Столкновение антицивилизаций
Что происходит с государственной властью в западной цивилизации? Почему с карты Европы исчезают яркие, самостоятельные, волевые политики? Почему в Вашингтоне внешнеполитические и даже важнейшие кадровые решения столь «дёрганы» и хаотичны?
Как может получиться, что глава государства, упорно считающего себя единственной и исключительной сверхдержавой, утверждает, что подлинное лидерство состоит в борьбе с глобальным потеплением, а в это время в центральной европейской стране-союзнице, в столице — символе Европы на сцену выходит невесть кем управляемая антигосударственная сила и хладнокровно сеет смерть налево и направо, в том числе и там, где находится президент республики с главой МИДа другой, ещё более влиятельной европейской нации? Напомним, это Франция — страна, где работал один из отцов-основателей США Бенджамин Франклин; республика, сохранившая имперский военный атрибут — Иностранный легион; страна, отличающаяся от соседей дееспособностью спецслужб и полиции.
Аутизм Белого дома и воля негосударственного террористического игрока — не единственный бьющий в глаза контраст. Медиа-мэйнстрим хором голосит о покушении на европейскую цивилизацию. Но первый теракт произошёл на концерте рок-группы «Орлы металла смерти». Это европейская цивилизация? А легализованное Олландом (а затем Верховным судом США) мужеложество — это та ценность, которую призваны и мотивированы охранять правоохранители западных стран? А близлежащая редакция «Шарли Эбдо» — носитель цивилизационных начал или всё-таки разрушитель?
Антигосударственная сила, выйдя на сцену, назвала свой акт французским вариантом 11 сентября 2001 года. Вот ещё один парадокс: в США на сегодня 17 спецслужб, но ни одна доселе не дала внятного объяснения атаке на Всемирный торговый центр. По сей день не объяснена цепочка предшествующих событий — расстрел афганского политика Ахмада Шах Масуда 9 сентября, визит в США главы пакистанской разведки 10 сентября… Эти детали замалчиваются 15 лет. Обстоятельства теракта в Ливии в годовщину тех событий в 2012 году также замолчены — для спасения репутации «безальтернативной» Хиллари Клинтон, а заодно — тогдашнего главы ЦРУ Дэвида Петреуса.
Вопросы о том, «откуда есть пошла» запрещённая в России организация ИГИЛ, уместно задать именно двум вышеназванным лицам. И это должно больше всего волновать как раз американскую политическую элиту, поскольку события последнего года свели на нет главный элемент «мягкой власти», по определению автора этого термина Дж. С. Ная — авторитет США, основанный на притягательности американской модели.
По официальной версии Арабской весны, освобождение ближневосточных стран от «диктатур» должно было привести к созданию там инклюзивных и толерантных обществ с «прогрессивным» (то есть владеющим IT, гендерно и климатически просвещённым) средним классом. Получилась в итоге кажущаяся противоположность. Кажущаяся — поскольку и «прогрессизм», и террористическая практика искусственной секты несут в себе один и тот же мальтузианский эффект. Кажущаяся — поскольку и «ультралевизна», и «ультраправизна» постиндустриальной эры систематически (кто духовно, а кто физически) уничтожает наследие авраамических религий.
Кто выигрывает? Негосударственная «третья сила», извлекающая влияние (теперь уже и военное) из столкновения «беленьких и чёрненьких» антигосударственных и антирелигиозных начал, псевдо-прогрессистов и псевдо-фундаменталистов. Она получила путёвку в жизнь не в 2011-м и не в 2001 году, а раньше — ровно тогда же, когда парадигма модерна была замещена постиндустриальным мальтузианским концептом. А именно — при президенте США Джимми Картере, когда в Афганистане был дан «зелёный свет» джихадистам, а над Белым домом была торжественно установлена «зелёная» солнечная панель.
К саммиту G20 группа НПО подготовила очередной пропагандистский продукт — «план Маршалла» для Сирии. Догадаться о том, что это не проект развития, а очередной симулякр послевоенного начинания периода модерна, можно даже по личностям ораторов — это организация Avaaz, финансируемая Джорджем Соросом и в 2011 году ходатайствовавшая перед ООН о полной декриминализации хранения и личного потребления наркотиков.
Все четыре года сирийской и ливийской гражданской войны вырастающий из нее сектантский продукт кормился от контрабанды. Всё это время «информационная власть» США — раскрытый Сноуденом конкордат АНБ с Цукербергом и Дорси — не мешала «фундаментализму» агитировать, вербовать, рекрутировать, натаскивать, вооружать мечтателей о халифате. Если это случайность, то компетентность разведчиков и интеллект программистов никуда не годится. Если это сговор за спиной человечества, тогда в нём присутствует ещё один невидимый глобальный участник, и именно он играет первую скрипку.
Этот невидимый участник, эта пресловутая «третья сила» уже получила официальное признание мировых финансовых институтов — с тех пор, как в ВВП государств стали включаться доходы от наркоторговли и проституции. Это признание равнозначно капитуляции институтов: «тень» вышла на свет, обозначена как акционер всемирной властной корпорации. И ей удобнее всего существовать и действовать в мире, где прогрессивно растёт число несостоятельных государств.
В день теракта в Париже полевой командир «Джабхат ан-Нусры», запрещённой в России (и не только), «младшего брата» ИГИЛ*, с неотличимым способом присвоения и практикой культурной и физической войны, был случайно задержан в несостоятельном государстве Украина. Эта территория ближе к нашей столице, чем афганский Кандагар, сирийская провинция Ракка и даже Париж; при этом власть там находится не в государственных руках. Нетрудовой украинский средний класс был соблазнён тем же прогрессистским миражом, что и арабский, теми же обещаниями «планов Маршалла» от НПО, на практике пропагандирующих деиндустриализацию; снос административных элит привёл «тень» на свет ускоренными темпами; население, как признают даже советники власти, держится на «серой» экономике»; борьба за терминалы торговли, прежде всего порты, ведут уже не «серые», а «чёрные» игроки. Срам этой реальности усиленно прикрывают внешние доброхоты, не разбирающиеся в этой реальности, что только помогает «третьей силе» преобразовывать кризисный субстрат в своё гнездовище и в удобный плацдарм для «халифатского» рекрутирования, ибо здесь, как и в Ливии, в избытке накапливается «топливо» мотивации — чёрная ненависть к России, а затем и к «обманувшему» Западу.
