Владислав ШУРЫГИН. Сергей, твоя официальная трудовая биографии начинается так: «…работал на заводе». Обычно, когда читаешь биографии современных журналистов, политологов, экспертов – то там всё иначе: спецшкола, МГУ, диссертации, и далее по треку успешности. Как получилось, что ты после школы, вдруг, оказался на заводе?
Сергей МИХЕЕВ. Честно говоря, я про личное не очень-то собирался говорить. Но, если ты спрашиваешь, то, отвечу. Я обычный московский парень, не из семьи академиков, не из семьи генералов. Из рабочего района. Отец - рабочий, электрик. Но родители развелись, и нас с братом тянула одна мать. Она закончила вечерний и работала инженером на авиационном заводе, потом в оборонном НИИ. В институт после школы я, к сожалению, не поступил и пошёл работать на завод «Изолятор», потому что семье просто нужны были деньги. И свои первые какие-то копеечки я заработал там. Но это было очень недолго, всего несколько месяцев, пока мне не стукнуло восемнадцать. Потом была армия, срочная служба. После неё я работал в Военно-Воздушной Инженерной Академии имени Жуковского, там была кафедра ремонта боевой авиационной техники и я там кое-чему подучился и затем трудился в научно-исследовательской лаборатории. А уже потом так жизнь сложилась, что поступил в университет. Мне уже двадцать семь было…
Владислав ШУРЫГИН. Неожиданный поворот. То есть, если бы после работы в академии Жуковского ты пошёл в МАИ, было бы понятно. По теме работы. Но ты поступил на философский факультет МГУ. Почему?
Сергей МИХЕЕВ. Меня вообще с детства интересовали две вещи. Первое - мне была очень интересна авиация. А второе – меня всегда интересовала политика. Когда-то хотел поступить в МАИ, но не потянул. По собственной лени и безалаберности. Но потом вот как-то странно сложилось, что не только работал в Академии Жуковского, но еще и шесть лет занимался там параллельно дельтапланеризмом, ездил на сборы в Крым. Своими руками строили дельтапланы, летал как-то.
Владислав ШУРЫГИН. Вот прямо своими руками?
Сергей МИХЕЕВ. Да. Тогда же вообще не было ничего, а в Академии Жуковского была дельтапланерная секция и кое-какая база - станки, оборудование, материал можно было достать, и мы с нуля строили дельтапланы, сами, своими руками. Я лично практически от начала до конца собрал один, полностью, своими руками. Помогал в строительстве ещё нескольких других. Но оттого ещё страшнее было летать. Лично я каких-то особых достижений добиться не стремился – для это, скорее, было всё-таки такое хобби периодическое. Но там были весьма достойные люди – в основном офицеры Академии Жуковского, которые одержимо занимались всем этим в свободное время.
Владислав ШУРЫГИН. А что является целью дельтапланериста - летать дальше, летать на большей высоте?
Сергей МИХЕЕВ. Знаешь, почему лично я охладел к этому? Потому что в какой-то момент я понял, что это тоже своего рода культ. Как у альпинистов, надо немножко сойти с ума, и тогда действительно смыслом жизни становятся острые ощущения - ещё адреналина, ещё полётов! Всё этот становится как бы собственной такой самодельной религией. И в какой-то момент мне стало скучно, потому, что я понял, что смысл жизни не в этом. И я как-то стал от этого отходить, отошёл, потому что планеризм как религиозный культ меня не интересовал. Да и стало много других забот. Но людей, с которыми я там познакомился и общался я до сих пор помню и высоко ценю. Опыт преодоления себя тоже весьма ценный.
Владислав ШУРЫГИН. И когда последний раз ты поднимался в небо?
Сергей МИХЕЕВ. Это уже давно было. Я закончил с этим делом, как только у меня появились дети. У меня появился первый ребёнок, и как-то так всё само собой завершилось…
Владислав ШУРЫГИН. И что было потом?
