— Виктор, ты принял слабительное?
— Принял, дорогая, принял...
Фильм "Жизнь и судьба".
Сценарий Э.Володарского.
Режиссер С.Урсуляк.
Рецензент одной патриотической газеты, первой откликнувшейся на фильм "Жизнь и судьба", верит режиссёру, что "он учится на лучших образцах советского кино о войне, и эта школа здесь чувствуется". В чём? И сам режиссёр говорил, что во время работы над фильмом просматривал советские фильмы, увешал всю студию фронтовыми фотографиями и т.д. Так в каком фильме, на какой фотографии или живописной картине видел он хотя бы такие чертоподобные рожи солдат — грязные, размалёванные, расписанные и перепачканные то ли сажей, то ли гуталином? Как, в какой ситуации могли они обрести такой облик?
С.Урсуляк восторгается Володарским — его "мастерством, талантом и умением структурировать"! Да, структурировал он ловко. И режиссёр семенит за сценаристом, порой — до смешного старательно. На обложке его романа "Штрафбат" — главный герой и романа, и фильма. У него безумные глаза, отрешенный взгляд, и весь он — и лицо, и гимнастёрка, и руки — размалёван грязью и кровью, которая едва ли не капает с пальцев. Вот это и усвоил Урсуляк, этому и научился.
Но ведь сразу же видно, художник, что всё это нарочито, убого, примитивно, всё придумано с целью дать как можно больше грязи во всём, везде и через это показать нам "настоящую войну". Да вы же не имеете о ней никакого представления. Мечутся по экрану какие-то трубочисты, стреляют, орут, падают убитыми, а мне до этого нет никакого дела: я их не знаю.
А человеку присуще стремление к чистоте как нравственной, так и физической, особенно — к чистоте лица. И если ты хоть в мирной жизни, хоть на фронте перепачкал чем-то свой лик, тебе всегда скажут даже посторонние: "Утрись!" И ты утрёшься хотя бы рукавом. Твардовский, побывавший и на Финской, писал:
Шумным хлопом рукавичным,
Спозаранку день обычный
Начинался на войне.
Чуть вился дымок несмелый,
Оживал костер с трудом,
В закоптелый бак гремела
Из ведра вода со льдом.
Утомлённые ночлегом,
Шли бойцы из всех берлог
Греться бегом, мыться снегом,
Снегом жестким, как песок.
А тут даже в ноябре, уже кругом снег, но — всё те же маскарадные размалёванные рожи. Мало того, раза два-три мы видим, как кто-то всласть умывается, фыркая и разбрызгивая воду, а комиссар Крымов даже ванну принимает в бочке. Значит, есть и вода, и снег, но это не меняет общей картины: солдаты всё равно чертоподобны. Одно это не позволяет мне верить в так называемые батальные сцены и отвращает от художественной беспомощности, как от фальши. Даже немцы, сожрав в окружении всех лошадей, собак и кошек, не имели таких рож.
Как раз в эти дни, когда показывали фильм, в "Правде" печатались главы из документальной книги Алексея Шахова "Тракторозаводский щит Сталинграда". И есть там такой рассказ о передислокации 124-й стрелковой бригады: "Измотанная пешим переходом в 33 километра с юга на север города вдоль берега Волги, бригада более всего нуждалась в отдыхе. Районные власти получили уведомление: к заводу подходит бригада, люди сильно устали, приготовьте воду. По призыву властей на улицы вышли женщины с ведрами, бочками, кое-кто даже принёс молоко. Бойцы очень хотели пить..." Это было 29 августа. Урсуляк изукрасил бы гуталином и всю бригаду, и женщин с вёдрами, а в кринках вместо молока был бы дёготь...
Не было у меня, говорю, желания смотреть ещё один образец володарщины. Но какие рекламные завывания! Какие восторги! Какая квалификация! И как о "Конармии": "Лучший роман ХХ века"... Даже — "Новая "Война и мир"... Впрочем, нет, Наталья Иванова объявила по телевидению: выше "Войны и мира". Что у Толстого? Подумаешь, кто-то проиграл в карты сорок тысяч... Только это она и помнит. А одна знакомая сказала мне: "Как можно после холокоста читать Толстого или Тургенева? Вот Гроссман!.."
