«Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется», - давно и проницательно сказано поэтом Тютчевым, меньше всего предугадывавшим при этом, что слово может отозваться уголовным преследованием и реальным тюремным сроком. Но уже целый век слово правды, протеста, обличения для тех, кто его произносит, отзывается такими вот печальными последствиями. Маска демократии, которую носит нынешняя власть, не дозволяет ей расправляться со словом правды по принципу: написал – напечатал - в тюрьму. Требуется, так сказать, обоснование преступности слов правды, поиск и обнаружение в них призывов, возбуждения, побуждения вражды, унижения, оскорбления... Зато механизм поиска крамолы работает бойко, без сбоев. Называется он – экспертное психолого-лингвистическое заключение, окончательно и бесповоротно решающее участь правдолюба. На основании именно такого бумажного заключения и отправляют правдорубов в узилище.
В процессе по делу писателя Бориса Миронова настал этот момент истины: в судебное присутствие по ходатайству защиты пригласили эксперта-лингвиста, заключение которого легло в основу обвинения. После ритуального трехчасового томления в коридоре Басманного капища, к чему мы уже почти попривыкли, все с интересом проводили глазами проследовавшее в двери хозяйства судьи Сафиной эфемерное создание, передвигающееся шустро и торопливо. Созданию, явно страдающему дефицитом веса, не более двадцати пяти лет, но молодость искусно маскировалась напряженно официальным выражением лица, об мелкие и острые черты которого больно укалывались любопытствующие взгляды зрителей. Эфемерное создание, впрочем, что это я использую средний род, по мнению большинства присутствующих, это была все-таки особа женского пола, водворилось за стол по соседству с прокурором, который от него, простите, от нее, инстинктивно отодвинулся, всем своим видом давая понять: мы не вместе. Но кто ж тому поверит – одно дело ребята делают. И, как мы сейчас убедимся, дело весьма нечистое, да что уж там, грязное дело, надо прямо сказать.
Допрос эксперта-лингвиста начался с сообщения, что Екатерина Константиновна Крюк, - фамилия для человека, сделавшего своей профессией обвинение людей в недозволенных мыслях и словах, просто идеально подходящая, так вот Крюк получила образование на филологическом факультете Московского государственного университета, причем совсем недавно. Слышать мне это было весьма прискорбно, ибо моя бабушка в свое время там училась, и могу засвидетельствовать, что до такого позора, как воспитание и обучение профессиональных гонителей печатного слова, МГУ в былые времена не докатывался. Напротив, в эпохи пожестче – при Хрущеве, Брежневе, Андропове - профессора, студенчество подписывали письма в поддержку писателей Синявского и Даниэля, Солженицына, Шафаревича.., страдали за это, расплачиваясь студенческой скамьей, должностями и учёными званиями. А ныне, о волчьи времена, о низменные нравы!, едва вылупившиеся из студенчества малолетки напяливают на себя кожаный фартук палача: своими заключениями не пущать, запрещать книги, гнать на этапы писателей. Чума на МГУ, пестующий в своих стенах такое «младое племя»!
Но мы отвлеклись от дела, а оно требует сегодня особого к себе внимания.
Эксперт Крюк, как она представилась, несет службу в Российском федеральном центре судебной экспертизы при Министерстве юстиции, работает там на постоянной основе ну и, соответственно, зарплату получает там же. Так что вопрос о независимой позиции лингвиста в суде изначально начал таять яко дым и растворился без следа при первых же вопросах подсудимого Бориса Миронова, зачем эксперт-лингвист тщательно наскребала и в первые же страницы своего исследования вкрапила всю информацию о запрещённых и книгах, и брошюрах Бориса Миронова. «Вам эту информацию предоставило следствие?» - интересуется подсудимый, хотя в руке у него искомое экспертное заключение и там внятно пропечатано, что кроме постановления о назначении экспертизы и самой книги «Битва с игом иудейским» более экспертам ничего не давалось, о чём Миронов чуть позже известит суд. «Не-ет», - как ни в чём не бывало невинно воркует эксперт. Зачем, казалось бы ей эти сведения, не имеющие никакого отношения к поставленным перед экспертами следствием вопросами? Суди-ряди о книге с чистого листа, непредвзято и независимо, как повелевает Закон эксперту, к тому же Закон этот о судебной экспертизе строго-настрого запрещает эксперту сбор любых сторонних материалов именно ради независимости и непредвзятости заключения. Об этом подсудимый Борис Миронов и напомнил Крюк. На что тут же схлопотал откровенно нахальный ответ всё тем же невинным голоском: «Эта информация никакой роли в заключении не играет». Поверите?
