Чувство времени

В Музее русского импрессионизма открылась выставка Юрия Анненкова с броским названием «Революция за дверью»

«В нём есть ощущение необычайной стремительности, динамичности нашей эпохи, в нём чувство времени развито до сотых секунды». Евгений Замятин о Юрии Анненкове.

Художник Юрий Анненков (1889 — 1974) прожил долгую и богатую на события жизнь. Он умудрился сорвать все плоды, коими столь щедро одарил нас XX век. Анненков будто бы стремился побывать в любой из предлагаемых ситуаций, окунуться в бурю и — благополучно вынырнуть. Древние латиняне говорили: carpe diem, срывайте день — ловите момент. И Анненков — ловил. Интересно, что его работы видели и помнят все, но фамилию автора способен назвать не каждый.

Иллюстрации к поэме Александра Блока «Двенадцать» или, например, хрестоматийные портреты Анны Ахматовой и Максима Горького знакомы — их, несмотря на эмиграцию художника, популяризировали в советских изданиях. Декорации к спектаклю «Газ» часто преподносятся, как великолепный образчик русского конструктивизма. Картинки, сделанные для «Мойдодыра» - к слову, Анненков дружил с Корнеем Чуковским! - тоже знамениты. При всём том, художник широко известен во Франции и вообще на Западе, но, увы, не в современной России.

Ни для кого не секрет, что русские деятели искусств оказали громадное влияние на творческую, гуманитарно-заряженную атмосферу прошлого века — можно с уверенностью заявить, что это был «русский век». Эра, когда Россия экспортировала новизну и смелые линии. Правда, зачастую сами носители идей существовали в положении эмигрантов — пусть и успешных, влиятельных.

В Музее русского импрессионизма открылась выставка Юрия Анненкова с броским названием «Революция за дверью». Символика ясна, как день, зато — утончённо-многозначительна. Дверь, как пограничная полоса. Оставить Революцию, которую поначалу принял, там, позади. Оформление экспозиции выполнено в супрематической манере — шквал красного и чёрного, а центральный выставочный стенд имеет форму круга, рассечённого в нескольких местах.

По цветовой теории Василия Кандинского чёрный — это «ничто без возможности», тогда как все варианты красного — это мощный, пламенный зов. Это — кровь, плоть, сила и почти звериная ярость. Красное на чёрном — траур, переходящий в мучительное рождение чего-то нового. Ощущение — тревожное и не вполне уютное, что не мешает просмотру.

Зритель встраивается в жёсткий ритм и бешеную динамику эпохи. Иные дамские портреты сопровождаются ...стеклянными флакончиками с ароматом духов — тех, которые предпочитали Анна Ахматова и Айседора Дункан. Музей импрессионизма полностью соответствует своему имени — impression предполагает «впечатление», а что может лучше воздействовать на подсознание, чем шлейфы парфюма?

Итак, Юрий Павлович Анненков — отпрыск дворянского рода, родственник бунтовщиков и отчётливо-яркая личность. Родился в Петропавловске, где его семья отбывала ссылку — отец героя значился народовольцем. Однако в 1894 году Анненковы вернулись в Петербург. Прелестный барчук Юра имел художественную склонность с младых лет, поэтому уже в 1905 году, учась в гимназии, принялся за политические карикатуры. Его исключили. Впрочем, будущий гений всё равно получил недурное образование в частном («вольном») заведении господина Столбцова, после чего двинулся на юрфак — среди нахальной демократической молодёжи была востребована профессия адвоката.

Параллельно с этим Анненков учится живописи, бывает в Париже, посещает модные и дорогостоящие мастерские. Вестимо, начинает писать и мыслить по-французски: увлекается кубизмом и футуризмом, ищет себя. Автор явно хотел быть актуальным, как Брак и Пикассо.

Наибольшее внимание привлекает плотно-безвоздушный «Июнь», созданный в кубическом стиле. Картина вызывает лёгкое удушье и странную, не летнюю печаль. Здесь тот оттенок зелёного, что сообщает усталую томность, а кусочек серенького неба лишь усиливает чувства. По Кандинскому, такая зелень начисто лишена праздничного шума и движения. А вот — портрет обнажённой негритянки, исполненный в грубо-примитивной манере. В 1910-х бытовало эстетское устремление к дикарству и неким «изначальным ритмам вселенной», как это называл Малевич.

На контрасте - «Натюрморт с апельсинами» - солнечно-манящая спелость фруктов, оранжевая прелесть на жёлтом фоне. Квинтэссенция уюта. Апельсины — круги, безо всякой прорисовки, а круг — идеальная геометрическая фигура, сосредоточенная на самой себе и при этом — отдающая энергию. Оранжевый круг — светило, дарующее бытие.

Однако точкой сборки являются графические портреты — целая галерея знаковых персон. Анненков слыл общительным, что с предельной чёткостью отражено в его творчестве и — мемуарных «Дневниках моих встреч». «Анна Ахматова, застенчивая и элегантно-небрежная красавица, со своей незавитой челкой, прикрывавшей лоб, и с редкостной грацией полудвижений и полужестов», - отмечал художник, уловивший сущность поэтической гранд-дамы. Трагедийная маска и бездонность глаз — пожалуй, это лучший портрет Ахматовой. «Грусть была действительно наиболее характерным выражением лица Ахматовой. Даже когда она улыбалась. И эта чарующая грусть делала ее лицо особенно красивым», - Анненков был ещё и мудрым психологом.

Его портреты друзей и высокого начальства, к примеру, Льва Троцкого, лучатся искренней добротой, без тени подобострастия или желания чуть польстить. Изображение пролетарского гуру Максима Горького — парадоксально и неожиданно. Художник разглядел в нём задумчивость и спокойствие — неслучайно в этом коллажном портрете есть не только алый стяг и фигурки мятежников, но и статуя Будды.

