Разговор о болезненном сегодня вопросе – о ценах – необходимо, по моему убеждению, начать издалека. Ибо, давно перебирая любопытные, но по многим причинам никак не афишируемые исторические факты, я наткнулся на множество таких аналогий, которые многое проясняли как в этом вопросе, так и в ряде других, тоже для нас болезненных, и, на первый взгляд, с ним не связанных. Но это, как оказалось, только на первый взгляд… Словом, как сказал Козьма Прутков: «Отыщи всему начало, и ты многое поймёшь».
Так вот, при рассмотрении русской истории не раз выявлялась одна любопытная (по крайней мере, для автора этих строк) закономерность. В жизни страны сохранялось множество заведомо архаических учреждений, которым, как казалось, давно уже было пора на свалку. Но – при попытке ли их упразднения, или просто при анализе ситуации – оказывалось, что они даже очень нужны. Объяснялось это просто. В ходе жизни, ставившей свои вопросы, приходилось эти ненужные учреждения использовать не по первоначальному назначению (порой совсем идиотскому), а для разрешения этих самых нужд. Скажем, Пётр I (который при организации управления совершил едва ли не все грубейшие даже для начинающего ошибки), придушив все выборные, даже совещательные органы, решил всё-таки рядом с собой поставить так называемый Сенат – этакое собрание старейшин. (Ну раз в Древнем Риме было – пущай и у нас будет!). В условиях самовластия оно было решительно пятым колесом. Всё равно всё решает император – и если советуется – то советуется с кем захочет. И вот – заседают зачем-то заслуженные люди, прожившие часто трудную жизнь, много повидавшие, во многом опытные… К чему их приставить? И приставили – к судебным делам. Сенат чем дальше, тем больше становился верхушкой судебной системы. В конце концов Сенат стал и высшим апелляционным органом, и толкователем законов – при решении дел стало обязательным опираться только на сенатские истолкования и разъяснения. Правильно. А куда же лучше употребить опыт много повидавших и управленчески-грамотных людей?
И таких пристройств к делу было немало. В конце концов – даже само пресловутое самодержавие (за которое до сих пор идут упрёки русскому народу – якобы за пристрастие чуть ли не к рабству), как оказывается, решало множество весьма специфических вопросов. И одним из них был как раз вопрос о ценах. Да-да, не только сегодня имело место быть постоянное завышение цен по любому поводу. Этот вектор, приводящий в отчаяние многих экономистов и просто русских людей сегодня, оказывается, давно уже бытует на Руси. Почему – особый вопрос. Ясно одно: рыночная закономерность насчёт непременного снижения цен при избытке продукции у нас работает плохо. Где-то она работает – но либо это уж совсем низкий уровень (да, когда, скажем, год «яблочный», то бабушки на рынке не сильно дорожатся), либо вопрос касается специфических предметов, на которые цены на Западе давно летят вниз (компьютеры). А в остальном… Нефть дорожает – цены повышаются. Нефть дешевеет – тоже. Но оказывается – и раньше, когда и нефти-то не знали, часто было так же. Что за пропасть?
Предположений на сей счёт немало. Говорят и о стагфляции, мало изученной на Западе – но под понятие которой подходят многие наши процессы (стагфляция – это когда всё должно бы по науке дешеветь – но всё либо остаётся на прежнем уровне, либо дорожает). В этом есть свой смысл. Увы, сегодня мало кто вспоминает как про блестящий взлёт советской историографии в 1970-е годы, так и про его едва ли не кульминационную точку – знаменитую монографию Л. В. Милова «Великорусский пахарь». Ну да, конечно, скучновато читать все эти наказы помещиков своим крестьянам да данные по средней урожайности ржи в 1776 году в Рязанской губернии – тем более что всё это подано если не с ортодоксально-марксистской, то с близкой к ней позиции. То ли дело завернуть что-либо про избранность – или про опущенность русского народа… Но зато по прочтении сего фундаментального труда в голове начинает светлеть. С особой ясностью понимаешь, в каких диких условиях из-за природы-мачехи часто не жил, а выживал русский мужик. И становится ясно, что отмена тех, классических, рыночных законов ценообразования зависела не от ментальности или деспотизма – а от этого отчаянного пребывания на грани жизни и смерти, от минимальных урожаев, на которые надо было делать и то, и сё, и детей растить, и государство создавать, и хренову тучу всяких завоевателей и покорителей бить… Какой тут рынок, какое ценообразование? Даже в школьной физике говорится, что для сильно разреженных газов все эти законы (железные, физические!) Бойля-Мариотта и Гей-Люссака не работают. А тут вечная разреженность пищи – и, значит, разреженность жизни! Мало продуктов – но мало и денег. Мало денег – значит, мало и покупателей. И так почти что постоянно (см. Милова). Вот она, стагфляция в нашем местном виде! А значит, из забредшего покупателя надо выжать все соки – другого может и вообще не быть! Вот и получаются вечно завышенные цены, постоянное держание друг друга за горло – вместо знаменитой рыночной услужливости. Ну а дальше может быть уже и ментальность – всё это переходит в привычку, когда повторяется из поколения в поколение. Как раз одно из объяснений стагфляции заключается в т. н. инфляционном ожидании – люди ждут, что снова оно «дёрнет» - и поэтому не стремятся нормализовать цены. А у нас, получается, было ещё чище – вечное стагфляционное ожидание – ожидание того, что и урожая не будет – и денег у людей тоже…