Украина: фигуры умолчания
В мае 2015 года на военно-политической конференции под эгидой вашингтонского Центра стратегических и международных исследований (CSIS), где в центре внимания был украинский конфликт и его неблагоприятное влияние на американо-российские отношения, один из участников, доктор Джеймс Макноутон из армейского департамента Пентагона, упомянул о прошлогодних событиях в Одессе, где 43 человека погибли в результате пожара в Доме профсоюзов, бывшем обкоме КПУ. В представлении выступавшего результатом трагедии было «предотвращение отделения Одесской области от Украины — то есть это была в некотором смысле история успеха» (success story).
Военный чиновник, явно искренне принимая на веру официальную интерпретацию одесских событий, рассматривал их как переломный момент «в сопротивлении оккупации», с которой начинается возрождение украинской нации и восстановление утрат оной. Между тем за полгода, прошедшие после конференции CSIS, Украина была потрясена ещё несколькими событиями, которые лишь узко заинтересованными лицами связывались с «кознями России», в то время как официальный Киев вынужденно признавал факт внутреннего раздора. Речь идёт о рейде отряда «Правого сектора» в Закарпатье, а также о взрыве боевой гранаты у здания Верховной рады. Участники обоих эксцессов придавали им сугубо политический смысл — соответственно, «борьба со ставленниками Медведчука» и «навязывание Украине предательской децентрализации». Между тем и в отчётах силовиков, и в СМИ вскоре вплыли имена центральных участников обоих конфликтов. В закарпатской истории это был некий Михаил Ланьо, у которого милиция нашла кустарный цех по производству синтетических наркотиков, а в киевском сюжете — Игорь Кривецкий, неофициальный хозяин партии «Свобода», известный в Львовской области как «контролёр» местной таможни под кличкой Пупс.
Оба эксцесса рушили «success story». Закарпатский эпизод пришёлся на переговоры премьера Украины с кредиторами в Нью-Йорке, а взрыв гранаты на митинге 31 августа — на принятие пакета евроинтеграционных законов. В Одессе «консолидации сил Майдана» также не наступило. Новый глава региона, импортированный из Грузии, вступил в конфликт с президентским ставленником Алексеем Гончаренко, а в итоге был уличён в подготовке с украинской территории переворота на своей родине, которая лишила его гражданства. Скандал развёл по разные стороны баррикад самые «продвинутые на пути в НАТО» постсоветские страны.
Так поверхностная оценка событий в стране-мишени («российская агентура» обезоружена — значит, «нация возрождается») не позволила профессиональным военным аналитикам предвидеть отклонение от благообразного сценария демократической трансформации. Так было не только с Украиной. Прогнозы в остальных странах — прежних объектах «цветных» трансформаций (Молдова и Киргизия), и будущих (Бирма, Таиланд, Тайвань) также оказались дефектными ввиду неучёта неких факторов, вынесенных за скобки. Мало того, октябрьские события в Афганистане также пошли вразрез с благообразным сценарием и создали Белому дому новую головную боль в разгар бюджетной дискуссии.
Между тем реалии событий в Одессе 2 мая 2014 года фактически по сей день остаются под спудом, несмотря на требования международных институтов к Украине. О чём свидетельствует как крайняя неубедительность выводов общественного «Комитета 2 мая», согласно которой смерть большинства пострадавших наступила от «разгорячения олифы на стенах лестницы до температуры 600 градусов», так и взаимоисключающие версии, высказанные в годовщину событий.
Так, ни один из чиновников-свидетелей не смог толком объяснить появления в центре Одессы отряда псевдопророссийских активистов, который инициировал серию провокаций с перемещением столкновений к Дому профсоюзов. В свою очередь, «Комитет 2 мая» на схеме этого здания вообще не обозначил просторного подвального помещения, будто оно вовсе отсутствовало. Между тем, как рассказал год спустя отстранённый и.о. губернатора Владимир Немировский, чиновники силовых структур, в том числе тогдашний генпрокурор Виталий Ярёма, особо интересовались именно этой частью здания, а также некими бутылями, находившимися там. Ярёма, как и глава управления ГСЧС Владимир Боделан, считал, что мгновенная смерть активистов внутри здания была результатом вдыхания ядовитого газа, а не перегревания. Есть и третья фигура умолчания — крупнооптовый рынок «Седьмой километр» близ Одессы, который за день до событий подвергся то ли проверке, то ли рэкетирскому налёту.
Версия, связывающая воедино все белые пятна, существует: она была озвучена со слов анонимных одесских источников профессионалом-химиком Александром Башкуевым. И она объясняет пожелание следующего одесского губернатора, экс-топ-мендежера группы «Приват» Игоря Палицы передать здание одному хозяину, чтобы избежать неких новых «непорядков». По версии Башкуева, «непорядок» состоял в том, что в просторном цокольном этаже, соединённом с вентиляционной системой Дома профсоюзов, располагалась крупная лаборатория по изготовлению из героинового сырья, поставляемого в Одессу морем, таблетированных синтетических наркотиков (гидрокодона), при распространении выдаваемых за экстази, а в качестве реагента в этом химическом процессе использовался дихлорэтан. Целью организаторов столкновений, по этой версии, был захват наркоцеха конкурентами его владельцев. Источники туманно поясняют, что конфликт вовлекал «старых» владельцев и по меньшей мере две противостоящие группы претендентов. Объект в итоге не достался никому, а просто был разгромлен; следы исчезли вместе с рядом лиц, вскоре скончавшихся друг за другом.
