«Мы все в сравнении с господами китайцами не иное что, как новые пришельцы».
Вольтер.
Европейское XVIII столетие имеет два названия: Галантный век и эпоха Просвещения. Оба эпитета связаны меж собой — изысканность и шик соседствовали с высоколобой учёностью. От светского щёголя требовалось не только умение ввернуть красивое словцо или блеснуть изумрудно-рубиновой табакеркой, но и знать толк в корпускулярной теории, цитировать энциклопедистов и делать вид, что побывал на Востоке. Лучше всего — в Китае, стране исключительной мудрости и утончённости. «Европейцы немало наслышаны о китайской империи, однако о её цивилизации, ремеслах, торговле, законах и нравах им почти ничего не известно», - утверждал Оливер Голдсмит, британский драматург, публицист и насмешник. Человек XVIII века идеализировал Kитай, воспринимая его в качестве эталонного мира, где всё устроено точно и благородно. Появился сатирико-публицистический жанр, где повествование велось от лица восточного мудреца или высокородного вельможи, находящегося в Англии, Франции, Италии. «Итак, я в Лондоне, разглядываю столичных жителей, а они - меня. Судя по всему, моя наружность кажется им диковинной; впрочем, живи я безвыездно дома, я, вероятно, тоже нашел бы англичан весьма забавными. Но долгие странствия научили меня потешаться лишь над глупостью, а высмеивать только подлость и порок. Первое время после того, как я покинул родину и очутился за Великой китайской стеной, любое отступление от наших обычаев и нравов мнилось мне грубым попранием природы», - писал всё тот же Голдсмит от имени китайского философа, якобы проживающего в Лондоне. Основная мысль этой и других подобных книг — явить несовершенство современной жизни (в данном случае — английской).
Всё началось с повальной моды на фарфор — удобной, лёгкой и гигиеничной посуды. Исторический факт: саксонский курфюрст Август Сильный обменял шестьсот своих солдат на на 151 китайскую вазу из коллекции прусского короля Фридриха-Вильгельму I. Впоследствии саксонцы, русские и французы изобрели свои варианты фарфора, но интерес к Поднебесной, её древним тайнам и — невероятно тонкому шёлку — всё же остался. Возникло стилевое направление (ветвь рококо) — шинуазери, chinoiserie - китайщина. Мало общего с China-реальностью, зато очаровательно и презанятно. Kитай XVIII столетия был тайной на семью печатями. До 1840 года только Гуанчжоу (Кантон) являлся единственным портом, открытым для европейских торговых судов. Любая вещь «оттуда» сразу же становилась артефактом, а жулики подделывали китайские веера, шкатулки и зонтики.
В Голландии постоянно отлавливали «купцов», продававших итальянские и французские ткани в качестве китайских. Могущественные короли строили чайные домики — впрочем, совсем не азиатских очертаний, а во вкусе мадам Помпадур. Гений французской сцены — Анри Лекен играл в трагедии Вольтера «Kитайский сирота», и Голдсмит констатировал, что академики, «...ничего толком не знающие даже о нынешнем Китае, заводят долгий, утомительный и высокоучёный спор о том, каким был Китай две тысячи лет тому назад». Достаточно вспомнить фантазийную «Турандот» Карло Гоцци, где нет ни намёка на китайскую жизнь, но действие происходит в конкретном городе Пекине.
В Музеях Московского Кремля работает выставка «Сокровища императорского дворца Гугун» с подзаголовком «Эпоха процветания Китая в XVIII веке». Мы сможем увидеть то, о чём мечтали господа в версальских салонах! Перед нами более ста экспонатов, посвящённых эпохе императора Цяньлуна (1711–1799, у власти — с 1735) из династии Цин, который, с одной стороны, покровительствовал искусствам и философии, с другой же — проводил завоевательную политику и жестоко расправлялся со своими политическими оппонентами. Отношение Цяньлуна к «западным ценностям» также прошло значительную трансформацию. Решение окончательно закрыться от «варваров» было принято уже в начале-середине 1760-х годов, на фоне военных побед императора, на пике его могущества и — самодостаточности. Симптоматично, именно в те годы происходит и утрата европейского интереса к рококо-шинуазери; на смену пастельным завитушкам и вычурности приходит очередная версия классицизма.
Первое, на что обращаешь внимание — это многочисленные вазы, коими славилась Поднебесная держава. Предмет вожделения королей и фавориток. Вот, например, ваза особого типа - «баофу», что переводится, как «обернутая платком» — тип вазы с декоративным оформлением в виде «повязанной материи». Разумеется, яркий платок здесь — обманка, он тоже фарфоровый. Сопроводительная табличка проясняет, что «баофу» созвучно китайскому выражению «окруженный счастьем» и имеет благоприятный, счастливый смысл. Вообще, всё тут — со значением и резоном, тогда как парижские штучки шинуазери — одна лишь игра. Или, допустим, золотой жезл «жуи» с декором в виде иероглифа долголетия. Жезлы «жуи» дарили в знак пожелания здоровья и крепости духа, обещавшей длинную дорогу жизни. Подобных жезлов у императора было около трёх тысяч.