Тогда подсудимый писатель решил разобраться с недостающими в заключении понятиями: «Скажите, уважаемый эксперт, вы определили текст моей книги как обнародованную письменную речь. Почему вы не назвали тип этой речи?».
«Уважаемый эксперт» смешалась, и, как будто впервые услышав лингвистический термин, переспросила: «Тип?».
Судья Сафина расторопно пришла ей на помощь: «Вопрос снят».
Подсудимый не терял надежды услышать ответ: «Возражения на действия председательствующего. Ваша честь, на каком основании вы снимаете мой вопрос? Вы обязаны мотивировать свои действия».
Но не может же судья Сафина публично мотивировать свои действия явным замешательством эксперта и желанием помочь неграмотной филологине, так много сделавшей для привлечения Миронова к суду, поэтому и выдала традиционное в ответ: «Внесите в протокол замечание подсудимому Миронову!».
Подсудимый Миронов не остался в долгу: «Возражения на действия председательствующего. Сегодня, когда в Москве проходит Всероссийский съезд судей, на котором Президент России подчёркнуто говорит о необходимости объективности, непредвзятости и справедливости в действиях судей, председательствующий судья Сафина, грубо попирая Закон, лишает меня возможности в порядке защиты получить от эксперта важные для меня, подсудимого, ответы».
Судья промолчала. Подсудимый повторил вопрос: «Так к какому типу речи, уважаемый эксперт, вы относите мои тексты?».
Но Крюк, так ничего и не вспомнив, как двоечница, лишь вновь удивленно переспросила-повторила: «Типу речи?».
А судья Сафина, пропустив мимо ушей весть подсудимого о президентских требованиях к судьям тренированно бросила спасательный круг недоучке: «Вопрос снят».
Подсудимый вздохнул, помолчал, продолжил: «Уважаемый эксперт, вы пишете: автор выступает как компетентное лицо. Значит, вы допускаете, что факты в моих статьях точны и достоверны?».
Эксперт просительно смотрит на судью, судья снимает вопрос.
Новая попытка писателя получить ответ: «Когда вы пишете, что автор выступает как компетентное лицо, что вы имеете в виду?».
Эксперт выжидает спасительного гласа судьи, но та молчит, Крюк начинает жевать жвачку: «В аннотации к книге была указана информация об авторе, из этого следует, что автор обладает знаниями».
Подсудимый: «Правильно ли я вас понял, уважаемый эксперт, что моя книга позволяет узнать больше о положении русского народа?».
Молящий взгляд судье. Судья тут как тут: «Вопрос снят».
Миронов не сдается: «Уважаемый эксперт, вы пишете: «Издание является не прямой, а опосредованной коммуникацией», выходит, согласно вашего заключения, Миронов не напрямую воздействует на читателя? Я правильно понимаю ваше заключение?».
Эксперт молчит, судья не дремлет: «Вопрос снят!» и раздражённо в адрес подсудимого: «Задавайте вопросы по конкретной книге!».
Терпение подсудимого проседает под грузом снятых вопросов: «Возражения на действия председательствующего судьи Сафиной. В нарушение Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации № 28 «О судебной экспертизе по уголовным делам» от 21 декабря 2010 года обращающего внимание судов на то, что в соответствии с пунктом 3 части 2 статьи 74 Уголовно-процессуального Кодекса Российской Федерации заключение и показания эксперта подлежат непосредственному исследованию в судебном заседании. Но именно этому воспрепятствует судья Сафина, немотивированно и незаконно снимая мои вопросы к эксперту. Все мои вопросы основаны на экспертном заключении. С точностью до запятой я цитирую в своих вопросах те формулировки, которые значатся в экспертном заключении. Ограничивать меня задавать вопросы по тексту экспертного заключения незаконно и нарушает моё право на защиту».