«Седьмой километр», о чём неоднократно упоминалось на разоблачительных ресурсах экс-советника главы СБУ Станислава Речинского, служил узлом оптового распространения наркотиков не только по Украине, но и в Восточную Европу. Нельзя сказать, что тема контрабанды не звучала в ходе баталий в Раде и вокруг неё. Нельзя сказать, что имена воротил не всплывали в Интернете: на форуме портала ОРД С. Речинского можно было найти, в частности, имя того конкретного «профильного менеджера», который в конгломерате Коломойского отвечал за данное теневое направление. Тем не менее такие персонажи не фигурируют в многочисленных досье на украинских олигархов, которые ломятся от информации о связях, недвижимости и офшорах; даже когда действующий глава СБУ 3 ноября этого года перечислил состав «ОПГ Коломойского», имя его «главы наркодепартамента» названо не было.
Если умолчание украинских чиновников и политиков можно понять, учитывая вышеназванный шлейф смертей после событий, то почему набрали воды в рот аналитики из множества трансатлантических НПО — хотя эксцессы батальонов портят имидж проекта демократизации не меньше, чем смущающие Европу знамёна со свастикой?
Ответ подсказывает ещё один эпизод из постмайданной истории. Спустя несколько недель после одесской трагедии портал «Киберберкут» обнародовал переписку Игоря Коломойского с прокурором Львовщины, где выражалось беспокойство по поводу некоего плана госпереворота, готовящегося партией «Свобода». Коломойский ссылался на собственных хакеров, вскрывших переписку группы генералов, в числе которых было двое руководителей разведывательных ведомств. План состоял в срыве выборов в Раду путём организации беспорядков и их переноса на декабрь 2014 года с продвижением в президенты Олега Тягныбока. Генералы утверждали, что тогдашний глава СБУ Валентин Наливайченко на их стороне и что их действия непосредственно согласованы с директором ЦРУ Джоном Бреннаном. Самой пикантной — и, возможно, самой актуальной для Коломойского — деталью было упоминание в одном ряду с этими именами также спонсора с инициалами ИИК, за которыми угадывался Игорь Игоревич Кривецкий.
Скандал был замолчан, однако судьба соперничающих сторон предполагает, что в кругу кураторов не обошлось без «оргвыводов». Партия «Свобода» была вытеснена на политическую обочину, потеряв административные завоевания — посты генпрокурора, министра сельского хозяйства, главы «Укрспирта». Имидж Коломойского также поблек: от Днепропетровска в Раду прошли соперники; Минэнерго потребовало возврата долгов нефтяных компаний; в Израиле, где глава «Привата» числился привилегированным спонсором реставрации Старого города Иерусалима и чуть ли не пионером реконструкции третьего Храма, его имя теперь звучало редко и в нейтрально-брезгливой коннотации; этой осенью, когда прокуратура Украины обрушилась на его клан, правозащитные СМИ не возопили об антисемитизме. И, само собой, экс-партнёры Виктора Януковича после этого откровения «Киберберкута» были полностью лишены права на реабилитацию, а самые информированные из них скончались «сами по себе».
«Лебединой песней» Валентина Наливайченко, пытавшегося выстроить новую партийную структуру, но потерявшего должность, стала публикация сведений об офшорных компаниях, связанных с окружением президента Петра Порошенко, — за пять дней до эксцесса с бомбой у Верховной рады. После годичного перерыва старая заокеанская «верёвочка» задёргалась снова — что характерно, как раз в период, когда услуги Джона Бреннана, в первую очередь его связи в монархиях Персидского залива, вновь оказались остро востребованы в Белом доме.
Европа: а почему именно сейчас?
То, что украинские кланы получают поддержку из конкурирующих кабинетов в Вашингтоне, не является секретом как минимум с того момента, когда в YouTube была распространена запись беседы помощника госсекретаря Виктории Нуланд с послом Джефри Пайеттом, коему назидательно разъяснялось, что опорная фигура в Киеве — это «Яц», а вовсе не «Клич». Подобные диалоги, отражающие американские «тёрки» и «разборки», происходят по поводу разных стран-мишеней. Причём разногласия характерны особенно для тех случаев, когда страна-мишень располагается на важном перекрёстке теневых потоков.
Один из отпрысков саудовского семейства в конце октября 2015 года был задержан в аэропорту Бейрута с грузом наркотиков. Ливан также был объектом «цветных» сценариев, последний стартовал в августе этого года, однако «затух», а вашингтонское недовольство местным правительством вдруг сменилось необыкновенным фавором: вопреки жёсткой экономии военных расходов (повлекшей даже преждевременный вывод авианосца «Гарри Трумэн» из Персидского залива) Ливан получил срочную финансовую оружейную поддержку. Внешним поводом была война в Сирии, но что в действительности больше интересует американских опекунов — судьба их «умеренных» протеже или контроль, например, над долиной Бекаа, остаётся предметом умолчания. Франция, в сферу контроля которой входил Ливан после распада Османской империи, время от времени вбрасывает собственные сценарии в регионе, к которым в Вашингтоне разные группы — или, употребляя, наконец, более адекватный термин «кланы» — относятся неодинаково.
Так было с инициативой наземной операции в 2013 году, которую усердно «вентилировал» глава МИДа Лоран Фабиус. Предметом его особой опёки был опальный бригадный генерал Манаф Тласс, сын тихо скрывшегося во Франции весной 2011 года экс-министра обороны Сирии Мустафы Тласса. Тогда сценарий был снят с повестки дня после вмешательства России, но отказ Вашингтона от наземной операции созрел раньше — после того, как большинство парламента Великобритании отклонило операцию. Во французской прессе писалось, что семейство Тласс, член которого торгует сахаром и «сопутствующими товарами», слишком тесно связаны интересами с корпорацией Dassault, что и занервировало британскую сторону. Затем поступило уточнение: прежде чем лоббисты в Палате общин определились с позицией, своё возмущённое слово сказал гражданин Саудовской Аравии туркменского происхождения Аднан Хашогги, посредник в сделках конкурирующей BAE Systems.