Некоторые экспонаты рушат привычные шаблоны. За стеклом - туфли знатной дамы, но они вовсе не крохотные. Мы привыкли, что китайская традиция — это жестокое бинтование ножек с самого детства для формирования культи, носящей возвышенное имя «золотой лотос». Почему же эта богатая обувь, принадлежащая даме из свиты, столь «громоздка»? Дело в том, что Цин — это маньчжурская династия, а маньчжуры не понуждали своих женщин уродовать ноги во имя иррациональной эстетики. Зато богато расшитые туфельки имеют высокую платформу, чтобы увеличить рост хозяйки и напоминают котурны. Парадные сапоги императрицы из атласа, бархата и кожи также ничем не напоминают чудовищный обычай бинтования ступней.
На витринах — парадные одеяния из шёлка. Много синего - невыразимо глубокого - цвета. Символика — проста. Небо. Пояснение гласит, что монарх надевал его, когда проводил обряды жертвоприношений в храме Неба с насыщенно-синим куполом. Дивная параллель — на излёте правления Людовика XIV сделался популярен ровно такой же оттенок синего, прозванный bleu de roi — королевский синий. Интенсивный и в то же время строгий — этот цвет держался в мужской моде до конца XVIII столетия. Бывают странные сближенья! Здесь же — расшитый церемониальный халат императрицы — солнечно-жёлтого цвета. Следуя от стенда к стенду, начинаешь понимать, какую важную, нет — наиглавнейшую роль — играл в китайской жизни ритуал. Всё — от рассвета до заката; от прошения до приглашения — все имело форму обряда и презентации. Хотя, суета французского или иного европейского двора тоже подчинялась правилам — иной раз неудобным и архаическим.
Большой интерес вызывает судьба итальянца Джузеппе Кастильоне (1688-1766), монаха-иезуита, родившегося в Милане, но посвятившего себя далёкой сказочной стране. В 1715 году — ещё в царствование императора Kанси, благоволившего иноземным веяниям - он явился в качестве папского миссионера, однако же прославился при покровительстве Цяньлуна, как раз не жаловавшего белокурых дикарей. И это — удивительно! Гонения на католических «пройдох», которых обвиняли в смутьянстве и воровстве ювелирно-текстильно-фарфоровых (!) секретов, никак не коснулись Кастильоне. Он даже выстроил для господина дворцовый комплекс Юаньминъюань — с элементами итальянской, а вернее — антично-ренессансной архитектуры и был официально воспринят Цяньлуном в качестве придворного. В Китае его звали Лан Шинин и поручали самые дорогостоящие заказы. Кастильоне запечатлел для истории самого Цяньлуна - с азиатской почтительностью и европейской правдивостью. Одна из самых волнующих картин экспозиции - «Послание безмятежной весны», где Кастильоне изобразил двух мужчин: это аллегория, обозначающая два возраста императора. Это, скорее, в манере Возрождения — помещать в едином пространстве Молодость и Зрелость среди садов, где каждый плод, всякий бутон что-либо символизирует. В 1750 году Kастильоне был возведён в сан мандарина, и после смерти захоронен с почестями на китайском кладбище.
На экспозиции много предметов, датированных просто «эпоха Цин», то есть (1644 — 1911), что говорит нам о том, как трепетно хранили в Поднебесной все тонкости и умения, часто не желая менять генеральную линию. Восток любит умиротворение и повторяемость, Запад — динамичную переменчивость. (Правда, глядя на современный Kитай с его темпами, эта истина уже не работает). Вместе с тем, невозможность датировать кинжал в изукрашенных ножнах или — шпильку для волос с турмалиновой хризантемой — лучший признак того, что Восток долгие времена слыл хранителем, а не открывателем. Точнее, жил в Вечности, когда прошлое не завершилось, а будущее уже наступило. Это на интуитивном уровне восторгало европейцев Галантного века - уже тогда наметилась усталость от ускоряющегося ритма жизни, от опытов с электричеством и дискуссий о свободе личности. Помимо вещей миланского «китайца» Джузеппе, тут — предостаточно рисунков других мастеров. Симпатичная картина мира - «Процветающий Сучжоу» автора Сюй Ян. Чернила — по шёлку. Все оттенки серого создают и достраивают остальные краски вселенной. Китай удивляет своими контрастами и умением создать скромно-торжественное из буйственно-яркого и — цветное из чёрно-белого. Обладают уникальным зрением? Или научились видеть?
На выставке масса предметов быта — сосудов для жидкостей (к примеру, в форме слона), курительниц благовоний, посуды. Неизменное внимание привлекает золотая чашка императора. Вопреки расхожему мнению, что китайская посуда — это один только фарфор, а право «едать на золоте» восток предоставляет западным «грязнулям», тут явлена именно драгоценная чайная пара, обильно декорированная жемчугами и расписной эмалью.
Безусловно, это лишь малая часть того, что скрывает в себе Китай — он как был загадкой для европейца XVIII столетия, так и остался им, поэтому когда наши экономисты пытаются кивать в сторону «китайского проекта», они держат в голове лишь цифры, не понимая души. Нельзя дерзать «по-китайски», не будучи китайцем и, как писал Вольтер в послании к графу Александру Шувалову (30 сентября 1767 г.): «Если бы я был молод, то я действительно предпринял бы путешествие в Петербург и в Пекин. Я бы имел удовольствие увидеть новейшее и самое древнее сотворение. Мы все в сравнении с господами китайцами не иное что, как новые пришельцы. Мы должны почитать наших первых учителей». Они — перемалывают времена, создавая из них Вечность. Ту, которую не смог сложить из льдинок европейский мальчик Kай.
Илл. Джузеппе Кастильоне «Послание безмятежной весны»
