Фронт надвигается быстро. Всего десять минут назад за спиной остался посёлок Перевальск, это глубокий тыл. Сюда тянутся с передовой мирные жители из оказавшихся под огнём городков и посёлков. Здесь есть свет, здесь принимают беженцев. А мы уже едем по дороге, справа и слева от которой видны свежие воронки разрывов, и осторожно объезжаем кляксы разбитого асфальта попаданий в дорожное полотно. Здесь уже стреляют. Сюда прилетают снаряды. И чем дальше вперёд, тем прицельнее и чаще. Собственно, радиус стрельбы украинской артиллерии и определяет сегодня понятие фронта. Попадаешь под него — и ты на фронте!
Въезжаем в Зоринск.
Ещё год назад это был небольшой шахтёрский городок при шахте "Никанор — Новой" — первой шахте, открытой при "самостийной" Украине, сонный зелёный ухоженный городок, восемь тысяч жителей. Но это было год назад. С августа это прифронтовой город. Весь август и сентябрь по его окраинам то и дело отрабатывала украинская артиллерия, пытаясь "нащупать" военные объекты ополчения. Били миномёты, били "грады", изредка прилетали снаряды гаубиц. Но после перемирия обстрелы утихли. Тем более, что никаких военных объектов в городе не было и в помине. И вот теперь, с началом зимней кампании, по городу вновь ударила украинская артиллерия. А вчера по нему полным боекомплектом отработал украинский "смерч".
Специально сворачиваем в город. Разрушения ужасные! Город буквально растерзан чудовищными взрывами. Посреди школьного футбольного поля воронка, размером с треть стадиона, на дне которой человек кажется гномом. Вторая ракета ударила в школу, превратив в руины целое крыло и разрушив ещё половину другого. Ни одного целого окна — все стены в трещинах. Под ногами ковёр битого стекла, штукатурки, переломанной мебели. На стене чудом сохранившийся стенд — "Гордость нашей школы" — симпатичные улыбающиеся детские лица, и прямо напротив огромного провала в стене плакат "Наша Украина!" — золотое пшеничное поле, синее небо, красивая девушка в "вышиванке" с красивым цветочным венком на голове. Сейчас плакат смотрится садистской насмешкой…
Несколько женщин сносят в уцелевшее крыло сохранившуюся мебель, пособия, учебники, аппаратуру, компьютеры. Чувствуется, что школу создавали с большой любовью, и она была гордостью посёлка. Была…
Директор школы осторожно укладывает на стол пособия из класса биологии.
— За что они так нас? — спрашивает она нас, словно бы мы знаем ответ на этот вопрос…
…Пятиэтажке повезло. "Смерч" попал рядом с ней в частный дом. Теперь на его месте пустырь из битого кирпича и шифера. Ни единого куска целой стены, и только чудом сохранившаяся печка с трубой возвышается над руиной, как надгробие. По руине потерянно бродят две женщины. Одна лет пятидесяти, другая молодая, лет двадцати пяти. Они ищут то, что осталось от хозяина дома Сергея Бондарева — пенсионера восьмидесяти лет. Женщина постарше — его дочь, вторая — внучка. Плакать они уже не могут. Вместо слёз — какой-то птичий клёкот.
— За что?..
— Идите сюда, — окликает их сосед. Среди битого кирпича странный ком, похожий на обугленную подушку. Вблизи становится понятно — это всё, что осталось от деда Бондарева. Чудовищный обугленный "бюст" без рук, без черепа с пригоревшим к шее мозгом…
— Пакет какой-нибудь есть?
Внучка достаёт из кармана тонкий синий мусорный пакет, в который пытаются осторожно уложить останки, но они сразу прорывают его и шлепаются под ноги.
— Чего, не могли нормальный пакет найти? — Ругается сосед и снова поднимает с земли обугленный бюст.
Дочь старика хватается за торчащую из земли трубу. Ей плохо. Внучка наклоняется и пытается накрыть останки деда разорванным пакетом. Рядом валяется обгорелое, потерявшее цвет эмалированное ведро. Вдвоём они кое-как заталкивают в него останки, но большая часть их возвышается над ведром, и внучка, прижимая ведро к груди, почти обнимая то, что осталось от деда, осторожно пробирается по развалу к дороге. За ней сосед медленно ведёт полуобморочную мать.
Над одинокой трубой неспешно курится едкий угольный дымок, видимо, в последнюю минуту своей жизни старик затопил печь.