Юрий Анненков писал: «Что бы ни говорили о врожденной простоте Горького, о его пролетарской скромности, о внешности революционного агитатора и о его марксистских убеждениях — Горький в частной жизни был человеком, не лишенным своеобразной изысканности». Приязнь к Буревестнику сохранилась и после отъезда из России, о чём свидетельствуют «Дневники встреч».

Юрий Анненков был вхож в кабинеты большевистской власти, о чём говорят «не парадные» портреты Каменева, Зиновьева, Енукидзе и прочих столпов да колоссов тогдашнего Совдепа. Перед нами не жестокие властители, но обычные люди с присущими им страхами и комплексами. Тут не лозунги с плакатами, но — живые и подвижные лица.

Анненков-иллюстратор — это прежде всего рисунки для блоковской поэмы «Двенадцать», что была для мастера «...свежей росписью только что возникшей революции». Он не скрывал извечного благоговения перед Блоком и в «Дневниках встреч» велеречиво страстен: «Почему именно Блок? Вряд ли мы смогли бы ответить удовлетворительно. Мы сближали Блока скорее с Сервантесом, чем с символистами. Рождение иллюзий, гибель иллюзий были для нас не символизмом, но жизнью». Иллюстрации к «Двенадцати» - это разорванный и безумный мир, на руинах которого вот-вот проявится нечто грандиозное. Надо сказать, что рисунки Анненкова в какой-то мере талантливее стихотворной основы, хотя, об этом не принято вещать.

Ещё одна грань — театральные декорации. Большинство художников-авангардистов пробовали себя в дизайне костюмов и сценографии. Впечатляет оформление спектакля «Газ» по пьесе Георга Кайзера — одного из лучших выразителей эпохи. Анатолий Луначарский позволил себе «шпильку» в адрес драматурга: «Одной из самых ярких личностей всей экспрессионистской школы является даровитый драматург Георг Кайзер, далеко не самый оригинальный, но тот, кто эту экспрессионистскую оригинальность сумел выразить достаточно общедоступно».

У нас вещицы Кайзера охотно читали в 1920-х, соглашаясь с его антибуржуазностью. Луначарский же именовал его «мастером выдумки» и любителем «кувыркающихся фабул». Действие «Газа» раскручивается из-за аварии на заводе, повлекшей за собой гибель трудящихся, но соль произведения — ужас человека перед коварной «машиной». Технократия, вылившаяся в техно-манию, сама себя изничтожает. На выставочном стенде — рисунки декораций к «Газу» и другой пьесе со сходными мотивами — к «Бунту машин» Алексея Толстого. Супрематические и конструктивистские силуэты, жёсткость форм и коллажная плакатность — Анненков довольно умело компонует разрозненные детали в единую картину.

Анненкову доверяют — это и послужило его ...невозвращению из Венеции, куда он был послан для участия в Международной художественной выставке. Исследователи думают, что причин было много — целый букет. Смерть Ленина, которого Анненков тоже портретировал, смена политического климата, осознание, что свобода творчества при Советах — это миф, как и на Западе. Или художник поддался на уговоры своей красавицы-жены — балерины Елены Гальпериной? Во всяком случае, Юрий Анненков остался в Европе, но обладая недюжинным талантом, не упал на дно.

Сильный портрет, созданный уже в эмигрантской среде — на нём отображена худощавая красавица с характерной для «ревущих-двадцатых» короткой стрижкой. Бледным фоном сереет Эйфелева башня. Судьба Марианны Эриковны фон Пистолькорс-Зарнекау достойна любовно-авантюрного романа. Падчерица одного из Великих Князей, светская львица дореволюционного Петербурга, она вела шикарную жизнь, вращаясь в декадентских кругах и позируя для респектабельного журнала «Столица и усадьба», выходила замуж и - разводилась.

Во время Первой Мировой войны Марианна была сестрой милосердия, как и царские дочери. Поговаривали, что она — соучастница убийства Распутина. После Революции мадам осталась в России, с любопытством наблюдая, как полыхает «старорежимная рухлядь». Себя к таковой она не причисляла, став приятельницей Максима Горького и его гражданской жены Марии Андреевой. Махнув рукой на утрату пышных титулов и дохода, Марианна фон Пистолькорс поступила на театральную сцену под псевдонимом «Павлова».

Она и не думала о Париже! Всё решил случай — новоявленная артистка подписала контракт с рижским театром, а через пару лет власти РСФСР не дали ей въездную визу. Потом были города, разъезды и подмостки — в том числе Нью-Йоркский Бродвей. Что же, Марианна фон Пистолькорс неслась подобно вихрю, сметая обстоятельства. Она жила, меняя города, мужей, сферы деятельности — вечно спешащая, Марианна даже на портрете Анненкова смотрится неспокойной. Вот-вот она упорхнёт, дыша духами и туманами.

Сам Анненков был не менее суетлив и динамичен — в 1930-х годах он увлёкся «магией кино», а уже после Второй Мировой войны целых десять лет занимал престижную должность главы Синдиката техников французской кинематографии. Не бросал он и живопись, а в конце 1960-х иллюстрировал сочинения Булгакова и Солженицына, выходившие в русскоязычном издании YMCA-Press — именно эти книги нелегально ввозили советские загран-командировочные. Так Юрий Анненков сохранял тонкую связующую нить с Россией. Надо ли его осуждать за невозвращение? Вопрос тягостный. Важно другое — он оставался посланцем Русского Мира и пропагандистом русского искусства. А ещё — у него всегда оставалось изумительное чувство времени.

Илл. Ю. Анненков, декорация к спектаклю "Газ"