Впрочем, это так, предположение. Но вектор такой в России был – и, как видим, есть. И он легко мог привести к коллапсированию экономики. Но тут-то и вступала третья сила. То, что не вытягивали (в условиях крайней разреженности) экономические законы – дотягивали цари. Первые же Романовы – Михаил и Алексей – препятствовали скупщикам хлеба, не разрешали оптовикам прорываться на рынок, пока не отоварился мелкий покупатель. Пётр I просто командным методом всё сбивал – известен его указ 1723 года «о препятствии возвышения цен на съестные и манифактурные припасы». Екатерина II выражала своё неудовольствие городничим, допускавшим повышение цен (а как те после этого разговаривали с купцами – см. «Ревизор» Гоголя; причём Николай Васильевич явно смягчил лексику – подлинной никакая цензура тогда бы не пропустила). Александр I, как джентльмен, боролся с этим несколько по-иному – заводил хлебные магазины «для недостаточных», где хлеб продавали по дешёвой цене – и старался на соответствующие посты ставить людей неподкупных. И т. д., и т. п. Словом, не зря Ф. И. Тютчев в письме от 1871 года к своей дочери Анне – жене И. С. Аксакова – говорил о «традициях правительственного социализма (!), составляющих заслуженную славу России (!)». Даже так. Ну, слава не слава – а народ от бунта в городах удерживать удавалось. Поначалу власть следила и за пролетариями вообще. Николай I, поговорив после восстания с декабристом В. И. Глинкой, не только простил его – но и послал управлять казёнными заводами на Урале. Глинка завёл там такие порядки, что на частных соседних заводах стали бунтовать рабочие, требуя введения и у них таких же льгот…
Увы, царизм потихоньку от этого отходил. Николай II уже совсем не занимался ценами, не желая портить и без того испорченные отношения с буржуазией. А исследователи народного быта тогда же сделали вывод, что народ считает: царь должен всех равнять – это его основная функция. Ну с «равнением» не получалось – но хотя бы в городах как-то выживали. А вот когда цены ринулись вверх… Не единственная, конечно, причина революции – но и она имела место быть…
Таким образом, народ как бы на какое-то время «приставил к делу» в России самодержавие. Авторитарная, сильная власть выполняла ещё и функцию сбивания цен, взамен плохо работавших в наших специфических условиях рыночных законов. И – рискну сказать – ещё и поэтому она воспринималась как власть, которую не нужно менять, ибо она хоть что-то делает из своей основной, по народным понятиям, функции выравнивания. Хоть чуть-чуть цены сбивает. А как не стала их выравнивать – так и какая же она, к лешему, власть? Ну и… Да, в 1917-м было аж два последовательных переворота. Да, они оба были достаточно верхушечными. Но дело было в том, что народ в целом остался к ним равнодушен – хотя бы вначале. И всё – власть не удержалась. И вернуться не смогла, несмотря ни на что. Ни царская – ни рыночная…
Спрашивается, а нельзя ли сегодня сделать из этого выводы? И те, что у нас из-за ряда особенностей (как ментальных – вечное ожидание кирдыка – так и реальных – с экономикой-то у нас плохо – а значит, и условия для стагфляции, так сказать, «миловского типа» очень даже могут возникнуть) рынок не пойдёт сам сбивать цены. Накрут и задирание будут на всё покупающееся – от колбасы до бензина и от бензина до валюты. И если власть не скажет своего веского слова – всё и будет так же заходить в тупик.
Здесь нужно вспомнить и про послевоенную деятельность И. В. Сталина. С одной стороны, шло директивное снижение цен. С другой – проводилось самое широчайшее разрешение на всевозможные артели, которые часто только из идеологических приличий не назывались тем, чем они реально были – частными предприятиями. Для артелей делалось многое – и многое им разрешалось. И сырьё им предоставлялось, и в планах поэтому они учитывались, и их деятельность – в случае успехов – так же (!) премировалась, как и деятельность госпредприятий. И только в одном пункте они жёстко лимитировались. Этот пункт был… Правильно. Цены на продукцию. Артели не должны были сильно поднимать цены на то, что они делали, по сравнению с госпредприятиями.
Получается, что Вождь что-то знал? Знал, что это и есть больное место для России? И то, что настоящий правитель должен этим заниматься? И что нельзя ждать благоприятной конъюнктуры – её может и не быть никогда? Надо отметить, что то поколение марксистов старалось хорошо учить экономику – хотя для того, чтобы в трудах Маркса разбираться. Как сказал, кажется, Делягин – им не нужны были экономисты – они сами были экономистами. И сегодня нельзя не учитывать их опыт.
Следовательно, нынешней власти нужно сбивать цены – пусть и с нажимом. И для того, чтобы вытащить экономику – и для того, чтобы быть Властью. Властью в народном смысле слова.