Судья равнодушно выслушивает возражения подсудимого. «Пилите, Шурочка, пилите». Упоминание нарушаемых ею указаний Верховного Суда на неё не действует. Судей у нас за неисполнение законов не судят.
Подсудимый продолжает допрос: «Скажите, уважаемый эксперт, указывая в своём заключении на «адресат книги», кого вы относите к адресату книги?».
К лингвистке, наконец, вернулся дар речи: «Прочитать ее может кто угодно. Я же пишу – граждане России и все, кого интересует данная тема».
Борис Миронов уточняет: «Евреи и иудеи тоже могут прочитать эту книгу?».
Судья вступается за евреев и иудеев, неужели сомневается, что они умеют по-русски читать: «Вопрос снят».
Подсудимый сокращает аудиторию книги до единственного читателя: «Уважаемый эксперт, вы лично возбудились к совершению насильственных действий против евреев и иудеев, прочитав мою книгу?».
Но эксперт, как читатель, тоже под защитной дланью судьи: «Вопрос снят».
Борис Миронов перебирает других своих читателей: «Следователи и прокуроры, которые занимались расследованием моей книги, по вашему заключению тоже должны были побудиться к совершению насильственных действий против евреев и иудеев?».
Присутствующий на заседании прокурор, заподозренный подсудимым в злых умыслах против самой неприкасаемой в мире национальности, глубоко задумался, прислушиваясь к своим позывам, но судья Сафина, разумеется, не дала ни следователей, ни прокуроров в обиду: «Вопрос снят».
Кажется, терпение подсудимого не имеет пределов: «Скажите, уважаемый эксперт, приводимые автором книги примеры подтверждаются фактами и документами?».
Но и судья Сафина беспредельна: «Вопрос снят».
Нет ответа – тоже ответ. Подсудимый продолжает: «Уважаемый эксперт, вы заключаете, что моя книга «Битва с игом иудейским» не относится к специализированной или научной литературе, но тут же пишете, что она ориентирована на читателей, интересующихся общественно-политической сферой жизни. Есть ли в моей книге «Битва с игом иудейским» анализ идеологий, столкновение мировоззрений?».
Судью и такой вопрос не устраивает: «Вопрос снят».
А заходили-таки желваки у подсудимого: «В основу моей статьи «Не стреляться – стрелять!» из книги «Битва с игом иудейским» положена жуткая статистика, когда пятьсот пятьдесят офицеров покончили жизнь самоубийством в одном только году. Когда я говорил в статье «стрелять во зло», я это зло не персонифицировал. Зачем вы в своем заключении персонифицировали это зло, зачем вы приписали мне призыв стрелять именно в евреев? Это же подлог и фальсификация!».
Не трудно догадаться, что судья не замедлила снять вопиющий вопрос.
Подобная безответность чересчур даже для видавшего судейский беспредел Бориса Миронова, он сбрасывает с плеч неподъемную ношу терпения и в своих возражениях на действия председательствующего снова напоминает и о попираемых ею фундаментальных правах на защиту, цитирует Закон о государственной судебно-экспертной деятельности, приводит новые посылы Пленума Верховного Суда к судьям по допросу эксперта в судебном заседании. Всё убедительно, логично, доказательно: «Согласно постановлению Пленума Верховного Суда в допросе эксперта уточняются недостаточно ясные термины, смысл используемых экспертом слов и выводов. В данном судебном заседании я, как подсудимый, руководствуюсь положениями постановления Пленума Верховного Суда. Судья Сафина не дает мне в порядке защиты исследовать в судебном заседании заключение эксперта. Препятствия, выставляемые судьей Сафиной, являются незаконными».
Судья Сафина непоколебима. На Законы, всякие там постановления Верховных Судов она и оком не ведёт. Одно слово – Басманное правосудие!
