. Читайте басни! Читайте Лафонтена!