Москвич

«Москва! Как много в этом звуке

Для сердца русского слилось!

Как много в нем отозвалось…»

Александр Пушкин

Говорят, что москвичей не выносят в остальной России, приписывая им демонические качества. Дескать, Москва качает соки из всей страны, её «кормят», её ублажают. Она – другая планета. Москвичи – наглы и высокомерны. Постоянно думают о деньгах и престиже. По факту же, если вам повстречался хамоватый, деловитый москвич, буркнувший на ходу, что не в курсе, где находится Большой Харитоньевский переулок, то это и не москвич вовсе, а «ловец карьеры», прибывший из Уездного Города N.

Снимает однушку в Бибирево и мечтает уйти из офиса, дабы стать фуд-блогером. А переулок тот он попросту не знает. Бормочет на ходу, чтобы не расшифровали и не подумали: «А ведь ты, братец, понаехал!». Москвичи радушны и благодушны. Они точно скажут, как пройти на Остоженку и где находилась Дангауэровская слобода. Москвичи каждый день познают свой город, у которого столь же затейливая мистика, что и у Санкт-Петербурга. Музей Москвы на Зубовском бульваре - незаменимая арт-площадка, формирующая подлинно столичный дух.

Сейчас там проходит выставка фотохудожника Николая Рахманова, того самого настоящего, не придуманного москвича. Он констатировал: «Я люблю Москву и снимаю ее как портрет любимого человека». Рахманов – сын театрального композитора и дирижёра, а потому глубинные впечатления Рахманова были связаны с магией театра.

О, нет! Первые чувства он описывал так: «Может показаться странным, но, кажется, я помню момент своего рождения. Мне страшно не хотелось расставаться с моим местопребыванием. Пугал свет и шум. Впрочем, возможно, это одни лишь фантазии». Впоследствии тот свет и шум сделаются чарующим жизненным фоном – Москва 1930-х звенела трамваями, наполнялась юношеским смехом, кричала репродукторами. Переулки, сирень, автомобили, толпы. Отец мальчика слыл заядлым фотолюбителем – то было одно из популярнейших хобби 1930-х. Так будущий «певец» московской бытности приобщился к старенькому аппарату «Кодак».

Экспозиция выстроена таким образом, что мы погружаемся во внутренний мир автора; этому способствуют личные воспоминания его родных, друзей, коллег. «Он был очень добрый человек. Слово «нет» произносил очень редко. Любил помогать друзьям. Смелость его была совершенно необыкновенная. Так, для того чтобы снять звезду на Водовзводной башне, он взобрался на нее по лесам. Последние метры надо было подниматься по узкому лазу без верхней одежды. Было холодно, уже осень, но во время работы он становился просто железным не чувствовал ни жары, ни холода, был весь поглощен делом», — это слова Ирины Воронцовой, супруги, а ныне - вдовы Рахманова. Рядом – детские и юношеские фото. Всё ещё впереди!

Начальные опыты – середина 1950-х, и мы отмечаем, что одним из его знаковых приёмов становится вид сверху. Созерцание с высоты, а «натура» не замечает художника. «Развеска белья» - бытовая зарисовка из жизни коммунальных дворов. Солнечное утро. Хозяйки за привычном занятием. Бельевые верёвки напоминают телеграфные провода. Косые, контрастные тени. Смещённая композиция придаёт всему динамику. В эру Оттепели вспомнили Александра Родченко, его головокружительные ракурсы и страсть к движению.

Были востребованы и статические, выверенные композиции в «сталинском» духе, когда вся эстетика обращалась к вечности, отвергая мимолётность. Об этом повествует «Регулировщик», напоминающий изваяние. Эта фотография интересна ещё и тем, что позволяет увидеть транспорт на Красной Площади. Сам Рахманов очень любил автомобили – великолепно водил и часто фиксировал их на плёнку. Вдова вспоминает: «Обожал машины. Когда садился за руль, тут же молодел на глазах и говорил: ‘Всё! Мне не 80, а 40 лет’». Отсюда – живые, увлекательные фотосюжеты. Здесь и «Запорожцы» - с новенькими авто, выпущенными с конвейера, и диковинный извозчик-таксист с купеческой бородкой, не свойственной 1960-м годам, и автобусы, ждущие рейса. Моторы – вдохновляли.

Два мотоцикла – две девушки. Первая – шестидесятница, видимо, ждущая своего парня и сторожащая его железного коня; всё узнаваемо – скромное мини, туфельки на низком каблучке и – чтение, этот непременный атрибут времени. Вторая – уже креатура 1980-х. Тогда девчата были грубоватыми и прятали свою ранимость под масками выученной брутальности. В те годы байкерство приобрело невероятную популярность, а в тихие ночи врывался рёв мотоциклов. Эта героиня Рахманова седлает «Яву» и ни за что не уступит ребятам своего первенства на трассе.

Людские потоки не менее увлекательны, чем транспортные. Рахманов часто обращался к толпе, в которой не видел серую массу. Бросается в глаза ярчайшая цветность советского мира, где есть и алый кримплен, и розовые блузы, и весёленькие ситчики. На фотографической картине «Дождь» мы видим свежее разноцветье зонтов. А как радостны были тогдашние демонстрации! Рахманов строит композицию так, что гуща народа с транспарантами и шарами становится похожей на гигантскую клумбу.

Практически ушедшая тема – рыболовы на Москве-реке. Даже и сейчас можно заприметить одиноких любителей, но в 1960-1980-е годы они буквально выстраивались в ряд вдоль набережных. Ещё один сюжет из прошлого – доминошники во дворе. Теперь ту игру мало, кто практикует, а в 1950-1960-х мужики беспрестанно резались в домино к неудовольствию своих жён.

