Из стороны в сторону, но неизменно вниз швыряла жизнь наше село весь последний век. Сто лет назад в нём было семьсот дворов. Сейчас едва тридцать. Да и среди этих тридцати хватает таких, где жизнь объявляется только летом. Дачники, приезжие…
А места-то ведь благодатнейшие! Липецкая область, чернозём, лопату на пашне забудешь, к утру корни пустит! Вокруг поля широченные – пять Люксембургов канут в этих травяных далях, так что с собаками не найдёшь. Когда-то в этих местах начиналось Дикое Поле. Просторы, сами понимаете, какие. Повсюду пруды, озёра, роща под боком. Зайцы бегают, лисы, косули. Бывает, и кабаны забредают из дальних лесов. Рыбалка, грибы, ягоды. Казалось бы, живи, да радуйся. Но нет…
Начиная с шестидесятых годов, стала молодёжь уезжать из села. Многие уехали. Но село продолжало жить. И клуб работал, и библиотека. И школа, и почта, и магазин, всё было.
В девяностые всё рассыпалось окончательно. Перевели в центральную усадьбу стадо, угнали куда-то табун… Несколько лет, и глядь, разрушились и сравнялись с землёй, длинные, как взлётные полосы, коровники, ржавеют без дела металлические опоры и перекрытия тока, зияет пустыми окнами школа – посередине класса, среди сора, разбитая модель человеческого сердца. Смотришь на него, и кажется, что оно болит.
Запустение и безысходность. Сейчас на всё село осталась одна корова, и столько же лошадей. Работы нет. Жители, кто поактивней, перебрались в райцентр и соседние сёла, остальные пьют и старятся. Из новостей, которые доносятся из села, большинство связано с кладбищем: тот помер, эта представилась, а у того всё слава Богу, лишь могила по весне провалилась…
В конце восьмидесятых появилась надежда на оживление, в село пошёл поток беженцев из Средней Азии. Русских беженцев, понятное дело. Их там жаждущие независимости дехкане резать начали. (Да-да, те самые, которые теперь к нам толпами в валят или, если по немощи ехать уже не в состоянии, детей отправляют. Принимай, Расея блудных детей!). Несколько семей закрепилось, до сих пор живут. Хотя, «живут», наверное, громко сказано. Лучше сказать, балансируют между жизнью и выживанием. Крутятся, как могут. Но уж, всяко, лучше местных, осёдлых. Видно, те ужасы, которые они в своё время пережили, сообщили им какую-то правильную жизненную установку, волю к жизни.
Разговорились с соседкой (в своё время из Узбекистана сбежала). У неё сын большой, в десятом классе. Своя школа у нас давно не работает, он в райцентре учится. Парень с головой, наловчился составлять бизнес-планы для получения кредитов в банке. Приходят знакомые и незнакомые, просят – помоги. Помогает. Пусть небольшой и нестабильный, а всё же доход. Крутится парень.
Вроде, и церковь лет пятнадцать назад заново открыли, думали, будет храм, вернётся жизнь. Не вернулась. Купол для колокольни так и стоит уже пятнадцать лет возле храма. Нужен высотный кран или вертолёт, чтобы поднять его, но нет денег. Ни на кран нет, ни на вертолёт. Патриархии и меценатам до нашей церкви дела нет. Оно и понятно, кому интересен храм, который и открывается-то два-три раза в год?
И асфальтовая дорога у нас есть, и газ провели. А всё равно впустую. Вытекает жизнь из деревни, как кровь из подрезанной вены. Ни физические средства не помогают, ни мистические.
Года три назад некие бизнесмены затеяли на окраине села строить комплекс по выращиванию грибов. По слухам, на лужковские деньги. Название хорошее придумали – «Грибное царство». Навезли материала, на котором грибы растут, огромные такие валки, прочертили контуры будущего комплекса, вбили ровные ряды высоченных свай, поставили будку для охраны, и... Всё. Поссорились Владимир Владимирович и Юрий Михайлович. Лужков теперь в Лондоне, стройка второй год заморожена. Будка с охраной пока стоит, но материал в валках медленно гниёт и перспектив не видно. Местные переименовали злосчастное сооружение в «Царствие небесное» (юмор нашего народа неистребим, пусть иногда и принимает могильные черты). И тут не срослось. Прямо фатальное невезение какое-то.
С тех пор, как село обезлюдело, словно бы и в самой природе надломилось что-то. Ну, вот посудите сами. В пору моего детства в окрестных полях и рощах всегда росли грибы. В полях шампиньоны, луговые опята, в роще сыроежки, белые, лисички, подосиновики, моховики (у нас их «попами» зовут). И летом собирали их, и осенью. Не сказать, чтобы «косой косили» (хотя, и подобное случалось), но всей деревне хватало. И жарили, и солили, и сушили. Сейчас полевые грибы исчезли напрочь, а в роще, если только по осени и удастся что-то найти. Летом же ни-ни, даже не приближайся.
Потом клещи. Лет двадцать назад в наших местах про них и не слыхивали, а теперь это вполне серьёзная опасность. Кошки и собаки их чуть не десятками цепляют. Кошку так вообще легко до смерти заесть могут. Недоглядишь, не обдерёшь присосавшихся кровопийц, и пропадёт животинка.
Совсем недавно новая напасть пришла. Пруды и озёра резко начали сохнуть. Вода отступает, берега зарастают камышом, ивняком, диким разнотравьем. Люди говорят, что это находящийся в двадцати километрах Лебедянский завод по производству соков всю воду из окрестных земель высосал. Завод и вправду большой. Где-то треть российского рынка соков и детского питания оккупировал. Такой успешный, что недавно его компания «Пепсико» купила. А уж американцы-то на хлам не польстятся. Для производства соков нужно огромное количество воды. Дело в том, что производятся они по большей части из концентратов. На заводе их только разбавляют, доводят до ума, упаковывают и отправляют во все концы России и ближнего зарубежья. Вот завод и сосёт из земли ежегодно тысячи, если не миллионы тонн чистейшей и вкуснейшей артезианской воды. По Лебедяни слухи ходят, что под городом пустота образовалась, в которую город рано или поздно провалится.
Не знаю, как Лебедянь, только моё село уже лет двадцать, как рухнуло. Глядишь на людское и природное оскудение, и, ей-богу, кажется иногда, что постигло эти места какое-то проклятье. Или поселилась в нём некая мерзкая инфернальная сущность в духе романов Стивена Кинга или Лавкрафта. Иначе чем объяснить эти рухнувшие крыши покинутых домов, пьянство, равнодушие к собственной судьбе?
Жутко смотреть на то, как дотлевает в старческой немощи некогда живое и цветущее село. Природное буйство затягивает останки домов, огороды, покосы, сараи... По ручке прислонённых к стене ржавых грабель ползёт вьюнок, последним приветом от исчезнувших хозяев, возвышается над гущей бурьяна мальва, глядит из-под лопуха пустыми глазами чумазая кукольная голова... Зелёная вольная жизнь наступает. Словно ряска смыкается над упавшим в пруд золотым колечком. Медленно сходится круг над чуть волнующейся водой. Ловит последний блик заходящего солнца водное зеркальце. Пляшет водомерка…