Если бы ракета пролетела ещё пару десятком метров, то пятиэтажка превратилась бы в братскую могилу.
За что?..
…Ход боевых действий в январе-феврале 2015 года выявил как сильные стороны, так и слабости военной организации ополчения. Ценой огромных усилий всего за три месяца из неорганизованных, слабо обученных отрядов народного ополчения удалось сформировать боеспособные соединения корпусного уровня, которые, вступив в бой в двадцатых числах января, смогли за последующие три недели серьёзно потеснить украинские войска с подготовленных заранее и хорошо оборудованных в инженерном плане рубежей обороны, и к четырнадцатому февраля окружить в районе Дебальцева крупную группировку украинских войск.
Но три месяца, потраченные на формирование, это очевидно недостаточный срок для создания полноценного боеспособного соединения, и в ходе боевых действий выявились слабости и недостатки ополчения ДНР и народной милиции — так называются ВС ЛНР.
Одной из главных проблем стала индивидуальная подготовка солдат, чей уровень обученности, особенно в пехотных подразделениях, не в полной мере соответствует современным требованиям общевойскового боя. Главная причина этого — острый дефицит подготовленного младшего офицерского и сержантского состава взводного — ротного уровня. В среднем на батальон, в лучшем случае, имелось два-три командира взвода с военным образованием. Этот дефицит приходилось покрывать за счёт назначения на эти должности выпускников вузов и бойцов, получивших боевой опыт в боях июня-сентября, с последующим их ускоренным обучением уже в подразделениях. Но полностью эта проблема так и не была решена. Как следствие, в ходе боёв пехоту пришлось постоянно "укреплять" хорошо обученными группами "спецназа" и разведывательных подразделений, которые в итоге, по большей части, использовались как штурмовые группы.
Аналогичные проблемы вскрылись и в механизированных частях. Танковые экипажи, получив начальный опыт вождения и стрельбы, не в полной мере овладели вверенной техникой и практически не имели опыта её ремонта, что в боевой обстановке часто приводило к неоправданному оставлению техники при минимальных поломках и повреждениях. Кроме того, экипажи не имели надлежащего опыта действий в составе подразделений, что существенно снижало эффективность применения этих подразделений и приводило к большим неоправданным потерям в технике и людях.
…За Зоринском, по шоссе, мы скоро добираемся до расположения ополченцев.
Это уже совсем фронт. Отсюда до передовой километра четыре. Сейчас передовая проходит по центру села Чернухино, которое штурмует Луганский корпус. Село — стратегический пункт — через него идёт снабжение дебальцевской группировки. Потеря его это затянутое наполовину "горло" мешка, в котором окажется "укроповская" группировка.
Другую половину со стороны Углегорска "затягивает" Донецкий корпус, штурмуя Логвиново. Возьмут его, и всё — "укроповская" группировка окажется в окружении. Ближайшие двое суток решат исход этого сражения.
Бывшая "стекляшка" столовой у проходной автобазы — теперь расположение одной из наступающих на Дебальцево бригад. Сама автобаза — и лагерь, и штаб.
…Ловлю себя на ощущении стука крови в ушах, словно бы я пробежал кросс, и вдруг понимаю, что это не кровь, а уханье далёкой артиллерии. Страшный конвейер войны работает без остановок и перерывов. За спиной наши гаубицы и "грады" вышвыривают в мутное, сочащееся снегом и дождём небо сотни и тысячи килограммов взрывчатки, заключённой в остроголовые стальные цилиндры всех калибров, а впереди, из-за линии фронта, украинская артиллерия так же безостановочно и методично отправляет нам такие же посылки смерти. И где-то над нами, в ледяной пустоте, накладываются, пересекаются их траектории. Взлетают в апогей, и тут же ухают вниз капли мин, тянутся к далёким целям длинные параболы гаубичных снарядов, густыми параллелями чертят небо колья "градов". И оттуда, с небес, обрушиваются на землю, вонзая в неё чувствительные жала взрывателей, расплескивающих во все стороны чудовищные огненные шары, превращая в руины дома, выгрызая в мёрзлой земле язвы воронок, заклёпывая окопы, размётывая блиндажи, выискивая и разрывая человеческие тела, как гнилую ветошь.
