1. Новый Традиционализм
Споры о лучшем государственном устроении обычно имеют своей фундаментальной основой работы Платона и Аристотеля. В самом деле, ничего сколько-нибудь нового после греков (плюс еще синергические схемы Полибия) человеческая мысль на тему идеального государственного устройства уже не сказала. Ничего по-настоящему нового не родил и бесконечный ряд утопистов Нового времени от сумасшедшего «диктатора мира» Кампанеллы до хитрого мошенника Маркса (не говоря уже о либеральных теоретиках вроде Гоббса, Локка и проч.)
ХХ век знал четыре рабочие государственно-политические модели - имперскую монархию (потерпевшую поражение в ходе ПМВ, когда были сокрушены четыре традиционные империи: Российская, Германская, Австро-Венгерская и Османская), либеральную демократию, большевизм (революционный коммунизм) и фашизм (правый активистский вождизм).
Последний, будучи последовательно этатистской доктриной, выступал как против либеральной демократии, так и революционного марксизма. Правый активизм (будучи детищем модерна, он, в то же время, воскрешал идеалы Римской империи и глубинной европейской идентичности) вообще оказался единственной заметной консервативной идеологией ХХ века. Точнее, целым веером идеологий, включающих, в том числе, и духовно-православные версии (как, например, легионерское движение Кодряну в Румынии). Когда же после ВМВ все эти идеологии были стигматизированы как тоталитарные, консерваторы оказались без идеологии вовсе.
Бессмысленно было говорить о том, что подавляющая часть идеалистических движений, выступающих под христианскими знаменами не были замешаны ни в каких преступлениях. Или, что обвинения, предъявляемые им, можно с успехом предъявить их противникам. Или что сегодняшняя форма тоталитаризма (левая цензура, культура отмены, инклюзивность, глобальная миграция) не снились никаким предшествующим. Ибо историю и законы всегда будет писать та форма тирании, которая сегодня на коне.
Таким образом, сегодня консерваторам, лишенным монархических, имперских и активистских идеалов, остаются лишь слабые бормотания популизма (то есть просто здравого смысла), не способного всерьез противостоять агрессивному напору леволиберального хаоса. Те же интеллектуальные конструкции, которые консерваторы все же пытаются возводить – слишком эфемерны и полны эвфемизмов, что и понятно: называть вещи своими именами в условиях тоталитарной диктатуры либерального дискурса никто сегодня уже не рискует.
Тем временем холокост народов Европы в активной фазе (если считать с контркультурной революции 60-х) продолжается уже добрых полвека. В этой отчаянной ситуации (уничтожение большой культуры, духовных иерархий, национальной истории, семьи, а теперь уже и самих наций, да и нормального человека – как мужчины и женщины - как такового) правым остается лишь молча наблюдать, как поднимается дым над трубами леволиберальных крематориев, унося с собой последние остатки и ценности европейской расы и цивилизации.
Хуже того – сегодняшним консерваторам оказываются трудно даже просто окинуть взглядом целое. Новых гегелей наше время давно не рождает. А те формы традиционализма, которые нам известны, оказываются замешаны на тех же возрожденческих мифах, что и идеологии модерна.
Есть, однако же, и нечто такое, что за последние сто лет изменилось к лучшему. Это – наше знание о древних культурах. За последние десятилетия историческая наука сделала гигантский шаг вперед в этом направлении. Так что сегодня мы гораздо больше знаем о зарождении и бытии шумерской, аккадской, египетской цивилизаций (в том числе – их государственности, и запуске самого процесса истории), чем даже сто лет назад. Исторические знания! – это ли не лучшие основания для нового взгляда на Традицию и Традиционализм?
Заметим, что вплоть до начала ХХ века основанием древней истории для христианского человечества служили лишь мифы Ветхого Завета, либо гностические тексты. Так, например, на фундаменте «герметического корпуса» (гностической компиляции первых веков христианской эры, получившей огромную популярность в эпоху Возрождения) сложился египетский миф масонства. То есть, ничего настоящего, подлинного те же масоны о Египте не знали вовсе. Тоже можно сказать и о «примордиальной традиции» Генона и Эволы, которая запитывалась из тех же гностических источников.
