Я — дитя Победы. Смутно, неясно помню, как бомбили наш эшелон под Канашом. И дети, женщины выбегали из горящих вагонов. Помню, как в Чебоксарах в эвакуации проснулся ночью и видел стоящих в дверях маму и незнакомого высокого мужчину. На нём были обмотки, тяжёлые башмаки и шинель. Я испугался и лишь потом понял, что это — мой отец. Быть может, это было их последнее свидание перед тем, как он уходил на фронт. С тех пор, как пришёл треугольничек, извещавший о гибели отца под Сталинградом, мамины глаза при упоминании об отце все шестьдесят пять лет её вдовства дрожали и наполнялись слезами.
Помню Новый год в эвакуации. Мама, желая сделать мне подарок, сама выточила из деревяшки пистолет, сшила из клеёнки кобуру и подарила мне. И я был вооружён в то время, когда отец уже лежал бездыханным в сталинградской степи.
После войны на трофейной выставке в Парке культуры и отдыха, куда привела меня мама, я видел страшный немецкий "Тигр" — пятнистый, с жуткой башней. И в её бортовине зияла оплавленная стальная дыра от русского снаряда. Я помню своё странное детское чувство, до сих пор не исчезнувшее: у моей страны есть пушка, которая отомстила за моего отца и убила немецкий танк. Мои детские рисунки были — сплошь взрывы, падающие в огне самолёты, горящие танки.
Когда я ребёнком, шагая на праздничной демонстрации по Красной площади, увидел Сталина, в моём детском воображении навсегда, на всю мою жизнь сложился божественный миф о вожде-победителе. И этот миф уже невозможно развеять.
Семнадцать войн, на которых мне довелось побывать, где так или иначе сражалась моя страна, быть может, были бессознательным желанием довоевать вместо отца ту огромную великую войну, в которой мне не пришлось участвовать.
Я помню, как мальчиком, узнав о Победе, прыгал на маминой кровати, на которой она лежала немощная и больная. А вечером, в толпах на Красной площади, я видел райские цветы, распускавшиеся в небе. И среди этих райских цветов в ночной синеве, поднятый на аэростатах, парил портрет вождя в перекрестии прожекторов.
Для меня Победа с самого детства была чем-то мистическим, огромным, как русская необъятная сказка, обнимавшая всю русскую жизнь с самого её зарождения. Позднее, когда наши доморощенные ненавистники при попустительстве власти умерщвляли Советский Союз, осуществляя здесь, в России, гитлеровский план "Барбаросса", уничтожая пространства, заводы, народные души, — я сражался за Советский Союз, я сражался за Победу. Нет, не один. Вместе со мной были взводы, роты, батальоны, полки, армии — защитники СССР. Нас громили, у нас отнимали территории, убивали наших командиров, но мы, отступая, несли с собой знамя Победы. Окровавленное, простреленное, иссечённое осквернителями, оно вместе с нашими разгромленными полками отступило в тыл истории и там сохранилось. Потом, когда враг утомился и иссяк, мы стали строить новое государство, мы развернули это знамя и под ним собирали новую Россию, строили новые полки, выпускали новые самолёты, погружали в пучину великие подводные лодки.
Сегодня Победа — это не просто военный или геостратегический праздник. Это праздник религиозный, пасхальный. Мы празднуем Победу, как празднуют Пасху, как празднуют Царствие Небесное и идею бессмертия. Нам кажется, что Победа была всегда — до появления России, до появления русского народа. Сначала Господь создал Победу, а потом из неё вышла Россия.
Философы древности искали, из какой божественной сущности произошёл мир, где та единственная мировая незыблемость, из которой проистекли все бесчисленные проявления жизни. Одни искали этого Бога в воде, другие — в огне, третьи — в движении. Они не знали, что Бог — это Победа.
Победа — это восхитительная божественная роза, которая расцвела в саду русской государственности. Вокруг этой розы движутся века, строятся города и храмы, летают космические корабли, слагаются оперы и романы, творится таинственная и необъяснимая русская мечта.
Президент Путин в час своей инаугурации, положив длань на толстую кожаную книгу, присягнул на цветке Победы.
Рис. Геннадия Животова