Мы тоже в зоне огня. Но украинская разведка не вскрыла это расположение, и потому тут относительно тихо. Снаряды и "грады" рвутся где-то впереди, километрах в двух-трёх. Так что тут почти "тыл", в понимании фронта…
…В "стекляшке", слева от входа, во всю стену кирпичный камин-мангал. В мирные годы здесь, наверное, шкворчал на шампурах шашлык, роняя капли на угли и тревожа ноздри ароматом жареного мяса. Теперь в нём жарко дышат огнём доски от снарядных ящиков. Перед огнём в разломанных креслах солдаты жадно ловят тепло, протягивая к нему заскорузлые от грязи и ссадин ладони. От мокрых ватников, разгрузок и штанов поднимается пар. На лицах блаженство. На этой войне тепло — это роскошь, доступная редко, и им наслаждаются, как гурман изысканным блюдом…
Справа — тёмный провал двери в зал без окон. Под потолком мутная лампочка. Полумрак. Длинный узкий стол, грубо сколоченный из досок, чёрный от копоти и грязи. Такие же длинные — без спинок — скамьи перед ним. Здесь едят.
В зал ввалилась толпа солдат. Разведка. Они только с передовой. В глазах ещё чумовой морок боя. Зрачки, как дыры стволов. Зал сразу заполняет тяжелое дыхание, сипенье, кашель. Здоровых нет. Пятые сутки на ногах, на морозе, под дождём и снегом. Грязные, мокрые, одинаково одетые в когда-то белые, а теперь в грязи, дырах и пропалинах маскхалаты, увешанные амуницией, источающие запах гари, земли, кислой овчины. Рассаживаются, поставив оружие между ног. Десяток рук тянется к мискам с хлебом, и они сразу пустеют.
Две немолодые женщины с кухни проворно и молча разносят глубокие миски с борщом, зал наполняет вкусный свекольно-мясной запах. Гремят ложки. Бойцы едят молча и жадно, как псы. Не разбирая вкуса, не разговаривая, а лишь насыщаясь, глуша чувство голода и пережитого ужаса близости смерти. Отрывают крепкими зубами крупные куски хлеба и, почти не разжёвывая, проглатывают его, буквально пропихивая сквозь глотки в желудки. Они сейчас действительно похожи на стаю каких-то диких животных. И стук ложек, чавканье, сдавленное дыхание, кашель только подчёркивают это сходство…
— А ложка? Где ложка? — с какой-то детской обидой вдруг взрывается немолодой, худой, стриженный "ежиком" разведчик, сидящий перед полной миской. Из ворота явно домашнего, крупной вязки, когда-то серого, а теперь почти чёрного свитера выглядывает серый острый кадык.
— Нету! — Отзывается одна из женщин, разносящая еду. — Ваши же и растащили…
Боец зло пыхтит и пытается пить суп прямо из миски, взяв её двумя руками, но кто-то из соседей достаёт из "разгрузки" ложку и молча протягивает ему. Он благодарно кивает и, поставив миску на стол, начинает торопливо есть, но доесть не успевает.
В столовую стремительно заходит молодой крепкий парень — командир разведчиков. По виду сразу понятно — из кадровых: всё на нём подогнано, всё к месту, всё качественное. Он бросает с порога:
— В Чернухино "Мачете" зажали. Пропустили в "мешок" и накрыли. Два "двухсотых", минимум четыре "трёхсотых". Двоих не могут вытащить. Надо деблокировать. По коням!
Разведчики тут же начинают вставать из-за стола…
— Хлопцы, да вы хоть доиште! — Взрывается одна из женщин, седая, в малиновой длинной кофте — Ничёго за пять минут не зробится…
Но уже последний боец, на ходу запихивая в рот горбушку хлеба, скрывается в проёме выхода.
Женщины молча начинают собирать миски со стола. У того, который был без ложки, больше половины борща осталось несъеденным…
В ходе боевых действий проявились проблемы в организации взаимодействия различных родов войск. Имелись случаи атак механизированных подразделений без поддержки пехоты, выход подразделений на рубежи атак без запланированной артиллерийской поддержки, неумелая корректировка огня и целый ряд других проблем.
Неприятным сюрпризом для командования стали факты дезертирства некоторых бойцов с началом фазы активных боевых действий. Принятые без серьёзных собеседований на службу в сентябре-октябре некоторые солдаты, фактически не имели никаких других мотиваций к службе, кроме материального стимулирования, в условиях острого дефицита оплачиваемой работы в области, и, с началом новой фазы войны, предпочли дезертировать.
В этих условиях наиболее стойкими в морально-психологическом отношении подразделениями стали подразделения, укомплектованные добровольцами, пришедшими в период мая-сентября 2014 года, а также укомплектованные добровольцами из России или смешанные с ними. Это говорит о том, что в условиях дефицита времени не был налажен качественный отбор добровольцев, а также то, что воспитательные органы всех уровней недостаточно занимались воспитанием и работой с личным составом.