Таким образом, о настоящих основаниях той же монархической идеи или монотеизма мы получили возможность рассуждать сколько-нибудь основательно только в последние десятилетия.
Да, сегодня мы можем шагнуть гораздо дальше Греции Платона и Аристотеля, и о настоящих истоках и основаниях идеального платоновского «Государства» знаем гораздо больше, чем еще полвека назад. Сегодня мы понимаем, например, что монархическая традиция Византии сложилась как сумма римского цезаризма и египетской мистики царства (о чем раньше говорилось слишком мало ввиду слишком недостаточных наших знаний о Египте). Так, не этим ли нашим новым историческим знаниям суждено стать основанием переосмысления традиционалистских идей? Не они ли должны стать основой будущей консервативной идеологии? Не из них ли будет выкован меч для борьбы с неолиберальной чумой ХХI века?
2. Христианская монархия или иудейская теократия?
Согласно Платону изначальным, наилучшим и божественным строем является монархия. Как всегда, более приземленный и менее категоричный Аристотель предпочитает платоновскому космическому идеалу средневзвешенное благо земного компромисса. Между этими двумя полюсами и развивались взгляды греко-римского мира на идею государства.
Пришествие Христа и христианизация Римской империи вывели монархическую идею на совершенно новый духовный уровень. Одним из высших созданий греческого гения в это время становится политическая теория симфонии: в этой византийской модели отношений государства и Церкви, император и патриарх вместе заботятся о материальном и духовном благе народа. Гораздо позднее папский Рим создал компромиссную теорию «двух мечей», объясняющую притязания Церкви на светскую власть.
Но и на Востоке, и на Западе идеалом политической власти Церковь всегда признавала именно монархию. Формула «Один Бог на небе, один Царь на земле» всегда служила высшим измерением (пусть и недостижимым в реальности) христианской Империи.
Лишь в наше странное время «смерти Бога» стали возможны церковные концепции, оправдывающие демократию и прочие формы власти, которые в любое иное время Церковь предала бы анафеме.
(Разумеется, революционные идеологии протестантских деноминаций, возрождающие ветхозаветное иудейство мы в расчет не берем, и говорим лишь о традиционной - православной и католической – Церкви). И разумеется, все эти «оправдания демократии» следует воспринимать лишь в плане «внешних высказываний». То есть, никакого вероучительного или богословского смысла они не несут и нести не могут. Так же, как и вообще любые «социальные учения», представляющие собой, как верно заметил папа Бенедикт XVI, лишь «рациональное аргументирование» Церковью ее взгляда на положение вещей в мире. Аргументирование, коим Церковь желает «пробудить духовные силы», без которых никакая «социальная справедливость» утвердиться не может (Pope Benedict XVI, Deus Caritas Est, 28).
В 2000-м году свои «Основы социальной концепции» приняла также и Русская Православная Церковь. «Социальная концепция» - вещь, безусловно, необходимая и насущная. Церковь имеет право (а порой и просто обязана) высказываться на общественно- и государственно значимые темы, сообразуясь со своим вероучением и своей апостольской миссией в мире.
Однако, читая некоторые части той же «Концепции», посвященные отношениям государства и Церкви, не всегда легко понять, каковы ее цели. Не всегда легко понять даже - где мы в данный момент находимся: в пространстве ли Священной истории или истории эмпирической? В парадигмах духовного идеала или насущной реальности? А ведь когда речь идет о политическом измерении конкретного времени, это, согласитесь, важно: одно дело библейская история, имеющая духовное и символическое измерения, другое – земная реальность, в которой мы пребываем.
Так, в части III «Концепции» (Церковь и государство) читаем: «Первоначальной ячейкой человеческого общества являлась семья. Священная история Ветхого Завета свидетельствует о том, что государство сложилось не сразу. До ухода в Египет братьев Иосифа государства у ветхозаветного народа не было, а существовала патриархальная родовая община. Государство постепенно складывается в эпоху Судей…». Здесь мы очевидно находимся в пространстве библейского мифа. Однако, формулы, которые использует «Концепция», стремятся утвердить миф как реальность историческую: «Первоначальной ячейкой человеческого общества являлась семья… государство сложилось не сразу. Государство постепенно складывается в эпоху Судей».