В свою очередь, британские официальные лица периодически засвечиваются в конфликтных эпизодах в регионе Балкан. Весной того же 2013 года вспыхнули и скоропостижно угасли волнения в Боснии. На поверхности были застарелые межконфессиональные распри. Местная пресса называла спонсора бунта: министра безопасности БиГ, строительного магната Фахрудина Радончича. В Боснии он имеет репутацию младшего партнёра одного из крупнейших наркоторговцев в бывшей Югославии — косовара Насера Кельменди. А на уровне европейского чиновничества симпатии к данной стороне конфликта проявила тогдашняя глава внешней политики ЕС леди Кэтрин Эштон.
Весной этого года через британское посольство подстёгивалась попытка смены власти в Македонии, где триггером протеста стала «зачистка» полицейскими албанской вооружённой группировки в городе Куманово. Накануне этого инцидента слухи о перевороте бродили и в Косово, где был раскрыт план нападения бывшего отряда ветеранов КОА на местную тюрьму. Действительно, план ротации элит распространялся и на мусульман: одновременно распространялся имущественный компромат на муфтия Македонии; ему напоминали, что он не прошёл люстрацию в 1990-х (эта процедура в регионе распространялась и на духовенство). Поверхностная версия о связи волнений с российским проектом «Турецкого потока» никак не объясняла ни «наезд» на муфтия, ни косовский сюжет. Зато репутация города Куманово в бывшей Югославии — примерно такая же, как репутация Одессы на Украине: здесь пересекаются потоки как героинового, так и кокаинового импорта и дистрибуции.
Сегодняшний миграционный вал в Европе у ряда зарубежных авторов вызывает впечатление реализации загодя продуманного сценария. «А почему именно сейчас? — спрашивает израильский публицист Владимир Бейдер. — Гражданская война в Сирии идёт четыре года. В Ливии — столько же. ИГИЛ своё наступление начало два года назад. Ничем положение населения охваченных войной регионов не ухудшилось в последнее время. Всё самое страшное: вроде химического оружия и ковровых бомбежек городов, — шокировало раньше. Почему они побежали именно сейчас? И знали, куда бежать. И знали, как бежать, — маршрут, перевалочные пункты, транспортную структуру, тарифы. И как себя вести, когда на пути встают кордоны полиции. Сами пришли. Одновременно встали по наитию, побежали и добежали: «Здравствуй, незнакомая страна!»?» Если вы верите, что так бывает, вспомните, как последний раз собирали на загородный пикник разношёрстную компанию. И многие беженцы не скрывают, что оплатили свой вояж, называют суммы… Если это бизнес, то, получается, существует некий преступный синдикат. Он продаёт то, что ему не принадлежит и что оплачивать будут европейские налогоплательщики. Я верю в возможности европейских разведок. Им наверняка известно, кто стоит у истоков беженского потока и заводит его механизм. Кадры с трупиком курдского ребенка увидел весь мир. А если бы в то же утро показали фото того упыря, который погнал волну беглецов через море? Почему нельзя? Мне объясняли профессиональные разведчики, в каких случаях они обнародуют сведения. Всего в трёх: 1) когда это нужно им самим в оперативных целях; 2) в целях дезинформации; 3) когда этого требует политическое руководство для своих целей. Так что информации об истинных организаторах великого переселения нам не дождаться. По крайней мере, от замечательной германской разведки.
Имена «упырей»-контрабандистов действительно являются фигурой умолчания. Впрочем, некоторые энтузиасты открытия настежь европейских границ обозначились до появления в сетях фото мальчика Айлана Курди. Одним из таких энтузиастов был французский гуманитарий Бернар-Анри Леви, которому его соотечественники уместно напомнили о его собственном вкладе в ливийский кризис. В самом деле руководство Франции решило поддержать военное свержение Муаммара Каддафи только после того, как господин Леви привез в Париж группу перспективных «демократов». Леви почтительно именовал их «ливийскими Масудами» — в честь Ахмада Шаха Масуда, которому в своё время патетически симпатизировал. Как и предводителю «боснийской вены» Алие Изетбеговичу в 1992 году. Ближайший коллега господина Леви по парижскому клубу «новых философов», Андре Глюксман, получил из рук Аслана Масхадова орден «Героя Ичкерии» одновременно с Сергеем Ковалевым. Его невестка Эка Згуладзе-Глюксман руководит ныне реформой украинской полиции рука об руку с Давидом Сакварелидзе, соответственно курирующим реформу прокуратуры. Предлогом для старта ротации в этом ведомстве стал донос на двух заместителей генпрокурора Украины, написанный «специалистом» по драгоценным камням Вячеславом Константиновским. Этот персонаж давал показания в американском ФБР по делу Семёна Могилевича, а на его украинской биографии «штампа негде ставить».
После скандала с попыткой организации переворота в Грузии к теневым связям Михаила Саакашвили, позиционировавшегося как «гроза воров в законе», явно возникнут вопросы. И, возможно, также к деятелям Атлантического совета, прибывшим в Киев за день до «судьбоносного» назначения главы Одесской ОГА. Не потому, что Саакашвили планировал заговор, а потому, что он «засветился». Американская пресса уже задавалась вопросом о происхождении средств, которые Саакашвили неумеренно тратил, проживая в Нью-Йорке. Доселе, впрочем, мэйнстримной прессе не приходило в голову поинтересоваться происхождением состояния философа Леви (отец которого разорился), равно как и отчаянно кутящего по американским казино сынка Лорана Фабиуса (куда больше «мутузили» Николя Саркози за введение в заблуждение старушки Бетанкур).
Нельзя сказать, что западные олигархи не попадают под суд, а чиновники не подвергаются скандальным разоблачениям. Предметом интереса американских следователей в конце апреля этого года стал один из самых состоятельных людей в США — игорный магнат Шелдон Адельсон. Ранее этот олигарх, ведущий спонсор как американских неоконсерваторов (Ньют Гингрич в 2012-м, Марко Рубио в текущей кампании), равно как и израильского «Ликуда», слыл столь статусной фигурой, что утверждалось даже, что «праймериз Адельсона» в его лас-вегасском офисе важнее, чем официальные первичные выборы республиканского номинанта. Но когда магнат бросил вызов иранской сделке, калифорнийские НПО, при медиа-поддержке лондонской Guardian, инициировали серию публикаций о связях топ-менеджмента его казино в Макао одновременно с китайскими «триадами» и мексиканскими наркокартелями — после чего рейтинг Рубио, также не чуждого мексиканским теневикам, «автоматически» рухнул.
