1
Как звучит молитва атеиста? В каждом ведь закипает ощущение души, не говоря про извечный страх смерти, оттеняющий жизнь?
Анатолий Преловский предлагает вариант такой молитвы: нежный, и жёстко, технически-поэтически выстроенный, завораживающий малостью просимого: огромной, как космос, малостью:
Если бы верил я в Бога,
я помолился б Ему:
«Дай мне, Всесильный, немного,
дай мне, рабу Твоему,
дай небезплодного лета
да не сойти бы с ума...»
Право, не много ведь – это?
пусть и сума, и тюрьма…
…жёсткой прозы много в поэзии Преловского: жестокой шероховатой правды, исследуя которую стихом, погружается в фантастические недра открытий: через боль (так названо стихотворение) постигая и себя, и страну:
Без траурных флагов на зданьях казённых,
Без поминальный свечей и речей
Потайно простили безвинно казнённых.
Казнённых простили.
И – их палачей.
Одних извели.
А другим пригрозили.
Всем выдали справки о их невине.
А сколько назад не вернулось к России,
Откуда отец не вернулся ко мне?
Вспыхивает невина: не спрятать никуда, будет вибрировать в пространстве: неизвестно кем выпущенная на свет.
Одинокость смысла декларирует поэт… верно ли? Ведь человечество – единый организм, да люди не чувствуют так: хоть увязая в быту, хоть обращаясь к звёздным полям:
В обиходе смертей и рождений,
В смене будничных встреч и потерь
Не сулит никаких откровений
Жизнь чужая: хоть верь, хоть не верь,
А лишь только своею, своею
Жизнью – больше, чем смертью своей, —
Сможешь выразить смысл и идею
Пребыванья средь звёзд и людей.
Поэтическое одиночество – особого свойство: только в его сложных линзах преломляясь, и могут родится стихи, сияя и поражая гармонией созвучий.
Стих Преловского развивается легко: он естественный, в нём – глубина и богатство дыхания.
Он густ.
Механизмы работают отлажено, точно воздействуя на читательскую душу.
Причудливо порой, закручивая интеллектуальный орнамент, строил строфу, добиваясь повышенного эффекта воздействия:
Я жизнь любил, и, верно, буду
из смертной мглы любить её,
но вот все меньше верю чуду,
что вспашем старое жнивьё,
что мир не превратим в пустыню,
что свяжем временную нить,
и что погосты, как святыню,
от нас самих начнем хранить.
Свод поэм разработал, как особый жанр, и представил свои миру: мощно вложив в них опыт и всю меру дара.
Сказанное не отменить.
Наследство продолжает жить и работать: подспудно, постепенно, ожидая чутких душ, способных улавливать лучи поэтической подлинности.
2
И не было большого греха в том, что в понедельник в полдень пили водку в гостях у Преловского — понемногу и под шикарный огненно-красный борщ. Художник, иллюстрировавший книги поэта — Коля-сибиряк (а фамилии его я так и не узнал), говорил, что хотел проиллюстрировать стихи Николая Клюева, которого очень любил, но не смог — потому что не обнаружил в них движенья: слишком статичны. Преловский заметил, что по той же причине они и не кладутся на музыку, что в общем и не особенно важно — ибо живут своею музыкой, особой.
С кухни перемещаемся в комнату, Преловский показывает новые издания переводов — с языков народностей Сибири. Особенно интересны мне шаманские заклинанья — их дикая, необычная образность! Как, к примеру, говорится врагу — чтобы кровь у тебя кусками сыпалась! Какая сила!
Преловский, будучи опытным переводчиком и прекрасно зная особый колоритный мир сибирской поэзии, утверждает, что мы едва представляем собственные богатства — а богатства сии словесные не уступают лесам и недрам.
Потом рассматриваем его коллекцию минералов, каждый из которых напоминает изящное стихотворение.
Они оба мертвы — и художник-сибиряк, так и оставшийся для меня Колей, и Анатолий Преловский, чьи книги я перелистываю, перечитывая то одно, то другое стихотворение, ощущая острый, сильный колорит своеобычных стихов... и вспоминая тот единственный понедельник общенья, сдобренный шутками, слегка омытый водкой.
Илл. Анатолий Преловский на картине Льва Гимова