Сергей МИХЕЕВ. А потом всё изменилось. Рухнул Советский Союз, всё стало разваливаться, зарплату стали задерживать месяцами, просто реально есть было нечего в какой-то момент. Мать на работе сократили, её «почтовый ящик» закрыли. Брат ещё школьник. А так как у меня и так была копеечная зарплата, пришлось подрабатывать везде, где только можно. И в какой-то момент я понял, что нужно всё менять, потому что всё рассыпалось и перспективы стали какие-то совсем унылые. И я стал снова пробовать поступать в разные учебные заведения. С четвертого раза, но я поступил в МГУ на философский факультет, отделение политологии, кафедра мирового политического процесса. В 94-м году. И, собственно, началась другая жизнь. Она началась в 27 лет фактически с нуля, так как я сознательно пошёл на очную, дневную форму обучения. В 99-ом я закончил. Параллельно учёбе работал, деньги зарабатывал.
Владислав ШУРЫГИН. А в армию как попал?
Сергей МИХЕЕВ. По призыву, забрали - и привет. Тогда почти всех забирали. Я служил в стройбате. В подробности вдаваться не хочу, но тоже по своей вине туда залетел. Хотя перед этим по направлению военкомата закончил радиотехническую школу ДОСААФ. Служба проходила Северо-Кавказском военном округе. Строили мы всё подряд. От всяких командных пунктов до жилых домов для военнослужащих.
Владислав ШУРЫГИН. Знаешь, кто почти в это время тоже служил в стройбате? Пётр Толстой.
Сергей МИХЕЕВ. Не знал. Интересно! Тогда он отлично понимает о чём я сейчас рассказываю. Это, конечно, была не героическая служба, но и простой её не назовёшь. Для меня это были два очень тяжелых года, честно скажу. Строительные части были особым миром. Туда попадало огромное количество людей, как сейчас бы сказали, неблагополучных. Тех, кто отсидел, тех по ком тюрьма ещё только плакала. Там пышным цветом цвела «дедовщина», всякие «землячества». Короче, весь набор неуставных взаимоотношений. Но я, честно говоря, не хочу лить чернуху. Да, было очень трудно, но при всём при том, я считаю, что армейская школа мне была очень нужна, и армия меня закалила как мужчину. Я понял, что в жизни мужчины есть такое понятие - долг. Тяжело ли, плохо ли, нравится, не нравится, но есть долг – и ты должен его исполнить. Надо, и всё!
Владислав ШУРЫГИН. Ты упомянул «дедовщину», «землячества», а когда сам «дедом» стал, ты принял эти законы, смирился с ними?
Сергей МИХЕЕВ. Ты знаешь, я именно в армии стал впервые задумываться на религиозные темы. О Боге. О добре и зле. Я тогда понял, что Добро и Зло это не абстрактные понятия - они существуют физически, и они проявляются в людях. И там, в армии, я для себя сделал выбор, что пусть мне будет хуже, но я не стану на сторону зла. Я не стал «дедом» в том смысле, как это растолковывали тогдашние «понятия». Я просто дослужил свой срок. И я никогда об этом не пожалел, пусть это было и не очень комфортно. Вот я тогда для себя сделал главный моральный выбор, как мне кажется, на всю жизнь - я буду на этой стороне, а не на той. И в этом тоже был важный смысл – экстремальные ситуации заставляют делать выбор. И потом жить с этим.
Владислав ШУРЫГИН. С кем-то из сослуживцев поддерживаешь отношения?
Сергей МИХЕЕВ. Нет, не сложилось, потому что москвичей там было очень мало, а все остальные - они живут далеко от Москвы. Кстати, у меня очень хорошие были друзья украинцы - киевляне в частности. Отличные ребята, вспоминаю их добрым словом до сих пор. Но, к сожалению, связь оборвалась практически сразу после распада Союза.
Владислав ШУРЫГИН. И как с ними было служить?