Делать нечего, раз судью даже ссылки на документы Верховного Суда не трогают, обвиняемому писателю приходится продолжать почти безответный допрос: «Почему у вас, эксперт, не исследован даже лексический уровень текста книги?».
Крюк оскорблено вскидывается: «Почему не исследован? Исследован! Просто нет необходимости трактовать остальные слова».
Миронов настаивает: «Можете конкретно показать, где у вас в экспертизе проведен сложный комплексный анализ текста, о котором вы упоминаете. Покажите где, на какой странице?».
Но ни эксперт, ни судья не желают этого. Вопрос снят.
Снова звучат возражения подсудимого на действия председательствующего судьи Сафиной. Снова поминаются им законы, постановления, Конституция. Но все это всуе, всуе. Басманные судьи – вот истинные счастливцы, они не наблюдают не только часов, заставляя подсудимых и адвокатов часами томиться в коридорах и тюремных стаканах, но и законов они тоже не наблюдают. Чтоб мы так жили!
Впрочем, судье Сафиной надоело снимать вопросы, она желает их задавать самолично: «Фраза «не стреляться – стрелять» является ли побуждением к действию?».
Эксперт благодарна судье за вопрос: «Да. Это является побудительным высказыванием. Здесь побуждение выражено с помощью инфинитива. Все побуждения книги отражены на странице 14 заключения».
Судья не слишком понимает, что такое инфинитив, но догадывается, что это, вероятно, нечто действительно грозное и повелительное, и потому продолжает: «Что же вы понимаете под побуждением?».
Эксперт голосом заводной куклы спешит ответить: «Побуждения – это выражения, в которых автор говорит о необходимости совершения каких-либо действий, о своем желании что-то совершить».
Судья довольна, ответ эксперта может служить ей прямым побуждением упрятать Миронова за решётку, тем более, что таковое желание судьи просматривается отчетливо. Борис Миронов собирается разъяснить судье, что за инфинитив сидеть не собирается: «Уважаемый эксперт, объясните суду, что такое инфинитив?».
Эксперт то ли на самом деле не знает, то ли хочет скрыть от судьи безобидное, неэкстремистское и отнюдь непобудительное значение термина и потому отвечает подсудимому: «Инфинитив – это глагольная форма».
Но Миронов настаивает: «Какая форма? У вас в экспертизе она названа формой повелительного наклонения!».
Судья тоже не желает, чтобы эксперт выдала тайну значения инфинитива, всего-то неопределенной формы глагола, значение которой невозможно выделить как повелительное: «Вопрос снят». Да ещё в довесок делает подсудимому замечание под протокол.
А что остается делать, ведь надо же подсудимого писателя за что-то сажать! А так после допроса эксперта аргументов у суда совсем не останется.
Подсудимый Борис Миронов снова прибегает к единственной призрачной мере защиты от судейского произвола: «Возражения на действия председательствующего. Судья Сафина под надуманными предлогами выносит мне замечания, необоснованные и немотивированные. Когда эксперт пишет о том, что инфинитив является глагольной формой повелительного наклонения, это глупость и безграмотность!».
Надо ли говорить, что в ответ с судейского престола тяжелым комом грязи летит новое замечание в адрес подсудимого…
Прошло два часа из четырёх с половиной часов допроса эксперта-лингвиста в этот день. Пока подсудимому Борису Миронову удалось получить ответ лишь на четыре-пять своих вопросов, не более. Зато пришлось огрести от судьи пять или шесть замечаний под протокол и высказать восемь возражений на действия председательствующего судьи. Сама считала. Следующая часть допроса в этот день выдалась более увлекательной. Не пропустите. Продолжение следует.
Таисия Трофимова
P.S. Суд над Борисом Мироновым продолжится в Басманном суде Москвы 14 декабря в 12-30.
продолжение допроса: Суд над Борисом Мироновым. ВСЛЕД ЗА МИРОНОВЫМ ПОД СУД ОТПРАВИТСЯ ГОГОЛЬ