Так имею ли я моральное право писать о фильме, если не читал роман? Думаю, что да. Ведь он же не по роману, как "Война и мир" С.Бондарчука или "Тихий Дон" С.Герасимова, а "по мотивам" романа, сам романист не имеет к фильму никакого отношения, перед нами совершенно самостоятельное произведение. К Шолохову, например, Герасимов обращался при отборе артистов на роли. И как только увидел он Петра Глебова, так и воскликнул: "Это Гришка и есть!". Приветствовал он на роль Аксиньи и Эмму Цесарскую ещё в чёрно-белом фильме по первой книге, и Элину Быстрицкую, одобрял и других. А тут?.. И "по мотивам" — дело тёмное.
Вот несколько примеров, на которые обратил внимание Олег Пухнавцев в "Литгазете". Наш наблюдатель в перископ видит, как неспеша прогуливается какая-то парочка, похоже, что влюбленные. Он сообщает данные артиллеристам. Бах! И парочки нет. Какое зверство! Даже влюбленных не щадят эти русские дикари. В другой раз — какая-то весёлая возня немцев, человек десять, с верблюдом, фотографируются на нём, что ли. Бах! И нет дюжины немцев вместе с верблюдом. Злодеи!.. О. Пухнавцев пишет, что немцев жалко, а наши кажутся извергами. А мне не жалко, и нет тут никаких извергов, потому что всё это не что иное, как просто "комната смеха" на "Мосфильме". В Сталинграде беспощадные бои продолжались не один месяц, противники знали друг друга, как облупленные, и хорошо известно им было само положение: какие места простреливаются, где находиться особенно опасно, где можно укрыться и т.п. И никакие прогулочки влюблённых на глазах у снайперов, никакие фотозатеи с верблюдами и бегемотами в зоне обстрела были совершенно немыслимы. Ну, не дураки же немцы. И в романе этого "мотива" нет, ибо Гроссман был в Сталинграде и видел войну. Ну, не переправлялся он там шесть раз через Волгу, как Симонов, но был же.
А вот под видом "мотива" уж просто антигроссмановское враньё. На каком-то открытом месте перед строем немецких солдат торжественно поднимают фашистское знамя. "Беглым — огонь!" И горы трупов... Мерзких сталинистов и торжественность момента не остановила. А в романе, как напомнил О.Пуханцев, все по-другому. Оказывается, немцы построены не по поводу флага, неизвестно почему поднимаемого, а для созерцания казни русской женщины с малым ребенком на руках, уже облитых бензином. Им всё равно было не избежать смерти. Потому и шарахнула наша пушка. Вдруг да как-нибудь наши-то спасутся? Вот как обходятся с "мотивами" романа создатели фильма.
Владимир Бондаренко в том же номере "ЛГ" смеется: "Вершина русской прозы ХХ века! Как же все мы, и правые, и левые критики, прошли мимо великого писателя?" Я заглянул в биографический словарь "Русские писатели ХХ века". Как же мимо! Вон их сколько: Ф.Левин, Л.Шиндель, В.Оскоцкий, В.Кулиш, А.Бочаров, С.Липкин, А.Берзер да ещё не упомянутые Б.Сарнов, В.Новодворская, Т.Иванова... Правда, пейзаж несколько однообразный, но всё же. А если вспомнить ещё В.Войновича, Е.Боннэр да опять С.Липкина, которые помогли переправить роман за границу, то получается уж такой скучный пейзаж. Ведь почти все одного склада!
И что же тут ещё о писателе? А.Бочаров сообщает, что родился он в Бердичеве, по словам Бабеля, которые вспомнил В.Бондаренко, в "нашей жидовской столице". Прекрасно. В столице! А то я думал, что в провинциальной Жмеринке. Не удивительно, что с годами столичный житель, по словам Бочарова, обрел "планетарное мышление" и "планетарные чувства". Это и позволило ему с "подлинной мощью запечатлеть смертельную битву не двух враждебных армий, не двух непримиримых держав, а двух равно тоталитарных государств. Руководствуясь общечеловеческими идеалами, писатель сумел встать выше схватки двух сил, уловив надругание над народом и свободой в обеих странах". Тут, конечно, и напоминание о том, что "исследователи (см. выше. — В.Б.) единодушно (кто бы сомневался! — В.Б.) отмечали близость дилогии к "Войне и миру" Толстого". И приводится несколько цитат из "Жизни" почему-то не совсем в духе Толстого. Например: "В Сталинградской битве выяснилось(!), как хрупка жизнь человеческая...". А до этого никто не знал и не догадывался? А я-то думал, что сие печальное обстоятельство было известно ещё задолго до Первой Пунической войны. Кроме того, Толстой-то не сумел встать над схваткой — он целиком на стороне своей родной русской армии, своей державы. Что же это означает? Да неужто Гроссман сумел встать выше и Толстого?