Сергей МИХЕЕВ. Отлично, вообще не было проблем. Кстати, сталкивался я там и с людьми с западной Украины, «западенцами», и они не особо скрывали нелюбовь к «москалям». Но они, надо сказать, и киевлян тогда тоже считали «москалями». Это было уже тогда. Это был 85-й - 87-й года, но уже тогда, в армии, я увидел те проблемы, которые через четыре года привели СССР к распаду. Именно тогда я встретился впервые с очень агрессивными антирусскими настроениями и национализмом среднеазиатов и кавказцев. Проблемы во взаимоотношениях назревали, а их пытались запихивать внутрь, не замечать их. Я считаю, что это была одна из родовых травм Советского Союза. Советский Союз, мне кажется, допустил массу концептуальных ошибок мировоззренческого плана. И одна из них поддержание любой ценой легенды о дружбе народов и интернационализме. Русские эту идею приняли и поверили в неё, а вот национальные республики никогда её до конца не принимали. Поэтому никогда на Кавказе не было советской власти в полном объёме, никогда и в Средней Азии её не было. Её не удалось там установить. Всегда был упор на местное, национальное. И когда центральная власть ослабла, эта мина сепаратизма взорвалась. Русские мгновенно стали людьми второго сорта. «Чемодан – вокзал – Россия!» - был тогда модный лозунг. Сейчас уже многие забыли исход русских в начале девяностых из республик Средней Азии и Закавказья. А ведь этих беженцев были миллионы! Поэтому, я очень ценю те достижения, которые в советский период действительно были, но я терпеть не могу приторные сказки про «дружную семью братских народов». Я считаю, что врать себе не надо ни в каком случае. Это неизбежно ведёт к проблемам.
Владислав ШУРЫГИН. Но, заметь, с другой стороны, сейчас всё с точностью наоборот. Сегодня, когда большинство бывших советских республик погрузились, как бы в свои исторические «русла», то есть фактически оказались в средневековье, почитателей Советского Союза там стало огромное количество. Есть явная ностальгия по Советскому Союзу. Может быть, тогда они просто тогда не понимали, что теряют?Сергей МИХЕЕВ. Может. Но надо понимать, что и тогда, и сейчас восточное лукавство - было, есть и будет. И, говоря о ностальгии по СССР, они не говорят по какому СССР они ностальгируют? Поэтому хочется спросить, а в какой СССР они хотят вернуться? В тот, где все люди братья, и, значит, нужно делиться землёй, работой, властью с людьми других национальностей, или в тот Союз, который ни во что не лез и просто датировал местные бюджеты так, что можно было ничего не производить толком и жить припеваючи, строить новые дома и менять каждый год машины? К сожалению, почти всегда речь идёт о втором СССР – доноре и содержателе. Я думаю, что есть очень небольшое количество людей, которые действительно хранят в душе лучший образ Союза, но большинство на самом деле не задумывается над этим. И плюс в большинстве этих республик всё равно продолжает культивироваться внутренний национализм. Даже там, где русские общины всё ещё довольно велики.
Владислав ШУРЫГИН. Четверть века нашей новой истории мы прожили в диаметрально противоположном, с точки зрения внешней безопасности, времени. В начале 90-х главный лозунг был: «У нас нет врагов, нам не нужна армия!» В этот период армию разгоняли, сократили в пять раз, военным не платили зарплаты, войска, которые выходили из Европы выбрасывались в чистое поле. Потом по бывшему СССР прошла целая чреда локальных войн. Приднестровье, Таджикистан, Абхазия. Потом война пришла к нам. Начались чеченcкие компании, и оказалось, что без армии победить терроризм и бандитизм невозможно. После Чечни снова был целый период, когда об армии забыли. Возобновились попытки опять выстраивать отношения с Западом на равных, «дружить». Но в итоге мы пришли к тому, к чему пришли. Сегодня за спиной Крым, Донбасс и жёсткое противостояние, ну, если не со всем Западом, то, по крайней мере, с самой сильной страной - США. В рамках сегодняшнего неспокойного мира - как ты оцениваешь роль армии, её место в обществе?