Это о каком государстве идет речь? Священную историю «ветхозаветного народа», согласно преданию Церкви, записал Моисей. Согласно тому же преданию, Моисей вывел созданный им народ из Египта. Однако, ко времени Исхода государство в Египте существовало, как минимум, уже пару тысяч лет! Тоже можно сказать о государствах Месопотамии (Шумер, Вавилон), более молодом государстве Хеттов итд. Должна ли «социальная концепция» Церкви, претендующая на то, чтобы являть взгляд ее на отношения с государством «здесь и сейчас» указать на этот очевидный факт? Может ли она этот факт просто проигнорировать?
Читаем дальше: «В результате сложного исторического развития, которым руководит Промысл Божий, усложнение общественных связей привело к образованию государств». Здесь уже явно речь идет не только о «ветхозаветном народе». Перед нами разворачивается настоящий генезис духовного развития человечества. В начале «ячейкой человеческого общества» является «семья». Затем образуется «патриархальная родовая община». Потом, «в эпоху Судей», складывается государство. Наконец, «сложное историческое развитие» приводит к образованию государств. И вот триумфальное завершение духовного развития человечества: «В древнем Израиле до периода Царств существовала единственная в истории подлинная теократия, то есть богоправление».
И лишь на следующей остановке Бытия в мир входит монархия. И да, это уже шаг с вершины вниз: «Однако по мере удаления общества от послушания Богу как устроителю мирских дел люди начали задумываться о необходимости иметь земного властителя. Господь, принимая выбор людей и санкционируя новую форму правления, в то же время сожалеет об оставлении ими богоправления: «И сказал Господь Самуилу: послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними... Итак послушай голоса их; только представь им и объяви им права царя, который будет царствовать над ними» (1 Цар. 8. 7, 9).
На первый взгляд, духовный генезис общества, намеченный «Концепцией», вполне отражает реалии Священной истории, на которые традиционно опирается Церковь: от семьи к патриархальной общине; от общины к «единственной в истории подлинной теократии»; от теократии к монархии.
Однако сразу возникают вопросы. Насколько этот взгляд абсолютен? Возможно ли экстраполировать его на реальную историю и реальное общество? Да и насколько та реальность, которую рисует этот взгляд отражает само вероучение Церкви?
«Единственная в истории подлинная теократия», о которой говорит «Концепция», это, очевидно, то прямое «богоправление», когда Бог в виде огненного столпа следует перед ветхозаветным народом, ведомым Моисеем. Или же – «эпоха судий». Монархия же – это та форма правления, которую устанавливает Бог по слабости «ветхозаветного народа», запросившего себе царя, как у других народов: «не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними» (1 Цар.8.7). Такова реальность библейского мифа.
Подчеркнем, что слово «миф» мы употребляем не в современном уничижительном (миф = сказка), а скорее в «лосевском» смысле: миф – есть символ, есть указание на некую высшую духовную реальность. Так же и вся Ветхозаветная история есть предзнаименование, указание на нечто, что еще грядет, на нечто, что пока существует лишь в потенции, лишь в предвидении, лишь в пророческом откровении. И вся Ветхозаветная история, по мысли Церкви, есть такое предуказание, есть такое предвидение Истины.
Истина же есть Христос. Потому все, что происходит с Ветхозаветным народом до Христа есть лишь Его предвосхищение, лишь пророческое указание на Него. И в этом высшем смысле вся Ветхозаветная история есть, разумеется, миф. Не сказка, но символ. Символ, который вовсе не обязан прямо по-детски коррелировать с эмпирической реальностью. Он должен указывать на нечто высшее. В данном случае символ указывает на Христа. Именно потому Церковь и приняла после многих колебаний Ветхий Завет в качестве своей вероучительной книги. Приняла уже тогда, когда тот договор Бога с ветхозаветным народом утратил свою силу и был принят Завет Новый – с новым народом, с народом по духу, а не плоти, с христианской новозаветной Церковью.