В.Бондаренко считает, что до войны Гроссман был заурядным советским писателем, писавшим скучно правоверные романы да повести и мечтавший о Сталинской премии за свой роман "Степан Кольчугин", где описал становление молодого революционера, но не получивший его по причине серости этого сочинения. А после войны, говорит Бондаренко, Гроссман стал еврейским писателем, и "Жизнь" — это роман о трагедии еврейского народа, роман, "мстящий за свой народ". Кому мстящий — русскому народу, который сделал всё для его спасения? Выходит...
Солженицын не согласен, что Гроссман стал еврейским писателем. Я позволю тут единственный раз в жизни согласиться с покойным титаном мысли. Нет, вовсе не встал Гроссман в ряд с душевным Шолом-Алейхемом, в котором так сильна любовью к бедным и униженным, так язвительна насмешка над американствующими соплеменниками, с его добротой и юмором; не встал с Хаимом Бяликом, которого Максим Горький считал великим поэтом; не встал рядом даже с Ароном Вергелисом, с которым я в столовой Дома творчества в Коктебеле когда-то дружески дебатировал вопрос: не противоречит ли заповедям Торы его появление прямо с пляжа здесь, в столовой, с голым и большим волосатым пузом. Нет, не стал Гроссман видным еврейским писателем, а стал плохо видным антисоветским.
И вот что примечательно. Допустим, о Бялике писали, его переводили Горький, Брюсов, Вячеслав Иванов, Бунин... Какие имена! А о Гроссмане, как мы видели, — почти сплошь — однодомцы да односумы.
Незадолго до показа фильма "Жизнь и судьба" мы узнали немало интересного и неожиданного о его творцах. Так, Елена Ямпольская, главный редактор газеты "Советская культура", в беседе с Володарским сказала: "Книга Гроссмана гнилая. И гнилость очень умело вплетена в ткань повествования. Как вам удалось обойти эти места?" Собеседник ответил: "А я эти гнилые места просто выкинул". Ну, как мы видели, порой выкидывал он совсем иное, что делало ситуацию ещё более вонючей. Признав роман столь отталкивающим, Володарский сказал о Гроссмане вообще как о писателе: "Это действительно, гнилой писатель". И уж совсем убийственно: "Это писатель, не любивший страну, где он родился и жил". Вот я, дескать, уж так люблю, а он на грош не любил.
Спрашивается, чего ж ты, патриот, взялся инсценировать мерзкий роман мерзкого писателя? Зачем? Почему? Не могу же я думать, что только ради большого гонорара. Ведь нормальный человек с таким писателем и за миллион на одном поле не сядет. Но вот, пожалуйста, сел, можно сказать, в одну карету... Между прочим, эти простые вопросы не пришли в голову рецензенту упомянутой патриотической газеты. Он больше озабочен благопочтением: Василий Семенович... Эдуард Яковлевич... Сергей Владимирович... Как, Василий Семёнович не любил страну? "Может, это чересчур категорично?". Да уж не надорвался ли Эдуард Яковлевич над этим сценарием, не эта ли работа свела его в могилу?..
Автора многое в фильме восхищает, потрясает и трогает: "Особенно ценно, что мы видим настоящую войну" (на которой не щадят даже верблюдов)... "Образ Сталинградской битвы, созданный в фильме, восхищает своей силой и достоверностью"... Да ведь нет же в этом "образе" ни окружения немцев, ни их капитуляции, ни одного нашего командующего, хотя бы Рокоссовского. Упомянут только В.И.Чуйков, командарм-62. Но как! Вот какой-то выродок с восторгом рассказывает, будто Василий Иванович кому-то выбил зубы; вот сам Чуйков, пьяный, бессмысленно лопочет за кадром: "Василий Иваныч... солдат и друг... солдат и друг... солдат..." Больше им сказать нечего об этом человеке, дважды Герое, маршале, которому за Сталинградскую победу мы обязаны многим, там и похоронен он, командарм-62, рядом с секретарём Сталинградского обкома партии, председателем Городского комитета обороны Алексеем Семеновичем Чуяновым,— там, на великом кургане России, за который 135 суток, ни на день не затихая, шли бои, пропитавшие его кровью.