Отдельно необходимо отметить, что при формировании луганского корпуса было потрачено неоправданно много времени на борьбу с махновщиной, нежеланием части полевых командиров встраиваться в вертикальную корпусную структуру со строгой иерархией подчинения и утратой влияния на местах, которое часто граничило с бандитским "крышеванием". Несмотря на предпринятые усилия, определённая часть вооружённых отрядов ЛНР (казачество, "бригада Мозгового" и др.) частично или полностью сохранила свой добровольческий статус, что самым негативным образом сказалось на ходе ведения боевых действий. Задачи, поставленные перед этими формированиями в ходе активной фазы, были не выполнены или выполнены лишь частично.
Прямым следствием этого стал также острый дефицит организованного резерва пехоты на этапе замыкания окружения украинских частей в районе дебальцевского выступа. Командованию пришлось изыскивать нестандартные варианты решения пополнения резервами воюющей под Дебальцево группировки. Так, из военнослужащих штабных и тыловых структур были сформированы роты, которыми усилили наступающую группировку и смогли переломить ход боёв за Дебальцево.
…Прямо за хлипкой фанерной стенкой столовой — медпункт. В столовую ведёт левая дверь, а в медпункт вправо открытый проход. Там под окнами вдоль стены сидят и лежат бойцы. Кто-то курит, кто-то спит. У всех яркие белые пятна бинтов. Это "лёгкие" ждут эвакуации. Перед ними на полу санитар меланхолично и старательно отмывает перекисью водорода с брезентовых армейских носилок кровь. Короста крови под струёй перекиси тут же начинает густо-ржаво пениться, пузыриться, шипеть, и санитар скребком и тряпкой сгоняет её на пол, потом снова льёт перекись, и процедура повторяется. У огромного — в полстены — мутного окна стоят уже трое отмытых носилок, рядом на полу ещё трое в грязи и крови…
На уровне глаз через середину зала натянута верёвка, на ней одноразовые медицинские простыни — это "стена", отделяющая операционную. За ней три хирургических стола, рядом столики. На них под стерильными марлевыми полотенцами инструменты, лекарства, уже "заряженные" лекарствами шприцы. Переносные осветители на металлических штангах. Тут пока пусто. Доктор в армейском — грачёвских времён — камуфляже "морковнике", в зелёной спортивной шапке с залихватской косынкой-"арафаткой" на шее. В глазах за дымчатыми стёклами очков многодневная запредельная усталость. Он выходит на улицу покурить. Прямо над головой вдруг оглушительно ахает разрыв, за ним другой, третий… Все инстинктивно приседают. Разрывы гремят, как из пулемёта. Всё буквально дрожит от грохота, но ни одного осколка, ни ударной волны. Чудо! Чудо имеет своё объяснение. Это у нас над головами снаряды "града" проходили сверхзвуковой барьер…
Доктор закуривает.
— Потери очень тяжёлые, — отвечает он на вопрос. — Каждый шаг даётся кровью. За вчерашние сутки больше шестидесяти человек раненых.
— А "двухсотых"?
— Не знаю. Их к нам не привозят. — Отвечает он. Докуривает сигарету и гасит. — Пойдёмте, — приглашает он. — Надо хоть чаю попить, пока снова поток не пошёл…
Но дойти до столовой мы не успеваем. В ворота, ревя, как трактор и звеня траками, влетает "метла" — МТЛБ, и замирает у входа в "чистилище" — столовую‑медпункт. Распахиваются задние двери, и соскочившие с брони бойцы начинают вытаскивать носилки с ранеными…
— Из-под Чернухино! — Слышу я чей-то голос, — "ольхоновские"…
…В "хирургической" уже горит яркий свет операционных светильников. Откуда-то она уже наполнилась людьми. Ещё один доктор, две медсестры, санитар. В проход заносят носилки, ставят на пол рядом друг с другом. Стоны, хрип, глухой мат. В проходе, за простынями, закопчённые серые лица солдат, они привезли раненых.
— Что с ним? — Наклоняется над богатырского роста бойцом медсестра.
— Пулевое в руку, в ногу и осколочное в спину, — поясняет из прохода один из бойцов. Гигант на носилках жмурится от боли. — Потерпи, родной, сейчас тобой доктор займётся. — Привычной скороговоркой успокаивает его медсестра. — Как твои имя и фамилия, возраст?