Этим не закончилось. 11 сентября (какая дата!), в день голосования в Конгрессе по иранской сделке, на сайте Foreign Policy было вывешено беспрецедентное разоблачение Американо-израильского комитета по общественным связям (AIPAC) с упоминанием элитных клубов и подставных НПО, через которые осуществляется давление на депутатов Конгресса, и ссылкой на Закон об иностранных агентах (FARA).
Как и в случае с потоком беженцев по наитию и «вирусном» использовании фото с мальчиком, здесь уместен вопрос: а что, неужели раньше лоббистская деятельность AIPAC не была видна без очков? Была, разумеется, — но не было крупного конкурентного интереса. Автор текста на Foreign Policy — политдиректор Центра общественной честности (CPI), финансируемого Джорджем Соросом. Его Open Society Foundations по некоей причине встал горой за иранскую сделку, что не может не вызывать вопросы о мотивах заинтересованности. В том числе — и в контексте теневой экономики, учитывая достаточно известную принадлежность «благотворителя» и «могильщика валют» к легализационному лобби. И не обязательно отслеживать редко афишируемый плавный переход американо-иранского дипломатического формата в американо-ирано-афганский, чтобы догадаться по географической карте, насколько привлекательным для теневых воротил может показаться наркотранзит не по хлопотным южным и северным маршрутам, а напрямую через иранскую территорию. Любопытно, что предметом предыдущего «наезда» CPI были элиты Азербайджана.
Почему удар пришелся по Парижу? Мы вряд ли ответим на этот вопрос, оперируя только статистикой мусульманской диаспоры. Считать ли случайностью тот факт, что ровно накануне евробюрократия напрямую договаривалась с Африканским союзом о мерах против поставщиков «живого товара»? Считать ли случайностью преддверие встречи по Сирии и формирующегося консенсуса дееспособных держав перед саммитом G20?
Брат подсиживает брата
Подход официального Вашингтона к наркобизнесу впечатляет не только непоследовательностью, но и откровенной выборочностью. В исполнительном акте Барака Обамы от ноября 2011 года, которым вводились санкции в отношении любых лиц, замеченных в контактах с оргпреступностью, из четырёх общеизвестных итальянских преступных сообществ фигурировали только два; из мексиканских наркокартелей также были отобраны только два. Еще любопытнее была облава на нью-йоркские итальянские семейные кланы в январе 2011 года, за неделю до старта Арабской весны: под ударом оказались все крупные семьи, кроме семьи Бонанно, представитель которой и давал показания на конкурентов. Между тем именно семейство Бонанно специализировалось на транзите через Тунис, оказавшимся первым в календаре Арабской весны. Избирательная тактика весной этого года была применена в Израиле, где с подачи калифорнийских прокуроров стартовало расследование серии покушений, совершённых членами и партнёрами семейства Абарджиль — крупного поставщика «экстази» в США. Жертвами вменённых преступлений было не менее известное у местных криминологов (см., например, книгу Петра Люкимсона «Однажды в Израиле») семейство Абутбуль. Одни «короли» удаляются с теневой доски в интересах других.
Неустанная озабоченность Вашингтона адресуется также Африке. Несколько лет подряд ведомства упорно и безуспешно боролись то с сомалийскими пиратами, то с «Армией Господа» в Кении, то с «Аш-Шабаб», то с теневиками Республики Конго по доносам правительства Руанды. С тем различием, что в Африке выборочный подход касался не только наркобизнеса, но и отдельных видов добычи минералов. И не столько пресловутых «кровавых алмазов», сколько колумбита-танталита (колтана) — незаменимого сырья в производстве мобильных телефонов. Одним из главнейших условий успеха суррогатных революций является дешевизна средств общения. Эта дешевизна и оплачивается трудом на копях в восточных районах ДРК (бывший Заир) и Эфиопии. Непосредственной поддержкой эфиопской диктатуры, обеспечивающей эту дешевизну, была искромётная Саманта Пауэр, ныне посол США в ООН. Поэтому, когда Бернар-Анри Леви изобличал российскую пропаганду во «лжи» о том, что проблема беженцев создаётся США: мол, бегут-то не только из Сирии, но и из Эфиопии, где революции американцы не делали! — он уличил самого себя. Ему ли не знать, что условия для рабского труда эффективнее всего создаются свирепыми колониальными диктатурами?!
Вплоть до лета прошлого года популярные в западной левой публицистике теории о связи «цветных революций» с углеводородными интересами расходились с реальностью: ни в Ираке, ни в Ливии, ни ранее в регионах поддержки сепаратизма (от Ичкерии до Южного Судана) нефтяные корпорации не торопились самоутвердиться в хаосе, благо эта отрасль, особенно трубопроводные проекты и нефтехимия, от хаоса не выигрывала. В Ливии центрами «гражданских» конфликтов были не нефтяные, а контейнерные порты. Мохтар Бенмохтар, подготовивший налёт на объект ВР в Алжире, имел репутацию не нефтяного, а кокаинового транзитёра. Появление ИГИЛ внесло новизну в эту конъюнктуру: рабский труд на нефтяных полях Ирака и Сирии позволяет играть на этом рынке теми же точно методами, что и на рынках героина и колтана, то есть минимизировать затраты на производство за счёт рабского труда. Но при этом доля доходов, извлекаемых ИГИЛ из продажи нефти, по оценке Middle East Forum, не достигает 28%.
Популист Дональд Трамп в начале октября разразился ностальгией по Саддаму и Муаммару, а также оправдал российскую поддержку Башара Асада. Он говорил устами того сектора в США, который представляют братья-нефтехимики Чарльз и Дэвид Кох; у них Трамп позаимствовал и свою команду политтехнологов во главе с мастером эпатажа Кори Левандовским. Но при самых талантливых лоббистских стараниях своей цели — повышения цен на нефть до уровня, оправдывающего затраты на сланцевое бурение, — эта элитная группа не достигает, поскольку не она правит бал в мире, где неумолчным идеологическим припевом является миф о глобальном потеплении и, «соответственно», о вреде традиционных углеводородов.