И если все это так (а это так), то вправе ли мы объявить высшей точкой духовного развития человечества «единственную в истории подлинную теократию» ветхозаветного народа? Или все же такой высшей точкой становится явление Христа? Подлинного Помазанника, Царя мира, Царя царей? То есть та самая высшая реальность Бытия, на которой и основывала свой монархизм Христианская Восточная Римская Империя, когда складывался ее монархический идеал? Та высшая реальность, в сравнении с которой «единственная в истории подлинная теократия» есть лишь «святые сны земли», грезы мира о спасении и обновлении, грезы души человеческой (древнего человечества) о Спасителе и Искупителе?
Не получается ли так, что «единственная в истории подлинная теократия» ветхозаветного народа в прочтении «Концепции» оказывается выше единственного в истории явления Христа Спасителя, Христа Помазанника?
То есть единственной, на самом деле, подлинной Теократии и единственной подлинной Монархии, которую знал когда-либо мир?
Увы, «Концепция» просто «забывает» о Нём!
Ещё раз отметим: никакого богословского и вероучительного смысла «Основы социальной концепции» не несут. Это просто слова, произнесенные для внешнего мира в потребной месту и времени упаковке. Но это ещё не значит, что эти «слова» не могут принести вреда. Мне лично приходилось наблюдать, как из неосторожных слов «Социальной доктрины» Церкви люди делали вывод о более низком значении царской власти перед властью «иудейской теократии». Впрочем, всё в конце концов оборачивалось выводом самым банальным – нам нужен не Царь, но вождь! Да и какой ещё мог бы следовать отсюда вывод?
Надо ли объяснять разницу между христианским Царем, который есть образ Царя Небесного, и народным вождём, ведущим народы в ещё быть может более «единственную, подлинную в истории теократию»? Теократию, например, марксизма? Ленинского большевизма? Или грядущего иудейского мессии-машиаха?
Да, наверное, всё-таки надо. Ибо смысл ритуального цареубийства именно в этом: один царь – христианский устраняется для того, чтобы пришёл другой – антихристианский; чтобы христианскую эпоху сменила эпоха «миллениума», т.е. мессианского века мессии-машиаха. (О метафизике истории как борьбе христианского и антихристианского мессианских проектов, я писал в работе «Два мессианства. Противостояние». Привожу её в качестве фундамента для настоящих рассуждений).
Что же касается христианского вождя, то приход его конечно возможен, и даже может быть жизненно необходим. Причем, именно в такую эпоху как наша: когда трон катехона (удерживающего) пустует, и занять его спешит его негатив, полное отрицание, агент хаоса – антихрист. В такое время, возможно, единственный шанс на спасение – это вышедший на бой Змееборец (вспомним, к примеру, эпоху Минина и Пожарского).
Однако, вождь – явление разовое, единичное, экстраординарное. И роль его однозначна: отвоевав пространство истины, он должен передать власть легитимному катехону (удерживающему), то есть Царю-Помазаннику.
Точную формулу такого перехода к желаемому положению вещей для пост-большевистской России вывел Иван Ильин. Согласно мысли философа, для обуздания пост-большевистского хаоса необходим русский диктатор, цель которого подготовить почву для возвращения русского царя. В наших сегодняшних реалиях эта формула должна звучать видимо так: консервативная революция сверху – русский диктатор – русский царь. Такова логика духовной войны, основанная на метафизике Священной истории.
И ещё один момент. Та, пресловутая «единственная в истории подлинная теократия, то есть богоправление», о которой говорит «Концепция» есть, все же, не только и даже не столько «богоправление», сколько «цареправление». «Я Господь, Святый ваш, Творец Израиля, Царь ваш», говорит пророк Исайя (Ис, 43:15). То есть, «иудейская теократия» - это, на самом деле, о том, что сам Бог является Царем Израиля и ведет его. Иоанн Златоуст, Кирилл Александрийский и другие святые отцы, толкуя это место, говорят, что здесь пророк указывает на Христа. И нам, конечно, тоже надо об этом помнить.
Итак, на вопрос – христианская монархия или иудейская теократия? – мы должны ответить следующим образом: конечно, христианская монархия. Притом, что даже иудейская теократия является по сути своей монархией. Только монархией очень своеобразной (о чём мы еще поговорим).