— Сергей…. — бормочет раненый… — двадцать пять лет…
На хирургическом столе ещё один гигант. Но этот уже седой, короткий ёжик волос, залысины. Из бедра на пол густо льёт кровь. Над раной склонились врачи. Самой раны не видно, и только грудь гиганта вздымается часто-часто….
На третьих носилках худенький паренёк. Лицо серое, чёрные губы, белки закаченных глаз.
— Дышать! Дышать не могу! — Хрипит он еле слышно. В груди его что-то клокочет и булькает. — Дышать!..
Санитар с медсестрой начинают осторожно извлекать его из одежды. Почему-то на всех раненых она уже не выглядит армейской формой, а кучей каких-то грязных, утративших цвет вонючих тряпок. Руки медиков осторожно расстёгивают пуговицы, застёжки, пряжки ремней. Ножом срезают узлы на шнурках. Ботинки глыбами грязи падают на пол. Осторожно стянуты тёплые штаны, под ними совсем домашние "треники". Всё насквозь мокрое и сыро шлёпается на пол. Теперь надо снимать верх. Но каждое движение вызывает у парнишки боль, он хрипит всё сильнее:
— Дышать! Не могу, дышать! А-а-а!
Бушлат и куртку удалось снять, но сырой свитер и футболка просто прилипли к телу. Санитар снова берётся за нож и осторожно, словно скульптор, экономными отточенными движениями начинает извлекать "личинку" человеческого тела из кокона грязного, пропитанного кровью тряпья. Наконец, серо-синее — словно из кенийского мрамора — тело освобождено из тряпок. Его осторожно поднимают на хирургический стол.
— Ну, дружок, давай посмотрим, что с тобой? — Доктор внимательно осматривает раненого. За правой ключицей, у лопатки, чёрный "клевок" пулевого отверстия, ниже, на рёбрах, в районе локтя, выпирает неестественный желвак, с ещё одной дырой, сочащейся розовой пеной. Видимо разведчик лежал, когда его достала пуля.
— Пневмоторакс, — слышу я знакомый термин. — Готовим пункцию…
…Санитар деловито и споро рассовывает снятые и срезанные вещи по пластиковым мешкам. В каждый кладётся записка с именем "хозяина". Тут свой порядок. А за простынями "хирургии" уже стоят наготове бригады "скорой" из районной больницы. В чистых синих "комбезах" с надписями "швидка допомога", с новенькими раскладными носилками. На улице мигают синим маяки машин. "Сюр" этой войны — с линии фронта раненые попадают в руки гражданских врачей и из медчасти их дальше повезёт "скорая"…
Наконец "хирургическая" пустеет.
Смыта с пола кровь, перестелены столы, на столиках новые инструменты и наборы лекарств. Санитар снова меланхолично принимается отмывать уже новые носилки от крови…
К утру Чернухино взято! Петля на глотке дебальцевской группировки затянулась.
Общие потери ополчения за сорок дней боёв оцениваются экспертами примерно в 550-600 человек убитыми и до 1600 ранеными, безвозвратные потери в технике оцениваются в 25-30 танков и до 40 единиц другой боевой техники, что можно считать умеренными потерями для операции такого масштаба. Украинская армия потеряла в этих боях до 2000 солдат и офицеров убитыми, до 4000 ранеными. Больше 100 танков уничтоженными, и не меньше 60-80 танков брошенными как трофеи. ЛНР и ДНР захватили огромные трофеи — больше 100 орудий и РСЗО, сотни тонн боеприпасов и амуниции. Большая часть ведущих боевые действия батальонов и бригад сохраняет высокий уровень мотивации и готовы продолжать боевые действия до полного разгрома противника. В индивидуальных беседах почти все солдаты и офицеры высказывают желание вести боевые действия до вытеснения противника за административные границы республики. Но минские соглашения ставят крест на этих планах. Многие ополченцы откровенно критикуют эти соглашения, называя их передышкой для Киева. Но эксперты и аналитики не так однозначны в своих оценках. По их мнению, в ходе зимней кампании ополчение добилось максимум возможного, ликвидировав две основные угрозы агломерации. Сделать больше им помешал не только противник, который изменился самым коренным образом, но и вскрывшиеся недостатки и слабости. И теперь наступает время работы над ошибками — причём времени на это немного. Есть все основания предполагать, что киевская хунта может предпринять третью попытку усмирения непокорных регионов. На этот раз с американским оружием и по американским планам…