Лейтмотив идеи экологической катастрофы состоит в императиве ограничения прироста населения. Самое эффективное средство для этой цели — не идеологические средства (запугивание), а физические. Поскольку самые эффективные средства ухода от реальности сиречь самые эффективные средства деградации личности и прекращения рода. И в плане закономерно, что постиндустриальному мироустройству идеологически, и геостратегически, и практически больше соответствует та модель, в которой на одном конце экономической пирамиды создаются условия для минимально возможных затрат производства средств ухода от реальности, а на другом извлекается максимальная прибыль от их реализации.
Распад «вашингтонского консенсуса», который констатировал в 2011 году опальный глава МВФ Доминик Стросс-Кан, наступил по той причине, что воплощение в жизнь постиндустриальной парадигмы делало его неизбежным. «Вашингтонский консенсус» вводил неравенство стран и производителей, помещая зависимые страны в крепостническую зависимость от МВФ. Логика обратного развития от феодальных отношений ведёт к рабовладельческим. Это уже не клановая, а классовая логика, поскольку «возвращение в тёмное средневековье», о котором не зря предупреждали редкие и вытесняемые из мэйнстримной политики последователи классических гуманистов, — это смена общественно-экономической формации.
Разделение теневого труда
Пресловутая сусловская «лакировка», баюкавшая умы не только рядовых граждан СССР или членов КПСС, но и высшей номенклатуры, препятствовала осознанию советским обществом подспудной классовой трансформации как в мире, так и в своей стране. Демагогия на тему о превращении науки в самостоятельную производительную силу, о конвергенции социализма и государственно-монополистического капитализма служила ширмой колониального мышления будущих «прорабов перестройки», вовлечённых в Римский клуб и многочисленные дочерние образования. Смысловое содержание мизантропического постиндустриального консенсуса в сухом остатке сводилось к сокращению народонаселения ради бегства от вымышленного истощения ресурсов; лучшим средством для подобной задачи, помимо напалма, являются средства ухода от действительности, и в одном флаконе — средства вырождения.
Бенефициары — теневые классы были фигурой умолчания по обе стороны океана. Об их ресурсной базе успел сказать только Чингиз Айтматов в романе «Плаха», но его трагическая нота вместе с образом комсомольца, ставшего православным, заглохла в эйфории разоблачений номенклатуры. Под сурдинку Гдляна и Иванова, чернобыльских плакальщиков и ликвидаторов проекта поворота рек теневые классы воспользовались кооперативной реформой и всплыли на поверхность. При Гайдаре «тень» вышла на свет, явочным порядком присвоив и приумножив статусные, материальные и инструментальные атрибуты административных элит.
Классовый аспект «открытия общества» западными криминологами расценивался по-разному: одни авторы 1990-х годов писали о наступлении западной «тени» на Восток, другие — наоборот, о вторжении русской мафии на Запад. Хотя вторая позиция стала мэйнстримной, некоторые её апологеты впоследствии опровергли сами себя: так, Юрген Рот, начав с «Красной мафии», стал затем ставить неудобные вопросы перед евробюрократией об экспансии косовских кланов в Гамбург и странной прозрачности германо-швейцарской границы. Призывы криминолога Рота не торопиться с расширением ЕС так же канули в пустоту, как айтматовский роман в СССР, — даже сейчас, на фоне миграционного шока, о них не вспоминают.
Сегодняшняя европейская лакировка тоталитарнее советской, и это имеет классовое объяснение: владельцы европейских медиахолдингов, имеющие второй бизнес в гемблинге (как семейство Яр) либо в табачной индустрии (как семейство Реемтсма), не мыслят в терминах европейской идентичности; они ничего не потеряют от заключения Трансатлантического партнёрства; их не подвергают конфискационному прессингу, как Volkswagen или Deutsche Bank. Пространство зачищено настолько, что даже осмысление этих последних конфискаций табуировано; менеджмент евробизнеса мечется в том же концептуальном вакууме, что и искусственно прореженный политический класс; хотя сам этот класс пребывает в тихом ужасе от мысли о евроинтеграции Украины, прослойка наёмных агитаторов, кормясь из резервов НПО, от имени Европы продолжают обучать киевлян реформаторской псевдонауке, закрепляя рабскую психологию местных «гдлянчиков» примитивной социальной завистью через программу «Схемы» («Радио Свобода») и «Наши Гроши» (Open Society Foundations) — так же, как это делала Арабская весна в Магрибе, а ранее — война племени хуту против племени тутси в Руанде.
Американский политический класс, вроде бы «командующий парадом», в итоге «судьбоносных» решений Верховного суда 2010 года отдан на откуп мегадонорам политкампаний. Кто ужинает клиента, тот его и танцует. Внешнеполитические решения Вашингтона, Брюсселя и НАТО навязчиво упираются в Афганистан. Даже формирование состава Еврокомиссии было приторможено до того момента, как на Уэльском саммите НАТО были распределены зоны ответственности в опиумном центре Евразии. Ни с кем из национальных лидеров президент США не проводит больше времени, чем с первыми лицами Афганистана. Но при этом даже для профессионалов из военных ведомств захват Кундуза «Талибаном» становится таким же сюрпризом, как «племенная» стычка в Закарпатье. А может ли быть иначе, если самые престижные интеллектуальные центры производят на свет мифологию о самовоспроизводимой новой стоимости в IT-секторе, о революционной роли вооружения (empowerment) гендерных меньшинств компьютерными навыками, о связи волнений в арабском мире с изменениями климата? Может ли быть иначе, если под эту сурдинку даже голосование в парламентах диктуется не Дэвидом Кэмероном или Франсуа Олландом, а Аднаном Хашогги и Манафом Тлассом? А что являет собой пресловутая «непоследовательность» Белого дома последних лет: от внешнеполитических решений до кадровых перемещений, — как не метания между неформальными конгломератами, включающими публичных глав ведомств и их теневое охвостье? В криминологии к таким конгломератам иногда применяют определение «метагруппа», которое не является общепринятым, но хотя бы заполняет вакуум понятийного аппарата.