Сергей МИХЕЕВ. Что касается армии, у меня, по крайней мере, к моему пятидесяти одному году жизни, совершенно жёсткое убеждение, оно сложилось у меня давно, я убеждён, что армия должна быть одним из системообразующих стержней российского государства. Для меня, как это не пафосно звучит, великая Россия в этой, земной жизни, является главной целью и главным смыслом всего того, что надо вообще делать, всё остальное - это вторично. Про религиозные смыслы, я человек православный, я здесь говорить не буду, это касается меня лично. Я уверен, что государство для русских и для славян в целом, считающих себя русскими, является их формой реализации в историческом процессе. Поэтому для нас, с точки зрения даже мировоззренческой, с точки зрения реализации себя в истории, сильное государство является главным условием существования, выживания в этом историческом процессе. Так у нас сложилось. Правильно, не правильно - бессмысленно разговаривать, потому что у каждого народа есть своя история, свой уклад. Для нас - это так. В рамках этого армия обеспечивает внешний контур безопасности, то есть, грубо говоря, она обеспечивает выживание, иначе сам по себе исторический проект «Россия» распадётся, он будет уничтожен. И второе, она внутри создаёт тот стержень, который поддерживает, в том числе многие вертикальные структуры. И третье, она, с точки зрения символической, для людей армия является защитницей нашего способа существования в истории, потому что без неё мы просто исчезнем. Поэтому я глубоко уверен в том, что у армии в российской истории, в российском государстве - особое место.
Несомненно, армия должна быть институтом привилегированным, она должна пользоваться авторитетом, любовью, уважением и пониманием большинства населения. И, соответственно, отдавать народу то же самое - верное служение долгу. Пусть это звучит банально и несколько пафосно, но я уверен, что это так.
Владислав ШУРЫГИН. Но нас постоянно убеждают наши «партнёры» в США и на Западе в том, что мир изменился, что никакой угрозы для России извне нет, что мы её сами выдумали…
Сергей МИХЕЕВ. Смешно! Ни о каком таком новом мире, в котором вдруг не станет врагов, речи сегодня не идёт. Всё это блеф. В лучшем случае - это опасные иллюзии и выдумки, в худшем - это откровенная провокация, вредительство и происки врагов. Была, есть и будет, к сожалению, объективная разность интересов нашего государства и многих других государств в этом мире, а, значит, была, есть и будет объективная внешняя угроза нашим границам. И, ко всему прочему, сейчас ещё к этому добавились угрозы гибридного плана, типа террора, попыток расшатать государство изнутри с помощью «оранжевых» и прочих революций. Поэтому, даже условия физического выживания вынуждают нас иметь сильную военную инфраструктуру. По-другому - не получится.
Владислав ШУРЫГИН. Есть ли у тебя исторические персонажи, которых ты считаешь для себя примером, чья судьба тебя «цепляла», кто оказал на тебя влияние?
Сергей МИХЕЕВ. Вот чтобы совсем примером для жизни - таких нет, но есть, конечно, люди в истории, перед кем я преклоняюсь и кого я глубоко уважаю. Если про армию говорить, то это Александр Васильевич Суворов в первую очередь. Для меня вот он реально герой. Герой, во всех смыслах, и как полководец, и как человек, у которого был внутренний нравственный стержень, он верил в Бога, и, что для меня важно, этой вере оставался предан, как ни странно, и в военном деле. Был человечен, никогда не проливал кровь людей зря. Ну, а далее - весь тот ряд, который обычно озвучивается, это - и наши святые князья Невский и Донской, это, несомненно, вся плеяда военачальников 1812 года. И, конечно, это Великая Отечественная война – Жуков, Рокоссовский… То есть здесь я не оригинален, ничего такого особенного придумать не могу, но вот если говорить по душе, что ближе, вот к душе ближе Суворов.
Владислав ШУРЫГИН. А есть какой-то подвиг, который ты чтишь за высшую доблесть?
Сергей МИХЕЕВ. Знаешь, меня религиозное отношение к жизни серьёзно «перелопатило». Если бы в детстве ты меня спросил, я бы тогда, наверное, сказал про Александра Матросова или про Гастелло. Так бы и было. Но по ходу жизни я понял, что самый большой подвиг - это просто быть порядочным человеком, который не отступает от своих принципов. На самом деле, это гораздо сложнее, чем просто взять и проявить мужество, что-то совершить. Это никак не умаляет эти подвиги, но сделать что-то такое, на мой взгляд, легче, чем стараться на протяжении долгого времени соответствовать тем принципам, которые ты заявляешь. Это гораздо сложнее.
Владислав ШУРЫГИН. Помнишь фильм Ларисы Шепитько «Восхождение»? В какой-то степени он об этом же.