Или вот рассказец в каком-то генерале, который требовал каждое утро доставлять ему через простреливаемую полосу парное молоко. Несколько солдат погибли под пулями снайперов, а генерал всё требовал. Это напомнило мне, как писатель Д.Ж. однажды в День Победы на страницах "ЛГ" порадовал читателей рассказом о том, что Сталин летал на Тегеранскую конференцию с дойной коровой, чтобы каждое утро перед встречей с акулами империализма подкрепляться парным молоком.
О ликвидации "котла", о самой Сталинградской победе, по поводу которой ликовали вся страна и весь мир, зрителей извещают лишь кадры, в которых 3 февраля 1943 года сообщение о ней слушает какая-то непонятная огромная толпа. Заключенные, что ли? Так ведь и они радовались — с совершенно равнодушными, унылыми, отсутствующими лицами, — до лампочки им эта победа...
"Фильм отмечен целым рядом великолепных актерских работ... полнокровные человеческие образа, интереснейшие работы... с напряженным волнением" следил рецензент "за предельно драматическими перипетиями происходящего, необыкновенно впечатляюще переданного всеми средствами кино", в том числе артистом С.Пускепайлисом в роли сержанта Грекова (почему-то названного капитаном). Да, хорошо играет артист сконструированную для него роль. Но рецензент почему-то оставил без внимания, что этот персонаж, в котором нам предлагают видеть прообраз легендарного сержанта Героя Советского Союза Павлова Якова Федоровича (1917-1981), — "Дом Павлова"! — Греков стал в фильме вместе с прославленным Домом средоточием злобной антисоветчины.
Ну, мыслимое ли дело: надо ежедневно отбивать несколько яростных атак немцев, а в Доме Грекова, как и в романе "Штрафбат", персонажи мечтают о ликвидации колхозов! Да их даже Гитлер на захваченной нашей территории не ликвидировал, понимая их хозяйственную целесообразность. Это сделали его кремлёвские ученики — Горбачёв, Гайдар, Чубайс... Может быть, кто-то подсказал и нагадал Гитлеру, что в 1913 году в единоличной России было произведено 50,5 млн. тонн зерна, а в 1986-1990 годы в колхозном СССР будет произведено 104,3 млн. тонн — в два раза больше.
Да ведь ныне человеческая жизнь в деревнях только там и сохранилась, где остались колхозы. Вот один из них в Псковской области — "Передовик", о котором в августе рассказала "Правда". Руководит им уже 49 лет — 12 апреля будущего года золотой юбилей! — орденоносец Серафим Иванович Иванов. Он сумел дать отлуп тем, кто под разбойничий посвист ельциноидов и чубайсидов пытался растащить колхоз. Как было в хозяйстве 2500 гектаров земли, так и осталось. И пасётся ныне на этой земле 1030 коров, и каждая даёт больше пяти тысяч литров молока в год. Как была школа, так и осталась, только — новая, на 320 учащихся. Немало ввели нового, взятого за рубежом, но как были бесплатными образование, учебники, занятие в кружках и спортивных секциях, а также лечение, так и остались. Да ещё ведётся жилое строительство, чего прежде не было: вот дом на 200 квартир, а вот 20 коттеджей. А газ везде ещё с Советских времён. Средняя зарплата у доярок, например, 20-25 тысяч. И это всё при том, что до контрреволюции литр дизельного топлива стоил 15 копеек, а молоко колхоз продавал по 45 копеек за литр, в три раза дороже. А в эпоху благодетеля Путина топливо — 23-25 рублей, молоко — 15. Постарайтесь, тов. Урсуляк, представить, с каким чувством Серафим Иванович слушал полоумную брехню сделанного вами персонажа о том, какое было бы счастье — ликвидировать колхозы!