Заполнение лакун понятийного аппарата политических наук не обязательно начинать с классовой теории, однако в этой области точки над «i», как представляется, должны быть расставлены. Причём российской общественной науке это сделать проще — если, не «выплескивая ребенка вместе с водой», применить базовые достижения политэкономии русского коммунизма. Хотя бы определение классов В.И. Ленина, включающее имущественный, статусный и инструментальный (способ присвоения) критерии класса: оно применимо к описанию и постсоветской, и мировой «тени».
Можно ли говорить о существовании системы знаковой самоидентификации профессионального криминалитета в нашей стране и в мире? Несомненно, и именно в постиндустриальную эру он совершенствуется и приумножается, от графического языка татуировок до вербальных формул эпитафий на внушительных надгробьях. Можно ли говорить о наличии системы стимулов социального лифта в рамках криминальных иерархий, о разделении труда в одном слое иерархии (воровского ремесла, рэкета, теневого производства и сбыта)? Несомненно. Можно ли говорить о классовой литературе и классовом кинематографе, о классовой юриспруденции, классовой заказной (рекламной и антирекламной) публицистике и аппарате обслуживания всех уровней иерархии? Несомненно. То, что приглушено в России, пышным цветом цветёт в Восточной Европе, а в США — сохраняется как образцы для подражания. Если американский президент выбирает музыку из «Крёстного отца» в качестве рингтона своего мобильного телефона, то месседжи его официальных речей столь же уместно рассматривать через эту призму, как и его исполнительные акты, равнозначные по стилю паханскому произволу: сегодня подарю привилегии «Ндрангете», а завтра отниму (как случилось в 2010 году, когда австрийское расследование дошло до Италии, а из Италии — до Киргизии с революционными последствиями) и отдам, предположим, каморре…
Если этот слой элиты наживается как класс, тратит как класс, украшает себя как класс, поёт и танцует как класс, создаёт пропагандистские лакировочные ширмы как класс, — почему же не назвать это классом? Точнее, как уже было сказано, — классами, поскольку различаются воровское присвоение, бандитское (шантажное) присвоение и производственный менеджмент в теневых отраслях — а как ещё назвать управление нарколабораторией или отмывочным игорным заведением в десять этажей, градообразующим предприятием на таиландском курорте или в бывшем индустриальном центре, от Детройта до Балтимора?
Способы карьерного продвижения в этой сфере также сопоставимы с таковыми в «легальных» классах. А.В. Метелев в своём информативном историко-прикладном пособии «Криминальная субкультура» воскресил как вышедшие из употребления самоназвания статусных слоёв воровской иерархии (иваны-храпы-жиганы-шпанка), так и криминальных ремёсел, в которых в XIX веке смешались славянские и еврейские словообразования (забирохи, марвихеры, оказистые, стряпчие, малинщики, базманщики, хипесники и др.). В каждом из ремёсел возможно самоутверждение за счёт профессионализма — не каждый базманщик изготовит доллар или вексель Bank of New York; неотличимый от подлинного, не любая хавра изобретёт биткоин; не любой марвихер высосет миллиард из госбанка даже в такой марвихерной псевдонации, как Молдова. В свою очередь, чтобы доказать в суде легитимность существования биткоина или его аналога, требуются «стряпчие» высокой квалификации. Как и для проталкивания через палату представителей штата законы о легализации марихуаны — в чём американские стряпчие неуклонно преуспевают. В языке XIX века был подходящий термин и для Бернара-Анри Леви — вполне благообразное слово «фаворит».
«Стряпчие» постиндустриальной эры не только обслуживают клиентов в судебных инстанциях. Они формируют надстройку общественно-экономической формации, в которой доминирует «чёрная экономика». Теорию хаоса, выращенную из математической концепции сложных систем, внесла в политический язык прослойка, в нынешнем воровском сообществе презрительно именуемая «официантами». По существу, в идеологическую «обслугу» криминальных классов входят — вольно или невольно — все теоретики постиндустриализма, все провозвестники «информационной эры», апологеты «общества потребления», энтузиасты «гендерного равенства», алармисты «пределов роста» и «озоновой катастрофы» и производной от неё фобии «климатической миграции». Ибо все эти разномастные философские направления имеют в основе одни и те же пункты «гуманистических манифестов», подменяющих заповеди Священного Писания ровно противоположностью. Философия, в которой право на жизнь заменена правом на суицид и эвтаназию, по духу и букве предназначена для оправдания самоуничтожения.
«Глобальная комиссия по наркотической политике» (GCDP), предъявившая ООН свои легализационные манифесты в год Арабской весны, представляет уже не точку зрения «абстрактных гуманистов», а классовую позицию; один из стряпчих-подписантов лично консультировал в 1992 году госсекретаря РФ Бурбулиса по части легализации теневых состояний; пересечения членства в GCDP с другими элитными клубами и институтами посредничества и «миротворчества» в конфликтных зонах выдают точки пересечения интересов «базиса» и «надстройки». Какой класс является правящим в несостоятельных государствах, каковыми, по строгим критериям, сегодня являются более сотни стран мира? Как сорная трава заполоняет запущенное поле, так и дикая социальная среда прорастает сквозь рукотворные дыры в мировой этике. Если идея земного рая, достигаемая отделением зёрен от плевел, замещается апологетикой природной дикости, то практическое воплощение постиндустриализма, манифестируя утрированной свободой (анархией), при ближайшем рассмотрении представляет собой агрессию сорного племени с вытеснением всего остального. Рэкетир Мустафа Джемилев — прямой ученик «гуманиста-конвергента» Андрея Сахарова; дружественный ему телеканал ATR воспевал анархо-гомосексуальный бунт в Стамбуле.
Кто выметет сорную траву?