Сергей МИХЕЕВ. Да. «Восхождение», кстати, потрясающий фильм, он меня потряс ещё тогда, когда я был мальчиком. Я потом только понял все аллюзии на христианские темы, потому что они там очевидны - предательство, самопожертвование и прочее. Потрясающий фильм. Я про это и говорю. Потому что никого не хочу обидеть, но бывает так, что просто ринуться в драку проще, чем не предавать, не изменять принципам, следовать добру, несмотря ни на что, на протяжении многих лет.
Владислав ШУРЫГИН. Мы сегодня живём в достаточно стабильно и спокойной России, мэр Собянин превратил Москву в игрушку, кругом парки и аттракционы, изобилие для тех у кого есть деньги, но, помнишь, как в фильме «Москва слезам не верит» - «международная обстановка беспокоит». Насколько ты видишь угрозу в том, что происходит вокруг нас сегодня?
Сергей МИХЕЕВ. Я считаю, что тучи сгущаются. Мне тоже, знаешь, трудно поверить в ядерную войну с США, потому что они всё-таки должны понимать, что это чревато самоуничтожением, а для них - это полный крах. Вообще любая война на территории США или Европы - это для них полный крах, потому что их концепция - это бесконечный рост благосостояния, постоянное повышение комфорта. А если вдруг война, если вдруг смерть и разрушения, если вдруг страдания- то всё, это всё начинает рассыпаться. Но, я думаю, что чем дальше, тем больше они будут давить на нас, чем дальше, тем больше мы будем сталкиваться с военными провокациями, причём даже, может быть, очень масштабными. И, несомненно, нас будут подвигать к прямому военному конфликту. Не с США, нет. Скорее с кем-то из наших соседей. С теми же украинцами, которых США сейчас ускоренно готовят на роль «пушечного мяса». Поэтому актуальность обороны - она, мне кажется, только возрастает. Это первое.
А второе, - в современном мире становится всё более актуальным, но от этого не менее подлым, то, что называют «информационным оружием» - набор технологий для дестабилизации ситуации внутри страны. В этом смысле наши противники будут играть и на объективных трудностях, которые есть, и на субъективных проблемах управления, которых тоже немало. Потому что, мне кажется, у нас с адекватным системным управлением до сих пор проблемы. Компромиссной и работающей эффективной модели экономики нет. Я не являюсь сторонником социализма, но я глубоко уверен, что нужна компромиссная, конвергентная система экономики для России. Для её масштабов, для её территории, для её инфраструктуры нужна конвергентная система, при которой роль государства будет главенствующей, при всём при том, что частный бизнес в определённых отраслях, несомненно, нужен, но он всё равно должен встраиваться в общую стратегию развития. И государство должно иметь возможность это регулировать.
Потому что по-другому в той тяжёлой внешней ситуации, которая есть, и в той ситуации огромных пространств, инфраструктуры и прочего - по-другому ничего не получится. И с этой точки зрения, меня, конечно, тревожит попытка какого-то либерального ренессанса и в социально-экономической политике, и в идеологии, которая сегодня разрушает не только «путинское большинство», но и выносит мозги огромному количеству молодёжи, делая из неё потенциальных действующих лиц на улице. И наши враги рассматривают это как один из главных видов оружия, может, ещё и посильнее любого другого.
Владислав ШУРЫГИН. Скажи мне, кем ты себя считаешь - ты всё-таки журналист, или ты - политолог, или ты - эксперт? Кто ты для самого себя?
Сергей МИХЕЕВ. Знаешь, это очень сложный вопрос. Потому что по образованию я политолог, получается так, и по основному виду деятельности, политолог, политтехнолог, но в последние годы занят в публичной сфере. И, если раньше много лет я занимался непубличными проектами, в первую очередь в сфере политтехнологий, то сейчас я больше на экране, на радио. Поэтому я затрудняюсь дать себе точное определение, но мне хотелось бы, независимо от того, чем бы я ни занимался, оставаться патриотом своей собственной страны. Мне хочется, чтобы моя деятельность была полезной людям и стране, вот это главное. А как это будет называться - политолог, политтехнолог или слесарь - это уже вторично.