Старший сержант Павлов, новгородец, с двумя товарищами 27 сентября 42 года (фильм начинается как раз с сентября) дерзким броском захватил в центре города на самой передовой крепкий каменный дом, ставший очень важным опорным пунктом в системе обороны 13-й гвардейской стрелковой дивизии 62-й армии, которой командовал генерал Чуйков, и с прибывшим подкреплением удерживал его почти два месяца, сильно досаждая немцам. Явившийся туда комиссар Крымов заявляет: "Я прислан ликвидировать вашу партизанщину". Какая партизанщина в крепости, которую ежедневно отбивали от вражеских атак 24 бойца, между прочим, шести национальностей: кроме русских и украинцев, там были татарин Ф.З.Рамазанов, грузин Н.Г. Мосияшвили, еврей И.Я.Хаит и таджик К.Тургунов. А в бетонированном подвале дома оставались около 30 его жителей. Какая партизанщина, когда из дома были прорыты в разных направлениях три 10-12-метровых подземные хода да ещё один 100-метровый с помощью сапёров, копавших навстречу. Какая партизанщина, если в подвале оборудовали даже "красный уголок". А какой-то другой изобретенный вами комиссар негодует и грозится: "Почему от Грекова нет донесений? Мы ещё разберемся с ним!" Какое вам донесение, когда с Домом у штаба дивизии были и радио— и телефонная связь, и в любой момент можно было вызвать и узнать обстановку там.
В Доме была молодая радистка, она погибла. Крымов спрашивает: "Где радистка?" Греков: "Она оказалась немецкой шпионкой. Я её изнасиловал и убил. Вы такого ответа от меня ждёте?" Что за несуразный разговор? С какой стати такая враждебность и глупость? А это у таких творцов как аксиома в изображении Советского времени: начальник и подчиненный всегда враги. Они пишут друг на друга доносы, подсиживают, интригуют. У них всегда — война идёт не столько против захватчиков, сколько между своими.
И ведь до чего доходит эта война под пером Володарского к радости Урсуляка! Крымова, явившегося в Дом с замусоленным девизом "Русские прусских всегда бивали!", заставляют изрекать ещё одну замшелую фразу, без которой коммунисты будто и жить не могли: "Лес рубят — щепки летят!" И этот Греков бросает коммунисту Крымову: "Да вы под этими щепками всю Россию похоронили!.." И тут же: "Я тебя могу в расход пустить, и никто в этом доме меня не выдаст". И вот с такими мыслями, с такими чувствами он два месяца отбивал атаки немцев? Мотивы, блин, мотивы... А в патриотической газете и это не слышат. И нам говорят: приглядитесь, это же сержант Павлов! Да ведь он в 44-м году и сам вступил в партию, но вот им так видится...
Как известно, старший сержант Я.Ф. Павлов и лейтенант И.Ф. Афанасьев, на которых вроде бы авторы намекают образом Крымова, остались живы: от Сталинграда дошел Павлов до Эльбы, дослужился до старшего лейтенанта, получил Золотую Звезду Героя и много орденов, стал почётным гражданином Сталинграда. Оба они с Афанасьевым оставили воспоминания... И вот о таком-то человеке мы слышим в фильме гнусные разговоры: а не перебежал ли он к немцам? Вы, демиурги, подумали хотя бы о том, что после Сталинграда вообще охотников бежать к немцам уже почти не осталось. Но тот Греков, которого вы изобразили в фильме — злобный антисоветчик, грозящий расстрелом только что явившемуся в Дом комиссару, — конечно, мог перебежать. Хотя бы только затем, чтобы там, за границей, читать великие сочинения Гроссмана.
Тоже в трудную пору, но всё-таки не в столь жуткую, как ныне, Максим Горький взывал: "Необходима проповедь бодрости, необходимо духовое здоровье, деяние, а не самосозерцание, необходим возврат — к демократии, к народу, к общественности и к науке. Довольно уже самооплевываний, заменяющих у нас самокритику, довольно взаимных заушений, бестолкогого анархизма и всяких судорог.
И Достоевский велик, и Толстой гениален (и Гроссман, добавим, неподражаем. — В.Б.), и все вы, господа (Володарский, Урсуляк, Маковецкий), если вам угодно, талантливы, умны, но Русь и народ её — значительнее, дороже Толстого, Достоевского и даже Пушкина, не говоря о всех нас".