Каждая из стран-мишеней, заражённая сорным семенем, следует единой модели деградации. Марвихеры начинают шествие во власть с гевалта на Майдане, затем осёдлывают госструктуры и наводят там гармидер. В итоге псевдонация идёт в тухес. Так называемое возрождение украинской нации скрупулёзно следует постиндустриальным правилам игры: публично, в виде украшения, сначала Радой, а теперь и правительством руководит Владимир Гройсман, фактически — «решальщик» Михаил Бейлин. Публично патриотической Радикальной партией руководит бузотёр Ляшко, фактически — внеидеологичный Сергей Левочкин. Самая авторитетная газета «Зеркало недели» славословит одессита Аркадия Пресмана (партнёра братьев Константиновских) и пропагандирует «дерегуляцию» таможни с искоренением ненужных проверок; чем выше статус антикоррупциониста, тем круче у него иномарка; чем дальше продвигается децентрализация, тем детройтнее становится Днепропетровск.
Российская «мягкая власть», чтобы быть эффективной, не должна сводиться к простым идеологическим обличениям. Представляется более важным простое информирование угнетённого большинства украинского народа о той судьбе, которая грозит в равной степени ему и прочим народам несостоятельных государств (от пустынного Сомали до курортной Черногории). А также, через головы колониального чиновничества, — сохранение связей с вменяемыми людьми в сфере безопасности.
Эмоциональные дискуссии вокруг Украины в отечественных СМИ уместно было бы заменить спокойной иронической хроникой, не требующей домыслов и гипербол. Разве что для корректности картины почаще называть имена реальных предводителей «марша в тухес» и воспроизводить цитаты из продукции Рады и кабмина с выделением избранных мест. Во всяком случае, критическая масса аудитории, ужасающейся происходящим, так сформируется там скорее, что нам небезразлично — как-никак соседняя страна, и не за забором, ибо марвихеры уже «освоили» средства на забор. Не надо ни лакировок, ни антилакировок: реальность страшнее.
Но эта пропагандистская задача второстепенна, поскольку забирохи, марвихеры и стряпчие высшего масштаба обитают не в Киеве. И пресловутое «сращивание власти и бизнеса», в котором Вашингтон стереотипно обвиняет все «страны-мишени», характернее всего как раз для Соединённых Штатов, а главный из двойных стандартов и состоит в сваливании своего порока на чужие головы — особенно на те, которые проще стричь. Сегодня от вашингтонских забирох — в том числе от экологического отдела конфискационного аппарата, сиречь Агентства по охране окружающей среды (ЕРА), трещат уже не украинские чубы, а британские и германские. При этом чем меньше Белый дом контролирует американские кланы, тем больше аппетитов у «конфискадоров». Что отнюдь не идёт впрок ни производителям, ни потребителям Америки. И наши пропагандистские месседжи нам впору адресовать не только собратьям по санкционному произволу, но и куда более широкому кругу, в том числе и американскому. Помнится, в перестройку была закрыта, ввиду ставшего двусмысленным названия, газета «Советский цирк». Для пропагандистского цикла «Американский цирк» есть множество сюжетов: начиная от споров между американскими ведомствами о том, сколько всё-таки в Сирии «правильных» умеренных оппозиционеров, до истории с оживлением и скоропостижным обратным умерщвлением афганского муллы Омара.
Впрочем, и это не главное. В предельной форме вопрос, стоящий перед нами, заключается в другом: может ли наша страна, избежавшая судьбы Украины, стать исключением из общемирового постиндустриального тренда? Со свойственным русской натуре самобичеванием мы говорили недавно, что у нас произошла криминальная революция. Она не у нас произошла, а во всём мире. Нас так же, как и все остальные нации, пытались затащить в эту парадигму самопоедания. Мы её отвергаем, коль скоро хотим быть самостоятельным полюсом силы. И у нас — редкий случай в сегодняшнем мире — есть не только запас политической прочности, позволяющий наводить порядок у себя дома, но и некоторые другие основания для оптимизма.
Во-первых, мы живём в большой стране, и, в отличие от малых стран (Италия, Япония), семейный характер криминального классообразования у нас не принят; удачливые бизнесмены, начинавшие с рэкета, чаще предпочитают, чтобы дети не повторяли их путь.
Во-вторых, мы живём в холодной стране с богатствами под землей, и сама необходимость усилия не позволяет умереть трудовой этике: если иные популяции могут допостиндустриализироваться до ходьбы на четвереньках, то мы на таком пути вымрем раньше, чем обрастём шерстью. Сама природа приговаривает нас остаться прямоходящими, а родовая память — походить на воинов и строителей, а не на жевателей жвачки.
Наконец, отечественное криминальное сословие не кажется неисправимым. В жизни каждой империи были свои сэры Фрэнсисы Дрейки и первопроходцы Ермаки. Только для этого нужно быть империей.
Предметом непримиримого спора Ленина и Бакунина было определение революционного класса: пролетариат (по Ленину) или криминалитет (по Бакунину). История расставила точки над «i» в Великую Отечественную войну, когда силой, определившей миропорядок на десятилетия, стало воинское сословие. Оно было унижено, дискредитировано, расхищено, раздроблено в 1990-е годы — но память и честь сохранило и вернулось на сцену в наши дни не только с физическим, но и с ценностным оружием. Ценностный критерий класса, не учтённый философами-атеистами, заговорил во весь голос, когда от Крыма до Алеппо имперская миссия, точно по Достоевскому, стала очищать воздух от лжи и трусости. Сила, оснащённая историческими смыслами и родовой честью, противопоставлена не только злу, непосредственно составляющему мишень нашего оружия, но всему нагромождению подмен понятий и двойных стандартов.
«Добро с кулаками» — двигатель антиэнтропии. Если (наконец) открыть ему снова дорогу в среднюю школу, если преподаватель НВП станет магнитом для формирующейся детской души, то остальное: спорт, информатика, история, иняз, русская и мировая литература, точные науки, да и духовное обучение, — выстроится в стройную систему, связанную взаимно перетекающими и мобилизующими смыслами. Тогда среда воспитания личности, соединив ценности силы, веры, знания и мастерства, изменит качество, расправится, как крона молодого дерева, которое гнули и не согнули, и будет производить цвет нации, на корню избавляя её от сорных ростков.
*Организация запрещена в РФ.