Так как Николай Рахманов вращался в театрально-творческой среде, то неудивительны его работы, посвящённые деятелям искусств. К каждой своей «модели» он имел особый подход. Великая и скромная Галина Уланова изображена в своей повседневной обстановке, перед зеркалом в домашнем платье или за чтением писем – в обнимку с пуделем. Архитектор Михаил Посохин, функционер, созидатель Нового Арбата, напротив, показан слегка высокомерным. Его фото напоминает портреты кардиналов эпохи Ренессанса. Сергей Образцов с подопечными куклами выглядит этаким волшебником Дроссельмейером в таинственной подсветке. Театральные гранд-дамы – Софья Гиацинтова и Серафима Бирман, эти давние подруги, о чём-то беседуют – не то о «высоком», не то мило сплетничают, что, кстати, не исключено. Обе слыли остроумными да колкими. Вот – Майя Плисецкая с её острохарактерной красотой, поражавшей Ива Сен-Лорана и Пьера Кардена, называвших Майю – эталонной женщиной XX века.

А тут – голливудская богиня Элизабет Тейлор с певцом Эдди Фишером, её очередным супругом. Американские гости прибыли на Московский кинофестиваль, почитавшийся одним из актуальнейших мероприятий, поэтому весь западный синема-бомонд устремлялся в «столицу большевиков». Да что кино? В 1960-х годах Советский Союз по всем направлениям был явным лидером в гонке сверхдержав.

Редкое фото - скульптор Дмитрий Цаплин в недрах мастерской. Он известен гораздо меньше, чем того заслуживает – крестьянский парень, самородок, он волею судьбы очутился в Париже, там блеснул, а когда вернулся в 1930-х на родину, то его стиль не вызвал фурора. Тем не менее, Цаплин мог творить, и его мастерская уже в 1960-х годах стала точкой сборки для молодых художников, в том числе для карикатуриста газеты «Завтра» - Геннадия Животова. Почерк Цаплина оказался созвучен Оттепели. Ваятель стоит с закрытыми глазами на фоне своих произведений. То был фанатик искусств и рыцарь гармонии. Рахманов явно уловил сущность мэтра Цаплина.

Какой же советский фотограф не запечатлевал минуты детства? Девочка, буквально утонувшая в арбузе, который поглощает с неимоверным аппетитом! Фото с выразительным названием «Жадюга» привлекает своей витальностью. Бравые «Пионеры» в парадной форме, но не выстроенные, как на смотре, а веселящиеся. Вот и – выпускной бал, и гуляние на Красной Площади, где вчерашние школьники прощаются с беззаботностью. Тогда возрастная граница пролегала с неумолимой чёткостью – советский человек взрослел очень рано, в свои семнадцать осознавая себя взрослым. Отсюда – волшебная ностальгия по невозвратной поре, «когда деревья были большими», а мир преподносился на гигантском блюде – как тот арбуз смешной «Жадюге».

Кстати, о ностальгии! Автоматы с газированной водой - сатураторы, ныне считающиеся едва ли главным символом городского пейзажа в СССР, не ускользнули от внимания фотохудожника. Рахманов оба раза – в 1965 и начале 1980-х выбирал одну и ту же локацию – ГУМ, где эти автоматы всегда являлись пунктом притяжения. Покупатели, вдоволь набегавшись по этажам глав-магазина страны, жадно устремлялись к шипучим дюшесам. Чуть поодаль – силуэты изящных манекенов, скучающих в одной из витрин. Тонкие-звонкие, с одинаковыми лицами, они ждут новогоднего нашествия – их фигурки декорированы игрушками да мишурой.

Николай Рахманов – мастер неожиданных ракурсов. Пожалуй, только у него имеется взгляд на Мавзолей сверху – эффектный щусевский зиккурат с «паломнической» очередью выглядит почти неузнаваемо. В 1980-х мастер обратился к московским храмам, причём его видение снова оказалось уникальным. Рахманов наблюдал детали построек с максимально близкого расстояния, а для этого требовалось совершить верхолазный подвиг. Серия «Собор Василия Блаженного» — нетипичный рассказ о хрестоматийном объекте, который предстаёт с неожиданной стороны. Особая страница биографии – «фотопортреты» алых звёзд Кремля. Им отведена креативная инсталляция – звёзды явлены в особых оконцах и подсвечены изнутри. Работы Николая Рахманова, где по-новому смотрелись кремлёвские достопримечательности, публиковались целыми альбомами, которые также можно полистать на выставке.

В рамках экспозиции представлены фото 1990-2000 годов - Рахманов искал новые формы и виды, словно привыкая к резко изменившемуся облику родной столицы. Фотографировал элитные хоромины «Алых парусов», небоскрёбы Москва-Сити, не забывая о церквах и старинных зданиях. XXI век принёс большущие возможности для фотографа, но и требования к художественному фото усилились. Когда дилетант с камерой мобильника в состоянии делать недурные картинки, профессионалу надо прыгать выше головы. Рахманову это удалось.

Его вдова признаётся: «Он очень любил жизнь и не любил болеть. А самое главное — с детства видел только одним глазом, левым. Но им мог видеть такое, чего многие не замечали и двумя». Вот это – самое потрясающее. Выставку стоит посетить хотя бы ради этого откровения; уяснить, как много бывает дано человеку, если он преодолевает свои немощи.